Мир, ввергнутый в водоворот кризисов, социальных волнений и неопределенности, мечтает о мудром лидере. Непререкаемое лидерство США со времен Второй мировой войны до начала нынешнего века основывалось на способности этой страны встать во главе мировой системы экономических и политических отношений и быть локомотивом роста. Но когда американские политики заявляют сегодня, что хотят руководить миром, нужно спросить у них: способны ли они играть такую роль?
На лидерство может претендовать страна, которая смогла бы мобилизовать мировое сообщество для решения фундаментальных проблем человечества, создать условия для его поступательного развития. Такое лидерство предполагает понимание того, что здоровье всей глобальной экосистемы является залогом своего собственного успеха.
Выступая 14 октября 2011 г. в Нормандии по случаю вручения премии Токвиля, Збигнев Бжезинский, наверное, один из лучших современных американских стратегов, открыто поставил под сомнение способность Соединенных Штатов заботиться о будущем мира. Цитируя лауреата Нобелевской премии в области экономики Джозефа Штиглица, Бжезинский утверждает, что первоначальное процветание и лидерство Америки опиралось, по выражению Алексиса де Токвиля, на «правильно понимаемое своекорыстие» – то есть «общее благополучие мира фактически является предпосылкой для благополучия и процветания американского общества».
По мнению Бжезинского, в мире, который мучительно пытается приспособиться к новым реалиям – растущей независимости различных акторов, изменению баланса экономической мощи и влияния, политическому пробуждению масс – способность Америки к лидерству будет зависеть от умения «правильно» соотнести собственные интересы и успехи мирового сообщества. Мир нуждается в природных ресурсах, страдает от вопиющего неравенства и хаотичной миграции, прежде всего жаждет стабильности и безопасности, без которых невозможно развитие. Устойчивое процветание требует создания предсказуемых условий, основанных на власти закона и всеобщем мире во благо всех народов.
Может ли Америка быть лидером, отстаивающим интересы всех стран? Насколько адекватно американское видение того, как следует решать фундаментальные проблемы международного сообщества? И не станут ли США, напротив, фактором нестабильности в будущем мире?
Американские альтернативы
В 2004 г. в своей книге «Выбор: мировое доминирование или мировое лидерство?» Бжезинский изложил две альтернативы для Соединенных Штатов. Самое время посмотреть, какой путь был избран, а также оценить направление дальнейшего движения. Сегодня изменились не только США, но и весь мир. Если роль «защитника свободного мира» потеряла актуальность, а глобальное владычество, о котором пишет Бжезинский, более неприемлемо, да и не по карману, что предпримет Америка?
Лидерство – это не право на получение некой ренты, которую остальные народы должны вносить в американскую казну. Его необходимо заслужить. Соединенным Штатам придется сделать выбор: хотят ли они поставить будущее мировой экосистемы выше собственных узко понимаемых интересов?
Но чтобы «правильно осмыслить» свои стратегические интересы, Америке прежде всего нужно иметь желание их обсуждать. Новая модель лидерства потребует нового консенсуса среди американских элит о роли, которую страна призвана играть в меняющемся мире и, возможно, нового национального самосознания.
Первые предложения были сделаны в прошлом году капитаном Уэйном Портером и полковником Марком Майклби, выступившими под псевдонимом «Мистер Y». В своей статье «Национальная стратегическая идея» (опубликована по-русски под заголовком «США как стезя обетования и маяк надежды» в журнале «Россия в глобальной политике, № 3, 2011 г.) они оптимистично оценивают перспективы отношений между Вашингтоном и остальным миром. «Мистер Y» предлагает посмотреть на проблемы безопасности и процветания Америки в долговременной перспективе, с точки зрения нового поколения. Он исходит из необходимости отстаивать непреходящие национальные интересы – безопасность и процветание – в рамках единой «стратегической экосистемы» у себя дома и за рубежом. В условиях глобальной конкуренции, взаимных интересов и сложностей взимного влияния, залог успеха будущей внешней политики авторы видят в новых инвестициях во внутреннее, особенно экономическое, процветание страны. «Мы не можем отделить наше процветание и безопасность от процветания и безопасности глобальной системы, – пишет «Мистер Y». – В наших интересах добиться процветания всего мира».
Неудивительно, что призыв к новому подходу звучит из уст военных. Новое поколение военной интеллигенции, к которой принадлежат и авторы цитируемой статьи, – это лучшие и наиболее «просвещенные» представители современного американского общества. Подобно тому как в 1980-е гг. советские службы разведки и безопасности были той частью истеблишмента, которая лучше других понимала истинную привлекательность и возможности СССР, 30 лет спустя «глобализировавшийся» американский офицерский корпус искренне озабочен тем, как Америка сможет вписаться в меняющийся мир.
«Мистер Y» предлагает новое видение глобальной роли своей страны, но сегодня он находит отклик лишь у незначительного меньшинства тех, кто стоит у руля политической системы США. Президент Обама, по всей вероятности, разделяет многие взгляды «Мистера Y», но этого нельзя сказать о подавляющем большинстве американских политиков. Гиганская системная инерция и традиционные интересы групп влияния направляют политический курс в русло, которое подрывает глобальную стабильность и повышает вероятность будущего конфликта Соединенных Штатов с остальным миром.
Проблема в том, что «перезагрузка» в отношениях с миром, равно как и внутреннее возрождение США, требуют политической воли, долгих согласованных усилий и нового национального консенсуса. Для продолжения отношений с миром, к которым Америка привыкла, особых усилий не требуется. Этот «вариант по умолчанию» и есть то поведение, к которому «приучена» вся американская внешнеполитическая система. Оно опирается на незыблемые постулаты, сформировавшиеся в течение последних 50 лет, когда Вашингтон фактически правил миром.
Приближаясь к кризису «среднего возраста» в ранге господствующей сверхдержавы, Соединенные Штаты, подобно стареющей звезде Голливуда, не хотят признать, что не могут вечно играть одну и ту же роль. Сталкиваясь с многочисленными внутренними и внешними вызовами, уже чувствуя, что «что-то не так», Америка все еще находится в состоянии отрицания, под сладким «наркозом» ее огромного богатства и влияния.
Америка в эпоху перемен
Нынешний кризис американского самосознания имеет как экономические, так и социальные корни. В конце долгого экономического цикла страна сталкивается с новыми вызовами своей конкурентоспособности. Автомобильная, электронная промышленность и даже сектор информационных технологий, которые позволили американским корпорациям занять доминирующее положение в мире, больше не являются локомотивами быстрого роста. Технологии следующего цикла пока не готовы прийти им на смену в качестве главных производителей национального богатства. Тем временем, по мере того как центр экономической активности смещается на восток, традиционные и новые соперники все жестче конкурируют с американцами. Не в силах дальше поддерживать привычный образ жизни, глубоко погрязшие в долгах, США монетизируют свое уникальное положение поставщика международной резервной валюты для покрытия дефицита. Америке все труднее конкурировать с остальным миром за инвестиции.
Тем временем в демографическом плане Соединенные Штаты становятся другой страной. Консерватор Патрик Бьюкенен в своей новой книге «Самоубийство сверхдержавы: доживет ли Америка до 2025 года?» порицает изменения, вследствие которых исчезает Америка, дорогая ему и многим другим представителям так называемого атлантического поколения. Американцы европейского происхождения перестают быть большинством, бедняки множатся и находятся на грани отчаяния, а «плавильный котел» наций грозит превратиться в коллекцию этнических групп, соревнующихся за влияние. Все это, как представляется Бьюкенену, не вселяет оптимизма. Популярность его книги – симптом страха и неуверенности стареющих белых, правящих элит, с ужасом наблюдающих вторжение многочисленных пришельцев из внешнего мира.
Как американский политический класс будет реагировать на тектонические сдвиги? В этом смысле интересен подход Рональда Хейфеца, профессора факультета государственного управления имени Кеннеди в Гарварде и, наверное, одного из самых авторитетных экспертов по вопросам лидерства. Хейфец различает два вида лидерства: «техническое» и «адаптивное».
Одно дело разбираться с проблемами, решение которых, в общем-то, известно, и нужно лишь должным образом организовать людей. Такой стиль руководства можно назвать «техническим». Реакция Джорджа Буша на события 11 сентября – хрестоматийный пример лидера, сплачивающего народ и предпринимающего необходимые меры для того, чтобы отвести от страны «прямую и явную угрозу».
Но что делать, когда организация или государство сталкивается с вызовом, природа которого непонятна и на который нет готового ответа? «Адаптивное» руководство – это поиск новой парадигмы. Подобные ситуации почти всегда означают, что сама страна не только не способна решить проблему – она даже не видит и не понимает ее и вынуждена переживать болезненный внутренний кризис. (Германия после Второй мировой войны являет собой прекрасный пример такого «адаптивного» вызова.) Чтобы снова встать на ноги, стране, возможно, придется переосмыслить свое прошлое и настоящее, выработать новые общественные ценности и политический язык, а также понять, кто в действительности ее друзья и недруги. Роль «адаптивного» лидера заключается в том, чтобы спровоцировать и поддерживать стратегический диалог с целью объяснить широким слоям населения реальные стратегические интересы нации. «Адаптивный» стиль руководства требует исключительных качеств, способности слушать и, самое главное, умения терпеть и дать шанс новым идеям.
Страны, которые проходят через период мучительного самоанализа, не бывают счастливыми. Лидеры, ставшие инициаторами внутренней перезагрузки и обновления, обычно сталкиваются с решительной и ожесточенной оппозицией, взывающей к старым ценностям и истории. Согласно Хейфецу, организации – особенно те, которые раньше были чрезвычайно успешными, – упорно сопротивляются дискомфортным внутренним реформам. Им свойственно отрицать необходимость перемен, они пытаются избавиться от лидеров, поднимающих болезненные вопросы, и жаждут «спасителей», способных предложить быстрый и легкий выход. Это именно то, что случилось с немцами в Веймарской республике, когда они поверили харизматическому лидеру – Адольфу Гитлеру.
Страх перед системным сопротивлением заставляет многих руководителей прибегать к хорошо знакомым «техническим» решениям, когда на самом деле требуется «адаптивная» реакция. Большинство американских политиков отрицают необходимость перемен, упорно придерживаясь старых политических клише и мечтая о более решительном президенте. Вместо переосмысления взаимоотношений с миром элиты видят внешние угрозы, которые следует устранить.
Национальный стратегический диалог?
Национальный стратегический диалог для принятия «адаптивных» решений требует наличия трех необходимых составляющих: заинтересованных сторон, мотивации и лидеров.
«Мистер Y» полагает, что для победы в новом мире Америке нужно прежде всего «хорошо информированное гражданское общество». Главными заинтересованными лицами в диалоге о будущем обычно являются элиты и активная часть среднего класса.
Со времени окончания Второй мировой войны средний класс видел во внешнем мире хорошую площадку для ведения бизнеса и привлекательное место для отдыха и развлечений, которые к тому же были вполне по карману. Эти люди считали, что Америка несет другим народам модернизацию и демократизацию. США делали деньги на взаимодействии с внешним миром – американские компании его завоевывали. Для среднего класса это был положительный опыт, поддерживавший лестный образ отчизны, сложившийся в умах граждан.
С 2000-х гг. начались важные изменения. Во-первых, средний класс стал терять почву под ногами. Многие ведущие американские корпорации вывели производственные мощности из страны чтобы лучше конкурировать на мировых рынках. Финансовый кризис 2008 г. поколебал основу достояния среднего класса – недвижимость. На уровне инстинктов американский средний класс видит во внешнем мире недобросовестного конкурента, которого их стране к тому же приходится защищать за свой счет. Американцы утратили интерес к загранице, и это не осталось без внимания политиков. Задача элит – начать стратегический диалог о будущем курсе. Однако у них нет согласия по поводу того, что делать с остальным миром. Элиты США состоят из нескольких групп: бизнес-элита, чиновничья или административная, военная, научная и медиа-элита.
Интересы тянут бизнес-элиту в разные стороны в том, что касается выстраивания отношений с внешним миром, поскольку она делится на промышленную и финансовую часть. Рынок, на котором оперирует финансовая элита, поистине глобален. Ее представители одинаково комфортно чувствуют себя в Нью-Йорке, Гонконге, Париже и на Сен-Барте. Финансовая элита была главной движущей силой глобализации, ведомой Соединенными Штатами, хотя до конца прошлого века американские промышленные корпорации с таким же энтузиазмом участвовали в глобальной экспансии.
Однако, как пишет Джеймс Курц в статье «Внешняя политика плутократии», опубликованной в журнале The American Interest, в первой декаде нашего века банки Уолл-стрита предпочли инвестировать в продвижение уже проверенных технологий за пределами США или вкладывать капиталы в недвижимость. Они не хотели дожидаться, пока плоды принесут вложения в более рискованные технологии следующего индустриального цикла. Промышленная элита, ослабленная «выхолащиванием» производственной базы, пытается боротся с «недобросовестной» конкуренцией, требуя поддержки у правительства.
Курц приводит интересный аргумент. Анализируя отношения США с миром начиная с 1890-х гг., когда фактически начиналась американская экспансия, он утверждает: если речь заходит о внешней политике и международной роли, «большое значение имеет источник доходов плутократии – индустрия или финансы».
«Финансовая плутократия, – пишет Курц, – не сможет осуществлять действенное руководство в глобальной конкуренции между великими державами, прежде всего в силу ее пренебрежительного отношения к созданию сбалансированной промышленности в самих Соединенных Штатах. Второй фактор – это ее чрезмерная привязанность к мировой резервной валюте. Третий фактор заключается в том, что финансовая элита предпочитает малые войны и поддержание порядка в своей империи тому, чтобы готовить страну к сдерживанию других великих держав и большим войнам».
Военная элита, которую поддерживает элита промышленная, все отчетливее видит неизбежную в будущем конкуренцию с нарождающейся великой державой – Китаем. И население с помощью медиа-элиты все ближе подходит к принятию этого сценария. Совершенно иная точка зрения у финансовой элиты, которая полагает, что КНР сможет интегрироваться в мировую экономическую систему без крупных конфликтов. Задача финансистов – нейтрализовать «мировую дугу нестабильности», которая препятствует прибыльным инвестициям в быстрорастущие развивающиеся рынки. Их позицию разделяют представители научной элиты, корни которой тянутся в разные страны мира. Что касается чиновничьей элиты, ее представителей можно найти в обоих лагерях.
Если американская промышленная элита достаточно разнородна и разобщена, то финансовая – это тесно спаянное сообщество, сосредоточенное в центрах административной власти. Оно оказывает бесспорное влияние на людей, принимающих серьезные политические решения, – их дружба началась со студенческой скамьи в лучших университетах Новой Англии, продолжалась карьерным восхождением в таких компаниях, как Goldman Sachs или Baker & McKenzey, и укреплясь общим членством в престижном Совете по международным делам.
Симпатии широких масс населения явно не на стороне Уолл-стрит, но средний класс, готовый поддержать промышленную элиту, плохо организован для того, чтобы потеснить финансистов с влиятельных позиций. Маловероятно, что группы, находящиеся у власти, рискнут подрывать позиции финансовых структур, которые оказывают им поддержку в год выборов.
Разобщенность американских элит не дает возможности начать стратегический диалог. Джордж Фридман, генеральный директор компании «Стратфор», не слишком оптимистично оценивает их готовность приспосабливаться к новой парадигме. По его мнению, они «не понимают политического давления, под которым находятся элиты других стран,… совершенно не сознают степени отчуждения широкой общественности и думают, будто по всем проблемам можно договориться между элитами. У нас кризис элит».
Если средний класс сегодня занят собственным выживанием, а элиты борются за влияние, откуда в стране возьмется мотивация для переосмысления той роли, которую она играет в мире? Кого ни послушаешь – президента Обаму или его республиканских оппонентов – складывается впечатление, что Соединенные Штаты не видят для себя никакой другой функции кроме единственного лидера глобального сообщества. Идея исключительности и «божественной миссии» Америки пронизывает все политические дискуссии.
Нынешний политический класс – победитель коммунизма – просто не может принять мир, который не находится под его контролем. По его мнению, измениться должна не Америка, а все остальные. Даже в Давосе и Бильдерберге заметна растущая пропасть в представлениях между американской и международной политической верхушкой. Оптимистичный исторический опыт США, относительная географическая изоляция и все еще высокий, хотя и не растущий уровень жизни приводят к тому, что американоцентричная картина преобладает в Вашингтоне даже в век глобальных интернет-сообществ.
Збигнев Бжезинский обращает внимание на другое явление, снижающее «способность Соединенных Штатов реагировать на этот непредсказуемый, меняющийся мир». Говоря о влиянии большинства, он цитирует де Токвиля: «Я не знаю ни одной страны, где высказывалось бы меньше независимых суждений и было бы меньше реальной свободы дискуссий, чем в Америке». «Сегодня этот “деспотизм мысли” проявляется в игнорировании американской общественностью окружающего мира и в ее нежелании идти даже на кратковременные и равномерно распределенные социальные жертвы в обмен на долговременное обновление», – негодует Бжезинский.
«Политкорректность» – фактическое табу на некоторые темы в средствах массовой информации – и то, что «Мистер Y» называет «сортировкой» или навешиванием идеологических ярлыков на оппонентов, делают переосмысление глубоко укоренившихся стереотипов большинства практически невозможным. Политический тупик, ярко выраженные партийные пристрастия и популизм не способствуют серьезным общественным дебатам.
Но как быть с третьей предпосылкой для диалога о будущем: лидерством идей в области внешней политики? К сожалению, главный орган принятия политических решений, Конгресс США, не способен взять на себя ответственность лидера. Глубоко расколотый по партийному принципу, сосредоточенный на внутриполитических вопросах, он скорее играет роль трибуны для популистских лозунгов и арены для краткосрочных компромисов, чем центра серьезных дебатов. Для большинства конгрессменов, нацеленных на получение мандатов от своих округов каждый второй год, проблемы долгосрочной устойчивости на планете не являются приоритетом.
Академическое сообщество тоже не предлагает новых идей. Постулаты внешнеполитической мысли принадлежат прошедшей эпохе. Они зиждутся на двух столпах. Первый – вера в уникальность американской демократии и в миссию Америки защищать добро и преследовать зло во всем мире. Другой столп – представление о глобальности национальных интересов США. Если первый олицетворяет собой романтичное, почти религиозное призвание модернизировать мир по своему образцу, то второй предполагает только один центр силы на планете – американский.
Сегодня, когда у Вашингтона нет больше главного идеологического противника, призыв к демократизации может служить целям Соединенных Штатов только в тех странах, где нет представления о фундаментальных правах и свободах личности. Что касается остального мира, то американская идея о свободе и демократии просто стала частью общепринятых норм цивилизованного сообщества. Тем временем авторитет Америки в области соблюдения прав человека подорван во время «войны с террором», да и образ самой современной державы в мире, которым так дорожат США, заметно потускнел в глазах всех тех, кому довелось бывать в европейских и особенно бурно растущих азиатских столицах.
Как быть со вторым столпом американской внешней политики? Перечень «жизненных» и других важных интересов обновляется каждые несколько лет группой ученых, дипломатов и политиков, имена которых читаются как справочник «Кто есть кто в американском истеблишменте». Но какими бы блестящими личностями они ни были, их политический опыт и стереотипы приобретены в годы идеологической конфронтации. Перечень национальных интересов Соединенных Штатов ясно демонстрирует чего страна хочет от мира, но не дает никакого представления о том, чем она готова пожертвовать во имя его благополучия.
Внешняя политика на автопилоте
Страны – это очень сложные системы, сотканные из паутины организационной, материальной и, самое главное, человеческой взаимозависимости. Они имеют собственную инерцию устоев и традиций, свою логику государственного управления и организации практической жизни. Государственная политика создает человеческие и материальные активы, которые, в свою очередь, влияют на проводимый курс.
Накопленные возможности – учреждения, системы, оборудование и множество умных, квалифицированных и мотивированных людей – начинают жить собственной жизнью, искать свое место под солнцем, ставить перед собой определенные цели и становиться независимыми действующими лицами. Не секрет, что взгляды президента Обамы не разделяют большинство силовиков, голосующих за республиканцев. Люди, являясь частью системы, тем не менее действуют сообразно своим интересам и убеждениям, своим представлениям о том, что нужно их стране.
Если Конгресс молчит и бездействует, у администрации и ее ведомств появляется свобода в отстаивании тех национальных интересов, которые совпадают с их политическими приоритетами. При отсутствии политического руководства бал правит бюрократия. В то время как общественность обвиняет весь остальной мир в проблемах своей страны, внешняя политика США летит «на автопилоте».
Американское военно-политическое сообщество, несмотря на предпринятые недавно попытки приспособить его к происходящим в мире переменам, действует почти так же, как в 1947 г., когда был принят Закон о государственной безопасности. Вся система «заточена» на конфронтацию и агрессивное навязывание другим воли Соединенных Штатов. Ведомства, занимающиеся внешним миром – Государственный департамент, Министерства обороны, юстиции и финансов, Министерство внутренней безопасности и другие организации, такие как ЦРУ и Агентство международного развития – это независимые и зачастую конкурирующие между собой игроки. В отсутствии новой долгосрочной национальной доктрины они предоставлены сами себе и действуют в соответствии с прежним мандатом; инерция побуждает их двигаться в направлении, которое задано в прошлом. Каждое ведомство делает все, что в его силах, чтобы оправдать роль защитника американских интересов за рубежом и одновременно наращивать собственные влияние и бюджет.
Без национального стратегического диалога бюрократия не может понять, как работать с системой международных отношений, которую она больше не контролирует. Она не в восторге от того многополярного мира, который формируется в течение последних 10 лет. Эпоха конфронтации лучше подходила Америке как доминирующей мировой державе. С тех пор ее конкурентоспособность по отношению к Евросоюзу и Китаю снизилась, а соперничество за природные ресурсы обострилось. Если дальше идти тем же путем без изменений во внутренней политике, позиции США продолжат слабеть. Однако внешнеполитическая бюрократия не может влиять на выработку внутренней стратегии. Для повышения конкурентоспособности страны она вынуждена как-то адаптировать внешнеполитический ландшафт к возможностям Соединенных Штатов.
Вместо того чтобы сосредоточиться на долгосрочных интересах США в будущей «стратегической экосистеме», американские ведомства инстинктивно пытаются заставить мир стать более подходящим местом для конкурентных преимуществ Соединенных Штатов. Они защищают свои сегодняшние интересы в том узком смысле, как их понимает бюрократия. На практике это выражается в навязывании экстратерриториальности юрисдикции США, применении силы, не считаясь с суверенитетом других государств, и попытках контроля над мировыми природными ресурсами и инфраструктурой – от транспортной до информационной.
Соединенные Штаты реагируют на перемены в мире как рациональная система, занятая самосохранением, защищающая свои конкурентные преимущества. Однако, ведя себя эгоистично и близоруко, американская бюрократия создает стратегические проблемы собственной стране. Так, она предоставила американским компаниям полную свободу инвестиций в китайскую экономику, превратив КНР в главного стратегического конкурента намного быстрее, чем к этому оказались готовы США, азиатские соседи Китая и даже он сам. В итоге Вашингтон стоит сегодня перед непростым выбором: бросить все оставшиеся силы на конфронтацию с Пекином или сделать своего основного кредитора по сути наследником в правлении мировой системой.
Несмотря на долговременную потребность в России как будущем союзнике – балансире в Азии и партнере в стабилизации наиболее беспокойных регионов мира, которая, к тому же, вряд ли станет основным экономическим конкурентом, американцы продолжают подрывать российскую внутреннюю стабильность и внешнюю безопасность.
Тот же недальновидный оппортунизм привел к тому, что Соединенные Штаты сначала помогли радикальным мусульманским экстремистам стать региональной военной силой, затем принялись бороться с ними, возбуждая негодование в мусульманском мире, и наконец, по сути, содействовали приходу к власти на Ближнем Востоке и в Южной Азии исламских режимов.
Многие в США, включая самого президента Обаму, осознают противоречия, от которых страдает внешняя политика страны. Их заявления свидетельствуют о том, что они понимают потребность в новых подходах к глобальному сотрудничеству. Но американская система принятия решений такова, что без одобрения Конгресса никакие инициативы не могут быть воплощены в жизнь.
Американская внешнеполитическая машина хочет изменить мир, чтобы он играл по американским правилам и на американском поле. Подобная политика – скорее инстинктивная реакция бюрократии, не готовой менять свои привычки, чем следствие сознательного выбора Америки. К сожалению, именно такие политические установки легче всего «протащить» через Конгресс – ведь они создают впечатление, что Вашингтон все еще «рулит». Политика американской бюрократии идет вразрез с требованиями всеобщего процветания – она мешает приспособить «атлантический» мировой порядок к нуждам все более «неатлантического» мира.
Но насколько устойчиво глобальное положение США, если их возможности неуклонно снижаются в сравнении с финансовым потенциалом остальных, а влияние уменьшается по мере становления государств БРИКС и других развивающихся держав?
Краткосрочные интересы Соединенных Штатов противоречат их долгосрочным интересам. В настоящий момент лишь небольшая часть американских элит понимает, что это противоречие усугубляет конфронтацию США с остальным миром, тем самым подрывая основы возможнрго лидерства в будущем. Что случится, если вектор американской политики не изменится? В настоящее время идеи капитана Портера и полковника Майклби явно проигрывают в коридорах вашингтонской власти. Новый национальный консенсус неизбежен, но это будет не завтра.
Когда Фрэнсис Фукуяма объявил о конце истории, его слова совпали с мироощущением американских элит, наслаждавшихся ощущением триумфа. Им казалось, что ход событий наконец-то вошел в естественное русло. Пока мировая экономика развивалась, Америка снимала сливки с непрерывно растущих фондовых рынков, в страну текли реки дешевых китайских товаров, а частные дома росли в цене. Однако это процветание было в большей степени следствием привилегированного положения в мире, а не упорного труда. С тех пор, не желая жертвовать высоким уровнем жизни, Соединенные Штаты попыталась в полной мере воспользоваться своим положением, направо и налево расходуя деньги, занимаемые у мира, и используя свой вес и влияние, чтобы запугивать несогласных.
В конце концов человечество найдет свой путь – с Америкой во главе или без нее. В последнем случае могут сбыться худшие опасения Збигнева Бжезинского. Ослабление влияния США в конечном итоге спровоцирует переоценку американской общественностью позиций страны в мире. Когда это произойдет, Америке, правильно понимающей свои национальные интересы, с ее духом предпринимательства и восстановленной уверенностью в своей экономике, не понадобится постоянно искать врагов и давить на других чтобы добиться успеха.
