В декабре 2020-го все просили у Деда Мороза одного – окончания пандемии и возвращения к привычной жизни. Год спустя уже понятно, что загадывать такое бессмысленно. Ковид стал частью социально-политического антуража. Но не как сезонный грипп, на который никто особо не обращает внимания, а как своего рода дефибриллятор, взбадривающий мировой организм всё новыми импульсами. Только эти разряды не помогают мировой системе вернуться к нормальному функционированию, а напоминают, что в прежнем понимании его уже не будет.
Разбитые мечты
Не раз уже сказано, что сама по себе пандемия не изменила международную среду. Эпидемия нового коронавируса послужила катализатором процессов, которые зрели давно, начали проявляться лет десять назад, а сейчас перешли в открытую активную фазу. К концу этого года рассуждения об общем росте напряжённости и обострении соперничества сменились предостережениями о возможности полноценной войны с участием ведущих держав – США, России, Китая.
Противоречия возникли не в одночасье, а стали плодом политики последних трёх с половиной десятилетий. Предполагалось, что эта политика необратимо изменит мир и на смену военно-стратегическому противостоянию придёт конкуренция за успех в рамках единой глобальной экономики. А поскольку ведущие страны Запада заведомо обладали преимуществом в этой сфере, будущее международной иерархии казалось ясным, а сама она – устойчивой. Мало у кого вызывало сомнения, что впереди – всеобщее поступательное развитие под присмотром Америки и её союзников.
То, что происходит сегодня, – столкновение ложных представлений о мировых процессах, надолго взявших верх после холодной войны, и реальности, которая проступает сквозь пелену информационно-пропагандистских манипуляций. И хотя иногда кажется, что манипуляции всесильны, материальная база берет своё. Основополагающие принципы отношений между государствами, известные ещё с античности, по-прежнему работают, пусть пару десятилетий назад и возникла иллюзия, что теперь всё иначе.
Своими руками
В недавнем выпуске журнала Foreign Affairs живой классик теории международных отношений Джон Миршаймер обрушился на американскую политику конца ХХ – начала XXI века, в результате которой США своими руками взрастили опаснейшего конкурента – Китай.
Либерально мыслящие демиурги были уверены, что по мере экономического подъёма и формирования в КНР многочисленного среднего класса там появится и будет усиливаться запрос на политические перемены и демократическое представительство. Соответственно, Китай станет меняться и присоединится к западному сообществу. Взяв на вооружение эту ошибочную теорию, а также руководствуясь алчностью (работа с китайскими партнёрами приносила большую выгоду американским корпорациям), Соединённые Штаты усердно помогали КНР развиваться, вместо того чтобы ещё в 1990-е начать препятствовать его росту и тормозить экономику. А когда спохватились, было уже поздно. И теперь стратегическое противостояние (вплоть до возможного военного столкновения) практически неизбежно, считает Миршаймер.
Ветеран-реалист, возможно, несколько утрирует, но факт налицо. От идеи конца нулевых годов об американо-китайском кондоминиуме по управлению миром сегодня пришли к официально провозглашённому великодержавному соперничеству, где КНР – коренной противник, а Россия – пристяжной. Ну а за 2021 г. соперничество чуть ли не приняло форму военных приготовлений. В Вашингтоне всерьёз обдумывают, что делать, если Пекин решит взять Тайвань, а Москва – Украину.
Еда с аппетитом
То, что произошло в отношениях США и России за последние тридцать лет, ещё более показательно. В том смысле, что наглядно демонстрирует, как умозрительные идеи, родившиеся в эйфорический момент, разбиваются о скучную реальность.
Глядя на события из сегодняшнего дня, кажется странным, что в начале 1990-х легко и как-то даже естественно возобладала следующая точка зрения. Мощный военно-политический альянс, только что завершивший длительное системное противостояние на грани большой войны, может практически без ограничений расширять пространство своего влияния, игнорируя возражения тех, кто не предполагается в качестве участника этого блока. В истории международных отношений подобных примеров не найти. Азбучная истина: сопротивление неизбежно возникнет, даже если (а может быть, и тем более если) основной оппонент пребывает в крайне ослабленном состоянии. Окрепнет и ответит.
Справедливости ради заметим: некоторые споры на эту тему в США тогда всё же имели место. Мол, не надо столь демонстративно тыкать русских носом в то, что их мнение никого не волнует, – давайте лучше придумаем какую-то промежуточную замену членству в НАТО, например, «Партнёрство ради мира», где и Россия может числиться. Но даже такое паллиативное решение признали нецелесообразным – зачем отрезать хвост кусочками?
Аппетит, как водится, пришёл во время еды. Во второй половине девяностых и даже в начале двухтысячных западные собеседники крутили пальцем у виска, когда российские коллеги говорили: такими темпами дойдёт и до членства Украины в НАТО. Ну и паранойя у этих русских! А уже в середине первого десятилетия нового века перспектива членства Украины и Грузии в Североатлантическом альянсе стала легитимной и общепринятой.
Здесь речь не о том, кто был прав, а кто нет в этом историческом эпизоде. Удивительно, что неизбежность коллизии на этом курсе не осознавалась либо считалась малозначительной. А ведь речь шла о взаимоотношениях с одной из двух ядерных сверхдержав. Парадоксально, но экспансия НАТО, военного блока с задачами коллективной обороны, то есть потенциальных боевых действий, рассматривалась инициаторами расширения почти исключительно в политическом разрезе (полбеды, если во внешнеполитическом, но ведь немалую роль играли и внутриполитические ситуативные соображения, например, влияние на конкретные избирательные кампании в Америке). И нарастание военных рисков, связанных с принятием стран, являющихся не донорами, а требовательными реципиентами безопасности, в расчёт практически и не бралось.
Недавно в разговоре один, как сейчас модно писать, вашингтонский инсайдер вспоминал: обстановка 1990-х и слабость тогдашней России на международной арене пагубно влияли даже на тех представителей американского истеблишмента, которые всегда придерживались реалистических и рациональных взглядов на сущность мировой политики. Они и представить себе не могли, что с Россией можно вот так разговаривать, а оказалось – очень даже можно. Ну а раз можно, значит, и нужно. Другой американский коллега, работавший тогда в Госдепартаменте, настаивает, что там искренне хотели интегрировать Россию в новую мировую систему. Но не было уверенности, что получится. И вот на случай, если это всё-таки не удастся, решили, что стоит укрепить позиции и освоить освободившиеся пространства, пока Москва не в силах противодействовать. Иными словами, смесь неких благих намерений с прагматичным желанием использовать представившуюся возможность и прибрать советское наследство.
Разрыв шаблонов
Ничего противоестественного в этом нет. Вполне в духе ожидаемого поведения великих держав на уровне рефлексов. Нетипичны не действия, а отказ признать, что с неизбежностью последует ответ. Просчёт допустили и с оценкой сроков восстановления возможностей России. В девяностые полагали, что если это и произойдёт, то совсем не скоро, слишком глубоким было падение. Опережающие темпы реабилитации России стали для Запада неприятным сюрпризом.
К настоящему времени расхождение между реальным состоянием сферы международной безопасности и её политико-идеологической упаковкой достигло фатального масштаба. Отсюда и небывалый уровень взаимного недоверия, пожалуй, худший, чем во времена холодной войны. Корни враждебности между Россией и Западом можно, конечно, легко обнаружить в далёком прошлом, благо история конфликтов насчитывает не одно столетие. Но нынешняя фаза связана с событиями весьма свежими. Последние тридцать лет оставили у обеих сторон ощущение чудовищно противного послевкусия.
Идея «общеевропейского дома», послужившая отправной точкой, при всей её утопичности задала неправомерный уровень ожиданий. Тем более что инициатором сначала выступал как раз СССР, и именно его действия («новое мышление» Михаила Горбачёва) сделали возможным всё дальнейшее. Хотел того Кремль или нет – неважно. Соответственно, когда обвальные события конца 1980-х привели к тому, что искомая «Европа без разделительных линий» обрела реальные контуры, Москва обнаружила, что эти линии не исчезают, а чертятся в новых местах. При этом Россия стремительно ослабла настолько, что на Западе решили: теперь ей уже не положено участвовать в создании нового дизайна Европы, пусть просто сживается с изменениями.
Впрочем, в самой Москве так не считали. Хаотическая Россия девяностых и немного более упорядоченная начала нулевых искала способы встроиться в либеральный порядок новой Европы, объединившейся в её исторических пределах. Ничего не вышло, поскольку даже те в западном сообществе, кто был готов рассматривать включение России, полагали, что происходить это должно на более или менее общих основаниях. Либо посредством одностороннего принятия Москвой норм и правил ЕС без права на них влиять (знаменитая формула Романо Проди «мы готовы разделить с Россией всё, кроме институтов»). Ну а другая часть просто строила политику на противопоставлении себя России и считала, что в таком же ключе должна действовать и вся объединённая Европа.
Отвратительное послевкусие
Это интереснейший период, достойный очень серьёзного изучения, хотя бы чтобы впредь не повторять ошибки. Сейчас важно то, что эффект для отношений оказался очень разрушительный – именно из-за предельно нереалистического подхода, доминировавшего изначально с обеих сторон.
Как теперь вернуться к балансу ожиданий и возможностей – вопрос крайне запутанный. И Украина – не причина, а долго зревший повод для того, чтобы весь ворох копившихся три с лишним десятилетия противоречий взметнулся вверх.
В 2021 г. пандемия перешла из острой фазы в хроническую, и окончательно стало понятно: возвращения к прежнему не будет. Закончилась экономическая и политическая глобализация, в рамках которой было возможно сочетать геополитическое соперничество и экономическое взаимодействие, а извлечению выгоды не мешало идейно-ценностное противостояние. Новая эпоха не означает тотальной фрагментации мира и его распада на части. Но другой характер взаимосвязей возникнет после того, как обострятся и (в идеале) как-то разрешатся конфликты, на время притушенные глобализацией или, наоборот, возникшие внутри глобальной системы. Этот период полон рисков, и проблемы, касающиеся России, лишь небольшая часть тех, что имеются на мировой арене. Правда, хотим мы того или нет, всё, что связано с кем-то из «большой тройки» военно-политических грандов – США, Китаем и Россией, – будет иметь общемировой резонанс. И наступающий 2022 г. принесёт изрядное количество новых сейсмических толчков, хотя до разрушительного землетрясения, скорее всего, пока не дойдёт.
Профиль
