За тридцать лет мир видел множество «цветных революций» и их попыток. Обрастая всё более романтическими названиями, выглядели они с каждым разом всё банальнее, превращаясь в глазах наблюдателя из пассионарного порыва в хорошо оркестрованный фронт внутри- и внешнеполитической борьбы. Попытки (по большей части, удачные) осуществить смену власти вне электоральных циклов в отдельно взятых странах стали элементом геополитического противоборства за эти пространства между внешними игроками.
Первой классической «цветной революцией» в академической и экспертной среде считается свержение Слободана Милошевича 5 октября 2000 г. в Белграде. По нашему глубокому убеждению, Запад тогда лишь подхлестнул настроения сербского общества, ждавшего перемен, раздавленного мировым сообществом и медиа, санкциями, развалом и, наконец, бомбардировками. То есть ускорил, в общем-то, и без того неизбежный процесс. Тем не менее «бульдозерная революция» в Белграде – первый акт открыто признанного самим Западом вмешательства во внутренние дела суверенного государства с целью смены власти и политического курса.
Типология «цветных революций»
«Цветные революции» существенно отличаются друг от друга по интенсивности внешнего вмешательства в политический процесс. «Оранжевая революция» 2004 г. на Украине произошла при безусловной поддержке со стороны США и Евросоюза. Но как таковой «революцией» Майдан-2004 не был: фактически шла борьба между двумя олигархическими кланами, донецким и днепропетровским, продвигавшими своих кандидатов в президенты. С обеих сторон в выборах принимал участие «десант политтехнологов», существенные средства выделялись на политическую агитацию. Однако успех был предопределён не столько западными деньгами, политтехнологами и отказом признавать итоги второго тура выборов, сколько готовностью части украинских элит, в том числе региональных, поставить страну на грань гражданской войны. Западноукраинские областные администрации одна за другой присягнули на верность Виктору Ющенко после второго тура. В этом отношении за красивой медиакартинкой революции скрывался глубокий раскол элит и общества, последствия которого десять лет спустя выплеснулись с ещё большей силой.
Аналогичным образом выглядела и киргизская «тюльпановая революция» 2005 года. Фасад борьбы за демократию скрывал традиционный конфликт северных и южных кланов, Оша и Бишкека, в том или ином виде повторяющийся каждый электоральный цикл.
Это несколько отличает украинские и киргизские события от грузинских. «Революция роз» 2003 г., породившая сам термин «цветная революция», – классический пример того, как это явление представляется массовому сознанию. К власти в стране пришёл политический класс, получавший образование и гранты на Западе, хотя Михаил Саакашвили пользовался поддержкой и части грузинской верхушки.
Все три «цветные революции» 2000-х гг. на постсоветском пространстве имели чёткие социально-экономические предпосылки. Тяжёлая экономическая ситуация, неразрешённые конфликты, действительно высокий уровень коррупции бывшей республиканской номенклатуры, ставшей «национальной элитой», – всё это обусловило возможность масштабных народных выступлений.
Смена власти в упомянутых странах имела разные внешнеполитические последствия. В случае Украины и Киргизии линия кардинально не изменилась. Евроатлантический курс Украины оформился ещё при Леониде Кучме; базу в Манасе Киргизия предоставила США при Аскаре Акаеве, а Курманбек Бакиев начал переговоры с Соединёнными Штатами о её перепрофилировании. Наиболее резкий поворот случился в Грузии – за пять лет страна, где находилась российская группировка войск, дошла до прямого конфликта с Москвой.
К началу-середине 2000-х гг. на Украине, в Киргизии и Грузии усилия США и ЕС по созданию полностью ориентированных на Запад элит ещё не могли дать плодов – именно поэтому у истоков революционных перемен стояли в первую очередь национальные группы влияния/контрэлиты, а сами революции были обусловлены социально-экономическими факторами. Кроме того, несмотря на явный прозападный характер перемен, лишь в Грузии можно было говорить об их чётко антироссийской направленности. Даже в случае «оранжевой революции», несмотря на отчётливую русофобию многих представителей «помаранчевого» лагеря, включая самого Виктора Ющенко, признавшего Степана Бандеру героем Украины, внешнеполитический курс представлял собой лишь развитие заданного ранее тренда.
Иначе ситуация выглядела в случае «цветных революций», удачных и неудачных, 2010–2020-х годов. Внешний фактор уже играл определяющую роль. Технически и кадрово западные игроки опирались на выпестованные к тому моменту когорты политиков, лидеров гражданского сообщества, журналистов, экспертов. Существенно более активную роль играли внешнеполитические ведомства и спецслужбы западных стран, выступающие в качестве координационных центров оппозиции.
В то же время практика «цветных революций 2.0» показала и очевидные пределы западного подхода. Подтвердилась железная логика любой революции, которая может быть успешна лишь при переходе части элит на сторону восставших и/или в случае предательства силовиков. Евромайдан 2013‒2014 гг. привёл к результату не только благодаря миллиардам, вложенным американцами и европейцами в работу с украинским гражданским обществом и медиа, но и из-за предательства ближайшего окружения Виктора Януковича[1]. Армянская революция 2018 г. состоялась не только из-за перехвата оппозиционной повестки прозападными силами в лице Никола Пашиняна и его окружения, но и потому, что армянские элиты объединились против «карабахского клана». И, наоборот, «цветная революция» в Белоруссии в 2020 г. завершилась провалом, потому что местные элиты и силовой аппарат остались на стороне Александра Лукашенко (роль, конечно, сыграло и недвусмысленное предупреждение Кремля, что смещения президента страны-союзницы не допустят любыми способами). Аналогичным образом события последних лет в Грузии показывают, что, несмотря на невероятно большое число НКО на душу населения, без существенного внутриэлитного конфликта попытки захватить власть обречены на провал.
Современный этап
Принципиальным образом методика «цветных революций 2.0» не меняется и сегодня, в середине 2020-х годов. В центре – работа с молодёжью, интеллигенцией, академическими кругами, журналистами и блогерами – т. н. «прогрессивной частью» общества[2]. Они главные реципиенты западной международной помощи в виде грантов, субсидий, стипендий и т.д. Они же становятся и ядром протеста, вокруг них консолидируется основная масса недовольных. Ядро, даже если и представляется децентрализованным, всегда хорошо координировано, профессионально проводит медиакампанию, контролирует нарратив. Численно такое ядро, как правило, небольшое. Однако в случае успеха оно сначала обрастает сторонниками из смежных сфер, а далее получает поддержку широкой аудитории.
«Цветная революция» не может быть ненасильственной. Её задача – постоянно взвинчивать напряжённость, провоцируя силовые меры, привлекать внимание и «озабоченность» западных стран. Движущая сила «цветной революции 2.0» – продукт, созданный вне страны, а продвигаемые интересы и видение будущего редко совпадают с реальными чаяниями большинства населения. Поэтому прозападные силы используют любое резонансное событие для раскрутки социальной розни, особенно если власти сами дают для этого повод.
Первым законом, принятым Киевом после свержения Януковича, стала отмена статуса русского языка как регионального. С приходом к власти Пашиняна значительно затормозилось военно-политическое и военно-техническое сотрудничество между РФ и Арменией, что негативно сказалось на боеспособности армянских ВС в ходе 44-дневной войны.
Подавляющее большинство участников протестов выходят на улицу не против России. Армения и Белоруссия – примеры тому. Но поскольку координационный и смысловой центр протестов, как правило, один, альтернативной повестки и направленности у революционного движения не возникает. В митингах могут принимать участие патриотически настроенные, даже пророссийские силы, имеющие претензии к правительству. К сожалению, у них обычно нет средств и возможностей для перехвата контроля над нарративом и создания альтернативного координационного центра.
Белград, как тридцать лет назад, вновь стал ареной эксперимента, по внешним проявлениям похожего на «цветную революцию», но всё же не являющегося ею в классическом представлении. Точнее, цель внешних спонсоров протестов в городах Сербии – не смена власти сама по себе и даже в конечном итоге не она, а бесповоротная минимизация русофильства в сербском обществе. Его предполагается свести до уровня ниже того, когда оно способно оказывать влияние на политические процессы, каким русофильство является сейчас в Черногории или Болгарии. Нет задачи изменить внешнеполитический курс Белграда или сделать его антироссийским (т.е., например, обеспечить присоединение Сербии к санкциям в отношении Москвы).
Феномен Александра Вучича
Вучич – безусловно, умный, находчивый и опытный политик. Его кредо – «политика есть искусство возможного».
С одной стороны, внутренне он наверняка испытывает глубокий пророссийский сентимент. Тому есть немало свидетельств. Вучич начинал восхождение во власть из рядов Сербской радикальной партии – наиболее пророссийской в постсоциалистической Югославии. Сербская прогрессивная партия, лидером которой он много лет являлся, – осколок Радикальной, вышла из неё в 2008 году. Уже будучи президентом страны, Вучич выучил русский язык. Его дети – ученики школы при посольстве РФ в Сербии. Он не ввёл антироссийские санкции после начала СВО, опираясь на мнение сербского народа, практически безоговорочно осуждавшего возможность такого шага. Сербия остаётся единственной европейской страной, которая сохранила прямое авиасообщение с Россией. Этим список не исчерпывается.
С другой – Вучич последовательно поддерживает проект евроинтеграции. Ни разу с 2012 г. он не продемонстрировал стремления склониться в большей степени в сторону Москвы. Брюссель остаётся основным стратегическим ориентиром. Пока ни о каком сближении с БРИКС+ речи не идёт. Две попытки «Движения социалистов» Александра Вулина, которое входит в коалицию с правящей партией, вынести вопрос о сближении с БРИКС на повестку дня в парламенте закончились ничем. Вучич активно развивает отношения и с другими ключевыми международными акторами. На этом пути одинаково важное (подчас более значимое, чем Москва и Брюссель) место занимают США и КНР. Вслед за ними – монархии Залива, Турция, Венгрия и ряд других стран.
Стратегический паритет закреплён в Концепции внешней политики Сербии 2008 г. (то есть ещё до премьерства Вучича) в формате четырёх столпов: Европейский союз, Соединённые Штаты, Россия и Китай. Однако именно Александр Вучич реализовал этот подход в наиболее полном виде. До второй половины 2010-х гг. ему удавалось эффективно балансировать на международной арене.
Руководству Сербии, видимо, представлялось, что успешная внешняя политика может компенсировать всё более очевидную потерю Косова и Метохии. Однако на поверку выяснилось, что сербское общество по данному и другим вызовам национального значения гораздо активнее, чем ожидалось. Обществу непонятно, в какой степени Вучич остаётся подходящим партнёром для крупных международных акторов. И это в значительной степени будоражит граждан.
Состояние сербского общества
Во-первых, как показывают данные социологических исследований, сербское население на протяжении полутора десятилетий после распада и бомбардировок страны в целом находилось в аморфном состоянии, однако с середины 2010-х гг. начинает оживать. Это видно не только и не столько по гражданской политической активности, сколько по нарративам, которые находят отражение в кинематографии и музыке, где всё ярче проявляется национальное самосознание, поиск справедливости, отрицание коллективной вины за события 1990-х гг., которое Запад долго пытался навязать сербам[3].
Во-вторых, в результате роста сербской экономики в 2010-е гг. (преимущественно за счёт успешной внешней политики) сербские граждане стали жить лучше. Тем острее общество (особенно жители крупных городов, ожидавшие поступательного роста благосостояния) отреагировало на инфляцию в постковидную эпоху, хотя она была характерна не только для Сербии и субрегиона, но и для всей Европы. В Сербии общее недовольство социально-экономическим положением наложилось на объективно существующую проблему коррупции и кумовства. И руководству правящей Сербской прогрессивной партии сложно что-то с этим сделать. Стабильность её власти на протяжении полутора десятилетий обеспечивалась за счёт постоянного рекрутирования новобранцев, в результате членский состав насчитывает свыше 750 тысяч человек при общем населении страны менее семи миллионов. Очевидно, что при таком масштабе не могут не возникать издержки в виде непрофессионализма кадров и стремления решить часть возникающих вопросов помимо государственных институтов. Кроме того, чрезвычайно сложным становится любое реформирование, что наглядно демонстрируют малоуспешные усилия Вучича последних трёх лет по обновлению партии и созданию на её базе Движения за народ и страну.
Наряду с этим массовость Сербской прогрессивной партии и в целом преимущественно не городской состав её ядра до последнего времени тормозили диалог власти с интеллигенцией и жителями крупных городов, а подчас формировали у правящей верхушки и иллюзию его ненужности: всё равно «глубинка» искренне и стабильно голосовала за действующее руководство.
К переломному с геополитической точки зрения 2022 г. сербское общество подошло в состоянии усугубляющегося раскола между городом и селом, молодёжью и старшим поколением на фоне растущих национально-патриотических настроений и самосознания и у тех, и у других.
Начало СВО на Украине имело для Сербии, может быть, даже большее значение, чем для кого бы то ни было из российских партнёров. Конфликт сразу сузил пространство манёвра для Вучича, и ему приходится чуть ли не ежедневно корректировать позицию, чтобы удерживать международный баланс. Действия России были восприняты сербским народом преимущественно как символ возрождения и готовности дать отпор западным противникам. Сильная же Россия всегда представала в глазах сербов в качестве защитницы славянства и непосредственно сербства. Это подхлестнуло волну евроскептицизма и недовольства политикой руководства, стремящегося найти приемлемую формулу решения косовского вопроса при утрате Белградом де-факто почти всех рычагов влияния на ситуацию в южном крае.
Трагедия 1 ноября 2024 г., когда на здании железнодорожного вокзала во втором по величине городе страны Нови-Сад обрушился козырёк и погибли 16 человек, стала толчком к массовым протестам. Их, с одной стороны, удачно использовали западные силы, с другой – они сплотили многочисленные группы недовольных разными проблемами. К этому правящие круги в Сербии оказались плохо подготовлены.
Концепция ненасильственного массового протеста, организованного сетевым способом, напоминает классическую «цветную революцию». Ядром протеста до марта 2025 г. была молодёжь. Её, как и в других странах, защищают «родители», но ещё важно, что после многих лет аморфности сербского общества старшее поколение воспринимает активность молодых людей, выходящих под патриотическими и православными знамёнами, буквально как народное возрождение.
С классическими «цветными революциями» сербский протест объединяет безапелляционное стремление к смене политического руководства без внятной повестки социально-экономического и политического развития[4]. Как и в других странах, такое нагнетание общего недовольства в отсутствие политической программы объясняется тем, что её появление расколет ряды протестующих. Однако сербскую ситуацию отличает то, что ни у Запада, ни внутри протестного движения нет критической массы альтернативных лидеров и пока её не удаётся сформировать. Имеющаяся политическая оппозиция Вучичу столь же неприемлема для протестующих, как и он сам. Западные страны неоднократно и безуспешно пробовали в последние годы укрепить проевропейскую оппозицию Сербии, и осознают пределы её эффективности. Однако другой команды у них пока нет, да и самого Вучича нельзя назвать фигурой, которая бы их не устраивала.
Выходит, сама ситуация стимулировала по-своему уникальную роль и задачу внешних, в первую очередь западных акторов в процессе раскачивания Белграда.
Задачи ЕС как ключевого актора переформатирования сербской политической сцены
Распространённое и активно продвигаемое СМИ мнение, что сербский президент – фигура, крайне неудобная для Брюсселя, кажется преувеличением. С одной стороны, в идеале там действительно предпочли бы иметь в Сербии полностью лояльное руководство. С другой – несговорчивость Вучича и в целом сербского руководства по вопросу взаимоотношений Белграда с Москвой открывает западным собеседникам целый спектр возможностей. Как минимум Сербию в качестве удара по России всегда можно приберечь на десерт. Ведь обиднее всего предательство не тех, кто перешёл на сторону противника сразу, а тех, кто держался до последнего.
Наконец, есть и чисто утилитарные задачи, направленные на очередной цикл переформатирования сербской политической сцены, чем Брюссель в рамках европейской acquis communitaire занимается беспрестанно.
За тридцать лет, несмотря на совершенно разные геополитические условия, ни одна власть в Белграде, даже самая либерально-демократическая, не могла стабильно удерживать позиции, не учитывая фактор Москвы. На него опирался Воислав Коштуница, Борис Тадич, Томислав Николич, Александр Вучич. События весны 2022 г., когда, согласно всем социологическим опросам, более 80 процентов населения Сербии были категорически против антироссийских санкций и вышли на соответствующие митинги в Белграде, без дополнительных аргументов объясняют позиционирование политических элит. Именно это состояние сербского электората неприемлемо для западного мира. Сформировать широкую центристскую Сербскую прогрессивную партию, способную держать под контролем всю внутреннюю повестку, тоже удалось во многом благодаря её русофильству – правый фланг сербской политической сцены и сегодня считает, что прогрессисты перехватили у национал-патриотов большую часть электорального ресурса.
Сейчас западные центры влияния стремятся создать в Сербии классическую для большинства стран Европы партийно-политическую систему, которая состояла бы из нескольких партий среднего размера, формирующих временные коалиции «по интересам». Именно такой формат делает политическое пространство страны наиболее управляемым для Брюсселя. Критически важна делегитимация России среди сербов, особенно настроенных патриотически. Инструментом стала картинка «цветной революции», сознательно создаваемая в ходе протестов 2025 года.
Нет необходимости менять политического лидера – выборы и так пройдут по плану в течение следующего года. Участие в выборах Александр Вучич принимать не будет. Правящая партия, безусловно, останется крупной политической силой, но вряд ли будет доминирующей. Нет необходимости менять политический курс страны – он и так последовательно направлен на евроинтеграцию и альтернатив не имеет, несмотря на растущий евроскептицизм в обществе. Не стоит и задача формирования русофобского общества. Единственная цель – посеять обиду на Россию в среде сербских патриотов, создать у них иллюзию, что, кроме крупных экономических интересов, Москву в Сербии ничего не заботит, а значит, и рассчитывать на материнскую цивилизацию не стоит. Пока противоядия от этого Россия не изобрела.
Автор: Екатерина Энтина, доктор политических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», руководитель Отдела Черноморско-Средиземноморских исследований Института Европы РАН.
[1] Козлов С.В. Украинский неопатримониальный режим: от «оранжевой революции» к «Евромайдану» // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2014. Т. 10. No. 1. С. 39.
[2] Наумов А.О. «Мягкая сила», «цветные революции» и технологии смены политических режимов в начале XXI века. М.: Аргамак-Медиа, 2016. С. 49–52.
[3] Энтина Е.Г., Бондарев Н.В., Пророкович Д. и др. Долгое эхо 1999 года. М.: Зебра Е, 2024. 242 с.
[4] Пономарёва Е.Г., Рудов Г.А. «Цветные революции»: природа, символы, технологии // Обозреватель. 2012. No. 3. С. 36–48.
