Россия в глобальной политике

С XVIII века Ближний Восток становится важной частью геополитики великих европейских государств. Открывают эту страницу многочисленные войны, которые Россия вела с Персией и Османской империей. Франция начала обозначать свои интересы в регионе с египетского похода Наполеона 1798–1801 годов. Другие страны, прежде всего Англия, занятая собственными колониями, и Германия, озабоченная вопросами внутреннего государственного строительства, реально пришли на Ближний Восток только в ходе Первой мировой войны. С того времени и по сегодняшний день все экономически и политически значимые страны мира стремятся обозначить своё присутствие в этом жизненно важном, и не только с точки зрения энергоносителей, регионе.

Изначально внешнее политическое влияние на Ближнем Востоке было построено на принципах жёсткой силы, либо в виде прямой военной интервенции, либо позднее в виде разнообразного военного сотрудничества и развития крупных межгосударственных экономических проектов. В то же время уже к исходу первой трети XX века стало понятно, что гуманитарная составляющая внешней политики («мягкая сила»), построенная, в частности, на изучении культурного своеобразия той или иной страны, может играть для развития международных отношений не менее важную роль. Гуманитарные проекты оказывают влияние на формирование благоприятного политического климата и создают фундамент для прочных и долговременных деловых связей и культурной привязанности. Многочисленные примеры соотношения эффективности применения жёсткой и мягкой силы в ближневосточной политике показывают значительно большую рациональность и экономическую рентабельность использования в регионе именно последней.

Если достаточно затратная демонстрация военной силы даёт кратковременный эффект, то относительно недорогие гуманитарные проекты оказывают весомое и, главное, долговременное воздействие на климат межгосударственных отношений. Примеров тому множество. Классический образец – как провальный с военной точки зрения египетский поход армии Наполеона обернулся торжеством французской науки, созданием новой научной дисциплины – египтологии и значительным авторитетом Франции в этой части мира, эта страна пользуется им вплоть до настоящего времени. Помимо собственно археологических исследований Франция в XX веке реализовала в Египте ряд культурно-спасательных проектов. В частности, реставрация мумии Рамзеса II, проведённая в 1974 г. как мероприятие высочайшего государственного уровня, была доверена именно специалистам из Лувра.

Следствием особой доверительности египетско-французских отношений, в основе которых лежат заслуги французских учёных-гуманитариев в исследовании древнеегипетской цивилизации, являются экономические и военные проекты, вплоть до покупки Египтом универсальных десантных кораблей типа «Мистраль», которые Франция строила по заказу России, но отказалась передать ей после введения санкций в 2014 году.

Сирия находилась под прямым французским управлением только 26 лет (в 1920-1946 гг.). За эти годы была трансформирована вся оставшаяся от османского времени система государственного управления. Как результат, незримое влияние Франции ощущалось в Сирии по меньшей мере вплоть до начала гражданской войны в 2010 года. Это связано прежде всего с гуманитарным наследием Франции, которое просматривается как в законодательном фундаменте сирийского общества, так и в приверженности сирийцев светскому образу жизни и в сохранении статуса французского языка, которым в Сирии владела значительная часть интеллигенции старшего поколения.

Особая роль в гуманитарном строительстве Франции в Сирии принадлежит созданию институтов управления национальным культурным наследием. В годы французского администрирования были созданы как первые национальные музеи в Дамаске и Алеппо, так и государственная служба охраны древностей. Эти организации сделали многое для сохранения культурно-исторического наследия, а в недавнем прошлом — для непосредственного спасения коллекций музеев, временно оказавшихся во власти религиозных экстремистов. Неудивительно, что главной пропагандистской акцией ИГИЛ (запрещено в России – прим ред.), помимо демонстративных расстрелов идеологических противников, было именно разрушение в 2015–2016 гг. колоннады и других объектов Пальмиры, которые были восстановлены французами в годы мандата.

Ещё один пример большей надёжности использования инструментов мягкой силы в качестве фундамента долгосрочных межгосударственных отношений относится к современной истории Сирии.

В 1970–1980 гг. Советский Союз вложил в создание армии этой страны более 14 млрд долларов. Поставленная в страну советская военная техника была использована в нескольких кампаниях, к концу 1990-х гг. выработала свой ресурс и постепенно выходила из строя. В то же время долги по её оплате сохранялись в полной мере, что со временем стало создавать напряжённость в отношениях. Мы сами были свидетелями того, как близкие, основанные на эксклюзивном военном сотрудничестве связи между нашими странами, на зримом бытовом уровне претерпевали эволюцию от режима максимального благоприятствования в конце 1980-х гг. до нейтрально-негативного в конце 1990-х.

Сложившаяся напряжённость была разряжена только в 2005 г., когда Россия просто списала 10 млрд долларов долга Сирии, а оставшиеся средства реструктурировали для покупки запчастей для советской техники, которая до настоящего времени продолжает стоять на вооружении сирийской армии. Если бы не начало гражданской войны и не последовавшее за этим обращение президента Сирии к президенту России за военной поддержкой, военное сотрудничество между нашими странами, в силу того что Сирия не имела возможности приобретать современное вооружение, было бы минимальным и служило бы плохой основой для прочных межгосударственных отношений.

В то же время Россия имеет в Сирии широкую поддержку в лице значительного количества выпускников советских и российских вузов. Ассоциация выпускников советских вузов – влиятельная общественная организация, которая объединяет порядка 100 тысяч человек во всех сирийских городах от Дамаска до Камышлы. Реально эта русофильская диаспора гораздо больше, поскольку часто она представлена совместными семьями. Дети в таких семьях практически всегда говорят на русском языке и ориентированы на русскую культуру. Таким образом, гуманитарно-образовательный проект Советского Союза оказался значительно более долговременным ресурсом, чем область военно-технического сотрудничества. Отчасти сходное положение наблюдается и в Ираке, там также много выпускников советских и российских вузов.

Афганистан с середины XIX века и до настоящего времени является объектом пристального внимания великих держав. После свержения последнего короля Афганистана Мухаммеда Захир-Шаха и последовавшей за этим череды государственных переворотов, был совершён ввод «ограниченного контингента» вооружённых сил Советского Союза. В последующие годы СССР вложил в экономику Афганистана значительные средства. Тем не менее результаты военного строительства и реорганизации жизни этой страны по образцу и подобию Советского Союза канули в Лету ровно в тот момент, когда Советская армия покинула его территорию.

Ещё меньшими успехами в Афганистане могут похвалиться Соединённые Штаты. По оценке американской Генеральной инспекции по восстановлению Афганистана, с 2001 г. США перевели в Афганистан около 132 миллиардов долларов в основном на поддержку военных структур. Только небольшая доля этих денег была потрачена на гуманитарные и социальные нужды. Результат известен: американцы в Афганистане не имеют серьезного влияния, несмотря на огромные затраты.

При всём различии экономического и военно-политического положения Афганистана и Ирака в последнем наблюдается похожая ситуация в отношении эффективности военных инвестиций для достижения политических целей. Порядок затрат Соединённых Штатов и их союзников на переподготовку и вооружение иракских силовых структур соответствует афганскому, но влияние США в Ираке остается строго ограниченным практическими рамками и не переходит в доверие.

Чтобы заручиться хотя бы какой-то степенью доверия, внешние силы, действующие в регионе, должны проявлять уважение к самоценности тех этнических, религиозных и культурных сообществ, с которыми они имеют дело. Наиболее простой и понятный путь к этому лежит через сотрудничество и помощь в изучении и охране культурно-исторического наследия.

К концу первой трети XX века такое понимание сложилось у Великобритании и Франции, государственные деятели которой способствовали созданию самостоятельных служб охраны древностей, соответственно, в Ираке и Сирии. Путь к этому пониманию был нелёгким. Первые археологи, работавшие в Ираке, были дипломатами и разведчиками. Их деятельность в наши дни встречает смешанную оценку: c одной стороны, Генри Лэйард и Поль-Эмиль Ботта способствовали знакомству западного мира с месопотамскими древностями, сохранению в коллекциях западных музеев многих важнейших находок. Тем самым они заложили фундамент для самой науки о древнем Ближнем Востоке. С другой стороны, варварские (с позиции наших дней) методы раскопок и сам факт бесконтрольного вывоза предметов древности из Ирака вызывает остро негативную реакцию у современной иракской интеллектуальной элиты и заставляет ставить далеко не простые вопросы реституции.

В годы близкие к первой мировой войне акцент сместился в более профессиональную сторону, но археология по-прежнему шла рука об руку с разведкой. В частности, с секретной службой Великобритании сотрудничали такие известные археологи, как Томас Лоуренс, Гертруда Белл, Леонард Вулли, Макс Маллован. Но если крупный ученый, каким был Томас Лоуренс, остался в истории как Лоуренс Аравийский, сыгравший значительную роль в событиях Первой мировой войны на Ближнем Востоке, то заслуги остальных упомянутых археологов в результате их прямой профессиональной деятельности оказались значительно большими и гораздо более неподвластными времени, чем их секретные миссии. Благодаря Гертруде Белл, Британии на вечные времена принадлежит честь создания Национального музея в Багдаде. Благодаря Леонарду Вулли, исследовавшему, среди прочего, царский некрополь в Уре, Ирак всегда будет восприниматься как колыбель государственности для всех стран Западной Евразии. В значительной степени из работ Макса Маллована, который был и остается одним из крупнейших исследователей первобытных древностей Северной Месопотамии, мы знаем о фундаменте, на котором возникла древнейшая цивилизация планеты.

Если же говорить о Российской Империи, то здесь ещё со второй половины XIX века были организованы систематические разведывательные исследования в Средней и Центральной Азии, связанные с такими именами как Пётр Семенов-Тян-Шанский, Николай Пржевальский, Пётр Козлов и другие. В то же время на Ближнем Востоке роль российской академической археологии была значительно меньшей. Среди немногочисленных, но очень важных исследований российских археологов на Ближнем Востоке в начале XX века следует отметить работы комплексной археолого-эпиграфической экспедиции под руководством Николая Марра. Экспедиция провела в интервале 1892–1917 гг. шестнадцать полевых сезонов в Восточной Анатолии, исследуя раскопками город Ани в районе Карса, который в то время находился в российской юрисдикции, и территории Османской Империи, прилегающие к озеру Ван. Основываясь на том, что в годы Первой мировой войны театр военных действий русской армии в значительной мере совпадал с зоной работ археологической экспедиции Марра, рискнём обоснованно предположить, что собранная экспедицией полевая информация имела определенное значение для весьма успешной военной кампании русской армии под руководством генерала Николая Юденича в Анатолии в 1915–1916 годах.

Работа археологической миссии – это создание целой системы отношений и с властями, дающими разрешения на раскопки, и с коммерческими структурами, необходимыми для решения задач логистики, и с интеллектуальной элитой, которая пользуется научными результатами раскопок как в образовательных, так и в политических целях, и с местными жителями, которые получают работу и видят ранее неизвестные им стороны собственного культурного наследия. Как мы уже отмечали, это и студенты, многие из которых, закончив учебу, возвращаются в свою страну с новыми контактами, с новыми знаниями, а иногда и с новым мировоззрением. Таким образом, изучение «древностей» создаёт целую сеть контактов, положительных мнений, понимания культурной взаимосвязи, на которую можно и нужно опираться для решения политических и экономических задач.

С пониманием этой значимости были созданы и Британская школа археологии в Ираке, и Немецкий археологический институт, и аналогичная американская школа ТАРИИ (The Academical Research Institute in Iraq). Как упомянутые, так и многие другие археологические институции ведущих европейских стран на Ближнем Востоке часто работают в качестве подразделений и под эгидой МИД собственных стран.

Работа европейцев и американцев в Ираке успешно продолжалась до 1991 г., когда в ответ на вторжение Саддама Хусейна в Кувейт США и их союзники уничтожили в ходе бомбардировок значительную часть гражданской инфраструктуры Ирака. Восемь лет ирано-иракской войны перед тем и режим санкций в совокупности превратили некогда самостоятельный Ирак в страну, постоянно нуждающуюся во внешней помощи.

Американское вмешательство уничтожило существовавший баланс между религиозными и светскими основами государства. После 2003 г. на берегах Тигра и Евфрата закрылись кинотеатры, кафе, женщины перестали выходить на улицу без хиджаба. Соединённые Штаты, подготовившись только к военному аспекту вторжения в Ирак, создали благоприятную среду для роста влияния радикальных исламистских сил, с которыми впоследствии пришлось вести борьбу.

На фоне этих негативных явлений, вместо того чтобы поддерживать и развивать своё культурное присутствие, британское правительство сначала сократило наполовину, а потом и вовсе прекратило финансирование Института изучения Ирака. Недостаточное финансирование в настоящее время имеет и американская археологическая миссия – на фоне огромных затрат на поддержание иракских силовых структур. Что эти затраты не дают ожидаемого эффекта, мы видели на улицах иракских городов в ходе протестов 2019–2020 годов. Выбор конфронтационного пути на Ближнем Востоке – это в долгосрочной перспективе путь к неэффективным затратам и проигрышу, подобно тому, как это уже произошло в отношениях с Ираном.

Между тем, в течение второй половины XX и особенно в начале XXI века археологическое наследие приобретает в странах Ближнего Востока исключительную значимость с точки зрения формирования национальной идентичности, гражданского достоинства и международного авторитета. Причём осознание бесценности культурного наследия произошло повсеместно, как в странах с древнейшим оседлым образом жизни, где культурные слои отдельных памятников могут иметь до 40 метров отложений, так и в странах, население которых еще недавно имело кочевой образ жизни, и где в силу особенностей климата и образа жизни, значительных памятников, подобных тем, что известны в центрах древнейших цивилизаций, просто не существует.

Прежде всего следует вспомнить грандиозные празднования в честь 2500-летия Персидской империи, проведённые шахиншахом Мохаммедом Реза Пехлеви в 1971 г. непосредственно в древнем Персеполе, столице империи Ахеменидов. Это событие имело в своё время значительный международный резонанс, его почтили своим присутствием многочисленные делегации, возглавляемые 60 монархами и главами государств со всего мира.

Значение археологических открытий в новейшей истории Сирии было настолько значимым явлением, что первые лица государства неоднократно посещали наиболее выдающиеся археологические памятники этой страны во время проведения на них полевых исследований. В частности, в этой связи вспоминается визит в 2009 г. первой леди Сирии Асмы аль-Асад на Телль Мюзан (древний Уркеш) около города Камышлы, где в те годы работала американская экспедиция под руководством Дж. Бучеллатти.

В современной Турции значение, придаваемое археологическому наследию видно хотя бы из значительных финансовых затрат, которое выделяется на музеефикацию исследованных археологических объектов. Создание капитальных музейных комплексов с перекрытием на таких всемирно известных памятниках Анатолии, как Чатал-Хююк и Гёбекли Тепе, обошлось значительно дороже, чем собственно проведенные на этих памятниках археологические исследования. Также можно вспомнить тот факт, что в центральной части нового аэропорта Стамбула находится инсталляция, воспроизводящая именно археологический объект. Данная инсталляция изображает в натуральную величину одно из древнейших культововых сооружений планеты, святилище в Гёбекли-Тепе, датируемое эпохой докерамического неолита (9-8 тысячелетий до н.э.), и призвана демонстрировать реальные общечеловеческие и культурные приоритеты страны всему миру.

Для Афганистана работа советско-афганской экспедиции 1969-1978 гг. ныне имеет большее значение, чем последующие военные и экономические инициативы СССР. Исследование ныне всемирно известного археологического памятника Тилля-Тепе у города Шибаргана навсегда останутся в числе наиболее ярких археологических открытий человечества, аналогичных исследованиям Трои и гробницы Тутанхамона. Чудом пережившие события гражданской войны и сохранившиеся в хранилищах Национального Банка Афганистана золотые украшения из кушанских царских погребений Тилля Тепе, известные как «золото Бактрии», всегда будут гордостью Афганистана и знаком благодарности народа этой страны Российской Федерации.

Начало систематических полевых исследований отечественных археологов в Месопотамии связано с работами Месопотамской экспедиции Института археологии РАН под руководством Рауфа Мунчаева. Свой первый полевой сезон первая археологическая экспедиция Академии Наук в Месопотамии провела в 1969 г., и с того времени почти непрерывно работала в Месопотамии до 2010 года.

В качестве первых объектов полевых исследований были выбраны три телля[1] группы Ярым-Тепе, расположенные в провинции Найнава в Северном Ираке к югу от горного хребта Джебель Синджар. В то время это был один из наименее исследованных районов в Ираке. Памятники принадлежали трём последовательным периодам эпохи поздней первобытности (хассунская, халафская и убейдская культуры), датированным от начала 6-го до второй половины 5-го тысячелетия до н.э. В дальнейшем к этой группе теллей были добавлены ещё три памятника, представлявшие культурное развитие Северной Месопотамии в интервале от начала 8-го – до конца 7-го тысячелетия до н.э. В 1980 г. началась война с Ираном и раскопки на Ярым-Тепе были прекращены, но в 1985 г., в рамках охранного проекта, связанного со строительством Мосульской плотины на Тигре, советская экспедиция была приглашена для исследования поселения Шейх Хомси на западном берегу Тигра (рубеж 5–4 тысячелетий до н. э.)

События ирано-иракской войны привели к тому, что сезон 1985 г. оказался последним в Ираке. Работы Месопотамской экспедиции были перенесены на сопредельную территорию Сирии. Новый объект исследований находился примерно на расстоянии 150 км к западу от Ярым-Тепе. На этом памятнике, который получил название Телль Хазна 1, Месопотамская экспедиция ИА РАН провела ещё 22 полевых сезона и остановила работы только в связи с началом гражданской войны в Сирии.

В настоящее время Телль Хазна 1 широко известно в мировой археологии. Это поселение раннегородского облика с монументальной архитектурой, административно-культовый центр времени становления древнейшей цивилизации на территории Северной Месопотамии, один из наиболее хорошо сохранившихся архитектурных комплексов рубежа 4-3 тысячелетий до н.э. в Сирии и в Месопотамии в целом. Его сохранность сопоставима с такими всемирно известными древними городами, как Помпеи, Геркуланум и Стабии.

Здания религиозного центра Телля Хазна 1 сохранились на первоначальную высоту. Наиболее массивные сооружения комплекса – молельное башнеобразное здание (наиболее ранний из известных сохранившихся зиккуратов Месопотамии) и зернохранилище – сохранились на высоту до 8 м. Этот археолого-архитектурный памятник Сирии как никакой другой заслуживал полноценной музеефикации. Понимая значение этого объекта для Сирии и не имея возможности организовать полноценные музейно-охранные мероприятия, сотрудники российской экспедиции значительную часть времени тратили на консервацию его архитектурных сооружений. К сожалению, из-за начала военного противостояния в Сирии эта работа осталась незавершенной.

Первая российская экспедиция в Месопотамии совокупно документировала почти непрерывный культурный процесс от начала 8-го до первой половины 3-го тысячелетий до н.э., от эпохи докерамического неолита до времени ранней цивилизации. Собранные научные материалы будут всегда представлять значительный научный интерес и на вечные времена останутся приоритетом нашей страны. Всемирно известные шедевры первобытного искусства, найденные в ходе наших раскопок, относятся к числу наиболее значимых экспонатов в национальных музеях Ирака в Багдаде и Мосуле, а также в музее города Дейр эз-Зор в Сирии.

В программе российского участия в изучении исторического наследия Ирака недоставало существенного пункта: письменности. Это хорошо понимал Борис Пиотровский, стоявший вместе с заместителем директора Института археологии Евгением Крупновым у начала Месопотамской экспедиции. К сожалению, во второй половине 1960-х гг., когда была организована экспедиция, силы археологов, ассириологов (специалистов по клинописи) и арабистов оказались разобщены. Без Книги и книжности, даже доисламской, в арабской стране легко оказаться на периферии общественных интересов.

Начав в 2016 г. практическую подготовку к возвращению российских учёных в Ирак, мы постарались это учесть. В мае 2016 г. в Институте восточных рукописей в Санкт-Петербурге прошла конференция «Перед лицом хаоса. Сохранение материального и нематериального наследия в XXI веке», собравшая учёных из России, Ирака, Сирии, Йемена и европейских стран. Возобновление работы в Ираке было запланировано как комплексная экспедиция, которая призвана изучать не только раннеземледельческие поселения, в традициях Рауфа Мунчаева, но и город письменной эпохи, беря пример с выдающихся отечественных востоковедов Игоря Дьяконова, Петра Грязневича, Олега Большакова и их учеников.

В новой экспедиции приняли участие Иракский директорат древностей и наследия Министерства культуры, туризма и древностей Ирак, а с российской стороны – Институт археологии РАН, Институт восточных рукописей РАН, Институт востоковедения РАН, Зоологический институт РАН, Институт классического Востока и античности НИУ ВШЭ, Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. Держателем разрешения на раскопки и координатором взаимодействия российских учреждений с иракской стороной является Фонд поддержки культуры, искусства и образования «Александр». В апреле 2019 г. состоялась встреча Посла РФ в Ираке Максима Максимова и министра культуры, туризма и древностей Абдуламира Аль-Хамдани, которая положила начало активному вовлечению России в дело изучения и охраны всемирного культурно-исторического наследия в Ираке.

Хотя классическая археология по традиции занимается прежде всего материальной культурой, задачи комплексной экспедиции шире и во многом касаются изучения и охраны нематериального наследия, в частности, жизни религиозных общин на юге Ирака, христианской, шиитской и мандейской. Иракские памятники изучаются нами в широком контексте Болотной области Месопотамии, которая вместе с находящимися в её пределах древними городами Ур и Эриду в 2016 г. включена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Эта водно-болотная дельтовая экосистема сыграла огромную роль и в истории Месопотамии, и в истории человечества в целом. В 2020 г., несмотря на правительственный кризис и нарастающую пандемию, российско-иракская экспедиция провела первый пробный сезон на телле Дехайла-1, крупном неисследованном городе 2-го тысячелетия до н.э. Российская экспедиция оказалась единственной, кто смог работать в Южном Ираке весной 2020 года.

По словам Джозефа Ная, автора концепции «мягкой силы» в геополитике, «современная политика становится соревнованием за привлекательность, легитимность и способность вызывать доверие. Тот, кто способен делиться информацией – и кому можно доверять – становится важным источником привлекательности и силы». Благодарность, с которой иракские коллеги принимают наши усилия, и общее дружественное отношение к нашей стране возлагают на нас большую ответственность. Оружие способно изменить баланс сил в конкретном конфликте, но в долговременной перспективе его эффективность сходит на нет. Деятельное участие в сохранении культурно-исторического наследия страны помогает людям сохранить достоинство – именно оно создает по-настоящему надёжное основание для сотрудничества.