Выступая в июне 2024 г. на пленарной сессии ПМЭФ, а затем и на встрече с руководством Министерства иностранных дел России, президент России Владимир Путин вновь обозначил готовность России вернуться к переговорам с Украиной, прерванным весной 2022 года. Но на этот раз в позиции России по украинскому кризису появились три важнейших новации, конкретизировавших до сих пор размытую переговорную риторику Москвы.
Во-первых, президент России обозначил конкретное должностное лицо на Украине, с которым могли бы вестись переговоры, – спикер Верховной рады. Во-вторых, Путин, пожалуй, впервые действительно ясно описал переговорную позицию России, согласие Украины с которой приведёт к немедленному прекращению огня и возвращению сторон за стол переговоров. В-третьих, Украине, поддерживающим её странам Запада и – с другой стороны – нейтрально-дружественной по отношению к России части Евразии был предложен универсальный смысловой фундамент (не предлагаемый пока, к примеру, Швейцарией), на котором все без исключения стороны могли бы начать обсуждать весь спектр вопросов безопасности в Евразии, а не только украинский кризис.
Назвать предложенные президентом РФ новые концептуальные рамки такого диалога можно было бы евразийской инициативой по безопасности. Речь идёт, как сказал президент России, об обсуждении не только и не столько украинского конфликта, сколько о большом разговоре с широчайшим кругом участников о «неделимой системе евразийской безопасности, учитывающей интересы всех без исключения государств континента», где «всех» означает «и европейские, и натовские страны, безусловно, тоже». И, очевидно, Украину.
На ПМЭФ президент России отмечал, что Россия готова к переговорам с Украиной «на тех условиях, о которых мы договаривались, ещё начиная эти переговоры в Минске и потом в Стамбуле, а не на каких-то придумках. Даже если взять за основу те договорённости в Стамбуле, всё равно мы должны исходить из реалий сегодняшнего дня. Это в общих чертах». Следом, на встрече с руководством МИД России, Владимир Путин, высказался уже более предметно – в новом контексте заявленной им евразийской инициативы (и здесь полная цитата действительно заслуживает уделённого ей места): «Сегодня мы делаем ещё одно конкретное, реальное мирное предложение. […] Речь не о заморозке конфликта, а о его окончательном завершении. […] Так вот, эти условия очень просты. Украинские войска должны быть полностью выведены из Донецкой, Луганской народных республик, Херсонской и Запорожской областей. Причём, обращаю внимание, именно со всей территории этих регионов в пределах их административных границ, которые существовали на момент их вхождения в Украину. Как только в Киеве заявят о том, что готовы к такому решению, и начнут реальный вывод войск из этих регионов, а также официально уведомят об отказе от планов вступления в НАТО, с нашей стороны незамедлительно, буквально в ту же минуту последует приказ прекратить огонь и начать переговоры. […] Повторю: наша принципиальная позиция следующая – нейтральный внеблоковый безъядерный статус Украины, её демилитаризация и денацификация, тем более что с этими параметрами все в целом согласились ещё в ходе стамбульских переговоров в 2022 году. […] Безусловно, должны быть в полной мере обеспечены права, свободы и интересы русскоязычных граждан на Украине. […] В дальнейшем все эти базовые и принципиальные положения должны быть зафиксированы в виде фундаментальных международных договорённостей. Естественно, это предполагает и отмену всех западных санкций против России».
После всего сказанного президентом РФ очевидно, что в его настойчивых отсылках к «Минску» и «Стамбулу» главное – даже не сам факт готовности Москвы к диалогу с Киевом. Гораздо важнее констатация (а значит – осознание) руководством России того факта, что речь в предложенных сейчас переговорах будет идти не о «безоговорочной капитуляции Киева», «русской Одессе» или «русских танках на границе с Польшей», а о сохранении Украины в качестве государственного образования, стороны диалога (включая, видимо, и переговоры по предложенной евразийской инициативе), согласившейся на некий набор гарантий Москве и набор гарантий со стороны Москвы.
И идеально – о форме цивилизованного политического развода (но не обмана, как могли подумать знатоки сленга) прежде всего двух когда-то по-настоящему братских государств в ситуации неспособности или неготовности к уничтожению друг друга по итогам 2(10) лет конфликта.
Другое важное замечание может быть в том, что сравнение реальностей весны 2022-го и лета 2024 г. позволяет заключить, что при трансляции терминов «Минск» или «Стамбул» сегодня, из них, очевидно, приходится исключать целый ряд ранее предъявлявшихся к Украине (и к России – со стороны Киева и Запада) требований. Особенно если стороны мыслят в категориях realpolitik, противопоставленных категориям wishful thinking.
А осознавая реализм руководства России, которое говорит о «новых реалиях», стоит также допустить гипотезу (для блага и успеха той же евразийской инициативы Кремля об учёте интересов безопасности всех, а не только самой России), что обозначенные сейчас Москвой требования могут быть нормальной максималистской позицией – обычной тактикой, знакомой всем, кто участвовал в крупных переговорах (включая меня самого – от бизнеса). Высокие стороны заявляют идеальные требования, спускают их на рабочий уровень исполнителей и те в ходе тяжёлых (и иногда очень долгих, с перерывами) консультаций и споров рано или поздно приходят к срединным компромиссам.
Но давайте об этой логике по порядку, хоть обозреть эту сложнейшую тему во всех деталях чрезвычайно трудно. Не претендуя на всеобъемлющую картину очень зыбкой и туманной пока перспективы урегулирования, ниже я предлагаю несколько тезисов «около переговоров» на размышление уважаемого читателя. Раз уж сама идея переговоров с Украиной не просто витает в воздухе, но всё яснее артикулируется высшим руководством России, российское экспертное сообщество, включая близкое к МИД РФ, не только может, но и должно – выполняя свою прямую функцию смыслового наполнения внешней политики РФ – начать говорить о содержании и форме будущего трудного разговора.
Для начала, «Стамбул», следует напомнить, базово предусматривал, судя по всем последним утечкам и содержанию, озвученному президентом России, уход Вооружённых сил России с территорий, занятых после 24 февраля 2022 г. (как сказал президент РФ, в целом не исключалось «сохранение украинского суверенитета» над так называемым сухопутным коридором в Крым) в обмен на:
- соблюдение Украиной постоянного нейтралитета, включая отказ от членства в НАТО и недопущение размещения иностранных войск на своей территории;
- отказ от производства и получения ядерного оружия;
- запрещение на Украине понятий «фашизм», «нацизм» и «агрессивный национализм» и статус русского языка на Украине как второго официального;
- сокращение численности Вооружённых сил Украины;
- гарантии безопасности Украине от набора «стран-гарантов», которые были бы обязаны поддержать Киев в его праве на самооборону, закреплённом в Уставе ООН, в течение максимум трёх дней.
Как сообщали ещё в апреле 2024 г. источники СМИ, среди участников переговорной делегации со стороны Украины даже сегодня, спустя более чем два года конфликта, сделка по-прежнему кажется выгодной. Президент России в своём выступлении от 14 июня 2024 г. также обозначил, что в ходе стамбульских переговоров «удалось найти сложные развязки. Они сложные, но они были найдены».
В текущих условиях, однако, весьма коренным образом поменялись как минимум четыре позиции предполагавшейся «стамбульским процессом» сделки.
Во-первых, Россия включила занятые после начала специальной военной операции (СВО) территории в свою Конституцию, исключив для себя таким образом их возврат и возможность территориальной формы компенсации Украине за уступки по указанным выше пунктам, как это, по сути, и предполагал Стамбул. Именно «реалии на земле» сегодня – основной камень преткновения для переговоров по стамбульской модели. И именно включение в Конституцию РФ новых территорий спровоцировало известный указ президента Украины Владимира Зеленского о невозможности переговоров с Владимиром Путиным. В этом указе, кстати говоря, а вовсе не в стремлении посеять раздор на Украине, я вижу одну из причин отсылок Москвы к роли спикера Верховной Рады. Более того, в последние месяцы относительного обездвиживания фронта (по сравнению с динамикой всего 2022 г.), складывается ощущение, что по всем остальным – за рамками территориального – вопросам стороны если и не готовы договариваться «прямо сейчас», то гораздо проще, чем по вопросу земель, смогут договориться в будущем. Уже сейчас регулярно происходят обмены пленными, возвращаются тела погибших, воссоединяются дети с родителями, действует Черноморский зерновой коридор, продолжается транзит газа через Украину и начала обсуждаться подача энергии с Запорожской АЭС в том числе на территорию Украины. Об этих гуманитарных, экономических, политических параметрах возможной будущей сделки «за рамками вопроса о территориях» я писал ещё в сентябре 2022 г., на предыдущем, тоже очень важном, перекрестке эскалации.
Во-вторых, поддержка Западом ВСУ за прошедшие два с половиной года конфликта была институализирована настолько глубоко и структурно, включая целый набор планов по долгосрочной поддержке украинского ВПК и армии, что сегодня практически исключен вариант добровольной демилитаризации Украины в любой ситуации за исключением коллективной капитуляции Киева и его западных союзников, как это справедливо отметил на сессии ПМЭФ с президентом её модератор Сергей Караганов. С другой стороны, Запад продолжает говорить о том, что Украина не готова стать членом НАТО – и это оставляет пока возможность для компромисса по нейтральному статусу страны и вопросу демилитаризации. Последний, к примеру, мог бы решаться не через полное разоружение, а через взаимный контроль над вооружениями. В том числе и в рамках озвученной евразийской инициативы путём возрождения Договора об обычных вооружениях в Европе с полноценным участием Украины, России и европейских стран.
В-третьих, начато юридическое оформление процесса использования арестованных активов РФ за рубежом для помощи украинской армии и компенсации ущерба Украине, что – как уже начатый и вряд ли обращаемый вспять (без капитуляции Запада) процесс – возможно, потенциально предоставляет Киеву иную форму компенсации вместо внесённых в Конституцию РФ новых территорий. В части «экономики войны» институализирована не только военная поддержка Украины Западом, как сказано выше, но и западная санкционная политика против РФ. Процессы перестройки товарных, сервисных и финансовых потоков на континенте (и в мире) из-за санкций достигли той стадии, когда повернуть назад без последствий просто невозможно. А значит, невозможно будет и просто отменить санкции. Больше того, их полная отмена сегодня, как ни парадоксально, может даже навредить выстраиванию тех новых внутренних взаимосвязей в Евразии, которые вынужденно начали складываться после 24 февраля 2022 года. А значит, и здесь максималистская позиция по отмене всех санкций могла бы быть уточнена в плане сворачиваня конкретного набора наиболее критичных для России ограничений.
В-четвёртых, накопленная и активно пестуемая последние два с лишним года конфликта взаимная ненависть и число личных трагедий вряд ли позволяют говорить хоть о какой-то форме откровенного и успешного присутствия политических и культурных интересов Москвы в жизни Украины как минимум в ближайшее поколение (скажем – очень и очень оптимистично – до 2050 года). Отсюда – при любом обсуждении языкового вопроса или вопроса дополнительной защиты прав русскоязычных жителей Украины – программа добровольной репатриации желающих того русских на территорию России с территории Украины могла бы быть компромиссным вариантом решения проблемы.
В итоге, когда президент России говорит о «реалиях сегодняшнего дня», то они, конечно, включают не только ситуацию на линии фронта, но и наверняка часть перечисленных в четырёх пунктах выше совершенно объективных обстоятельств.
Есть и другие штрихи.
Во-первых, и Киев, и Москва, не заявив о планах значительной домобилизации, уже не успеют кардинально изменить линию фронта в этом году. Киев ограничен катастрофичной демографией и, вероятно, внутренней политикой. Москва не готова к росту числа боевых потерь (как заявил президент Владимир Путин во время своего выступления на ПМЭФ-2024) и, вероятно, опасается не слишком предсказуемой реакции общества на новую мобилизацию.
Во-вторых, в условиях текущей демографии и уничтожения львиной доли энергоинфраструктуры накануне неизбежно холодных осени и зимы, загадкой остаётся endgame Владимира Зеленского. Вместо того, чтобы использовать оставшийся у страны людской ресурс и весьма ситуативную консолидацию союзников вокруг Украины для национального строительства украинцев как политической нации в текущих границах, он, кажется, готов и дальше вкладывать всё это в отвоевание земель в тяжёлой позиционной войне, не будучи при этом способным провести значительную мобилизацию. Как заявили недавно в Верховной раде Украины, вместо необходимых для контрнаступательных действий 500 тысяч человек, в 2024 г. речь идёт о мобилизации порядка 100–110 тысяч. Этого явно недостаточно для «прорывов к Азовскому морю и Севастополю» и тем более для последующего долгосрочного контроля территорий в условиях сохранения соседства с Россией.
Да, недавно Киев получил разрешение использовать предоставленные западными союзниками Украины вооружения, включая весьма ограниченное число дорогих высокоточных ракет, по тыловым районам ВС РФ. Но, рискну предположить, что Запад сделал это не для расширения географии конфликта за пределы «международно-признанной территории Украины» (чего Запад как раз всеми силами всегда старался избежать и в том был согласен, кстати говоря, с Пекином), а скорее для сдерживания попыток открытия новых фронтов, как это произошло под Харьковом, и предания Киеву «сильной позиции» в преддверии открытия переговорного трека в Швейцарии. Ведь «швейцарский процесс» в противоположность стамбульскому, я напомню, предполагает, судя по недавним словам главы МИД Украины, «принцип параллельного привлечения России» к переговорам, который «уже был отработан в 2022 г. во время переговоров о Черноморской зерновой инициативе: Украина обсуждает с рядом стран ряд условий, затем эти страны обсуждают их с Россией. Тогда это были Турция и ООН, сейчас это более масштабная инициатива, но и уровень вызовов масштабнее». Кроме того, Запад, на мой взгляд, объективно в принципе не способен сегодня говорить о «капитуляции противника» – так же, как не способны или не готовы на это Киев и Москва. И он, я думаю, будет готов участвовать в большом разговоре тогда, когда станут понятны параметры разговора «малого» – между Россией и Украиной.
Да, возможно, когда на Украине появятся F-16 (в не менее ограниченном, чем высокоточные ракеты, количестве), будут предприняты попытки налётов на Крым. Весьма вероятны новые громкие акции со стороны ВСУ – вроде ударов по Крымскому мосту или обстрелов инфраструктурных объектов на территории РФ. Всё это возможно так же, как и продолжение обстрелов Россией энергоинфраструктуры Украины, открытие новых участков фронта и новых уровней эскалации. Но как это всё решит декларируемую Киевом задачу выхода на границы 1991 г. и дальнейшего контроля над занятой территорией при текущей демографии, разрушенной инфраструктуре и совершенно определённо заявленной президентом России, так сказать, «ядерной» готовности Кремля не поступиться никакими жертвами для сохранения своего авторитета? Также не вполне ясно, как с учётом всего вышеперечисленного упрямство правительства в Киеве в достижении пока не достижимой цели (вернуть границы 1991-го) работает на Украину в долгосрочном плане? Особенно с учётом тезиса Москвы о готовности не к заморозке войны, а к всеобъемлющему урегулированию и с Украиной, и на континенте. И разве это упрямство сберегает Украину для самих украинцев? Не в национальных ли интересах Украины прекратить кровопролитие, сохранить имеющиеся территории при уже зафиксированном – видимо, намертво – западном тренде развития страны и спокойно восстанавливать экономику и мирную жизнь, не опасаясь угрозы неизбежного и яростного ресентимента Москвы по поводу Крыма и Донбасса в случае возвращения их Украине?
И это помимо очевидного нежелания проводить новую мобилизацию, а также готовности довольствоваться «санитарной зоной» вместо Харькова, как было заявлено президентом Путиным.
Не полезнее ли было бы и России сейчас ещё чётче сформулировать и зафиксировать нужные ей гарантии безопасности, нормализировать ситуацию на западной границе, где НАТО с Финляндией уже у заборов питерских дач, и предложить некие гарантии Киеву в обмен на гарантии самим себе? Разве не на это направлена озвученная Владимиром Путиным евразийская инициатива с необходимостью учёта интересов безопасности всех, включая страны НАТО?
В этом свете, кстати, и сложнейший вопрос по территориям мог бы тоже быть рассмотрен в русле компромисса. К примеру, Россия и сама могла бы в какой-то момент признать реалии на земле, заключающиеся в далеко не полном контроле над новым территориями. В конце концов, «реалии на земле» – в логике Москвы – объективно могут касаться волеизъявления лишь тех жителей Херсонщины и Запорожья, которые в ходе организованных РФ референдумов выразили свою позицию на контролируемых Россией в тот конкретный момент территориях (включая, кстати и оставленный Россией уже как полтора года Херсон – тоже реальность). Возможно, поправки в Конституцию РФ в этой объективной трактовке границ новых областей могли бы быть переговорным решением.
Невозможно объять весь спектр тяжелейших и очень спорных вопросов урегулирования текущего конфликта в рамках небольшой статьи. Для меня важно обозначить, что российскому экспертному сообществу, занимающемуся вопросами политики безопасности России, стоит активнее включаться в процесс выработки переговорной позиции по украинскому кризису – для этого июньскими выступлениями президента России созданы все условия. Но даже в описанной выше картине обе ключевые стороны конфликта (Россия и Украина), вновь найдя развязки, как когда-то это произошло в Стамбуле, могли бы в более спокойном, размеренном режиме заняться наконец восстановлением нормальной жизни людей на пострадавших от войны территориях, успокоить психологическое состояние своих обществ, перенаправить внутреннюю энергию с чрезмерной ненависти друг к другу на развитие. А успокоившись, продолжить в безопасных условиях укреплять всеми силами ту новую – дарованную обстоятельствами – реальность разворота торговых, финансовых и людских потоков в Евразии, где Россия может стать куда больше, чем просто сводным братом Китая, если сможет нормализовать отношения с Европой, а Украина – наконец-то попробовать себя в роли той самой «не связанной с Россией страны», за которую Киевом было пролито столько крови.
Если реалистично взглянуть на результаты длящейся уже больше десяти лет трагедии в отношениях двух когда-то братских государств, то сегодня, по-моему, складывается ситуация, когда и Россия, и Украина (и Запад?) могли бы цивилизованно и окончательно развестись. Не питая больше вредных иллюзий о взаимном уничтожении, не принуждая друг друга к совместной жизни в сожжённом годами вражды «едином культурном поле», остановив ведущее в никуда кровопролитие. Разойтись по углам на полвека, заняться собой, собственными проектами развития в новых союзах на Западе и Востоке, не исключая возможности всеевразийского диалога о равной и неделимой безопасности для всех, раз нет возможности (и, как показывают слова руководства России – желания), не уничтожая самих себя, уничтожить друг друга.
Возможно, именно такой цивилизованный развод мог бы быть идейной основой будущего – очень непростого, но всё-таки спокойного, без битья посуды – «большого разговора» о безопасности на континенте. Тут впору вспомнить классика – создателя УССР: «Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определённо размежеваться».
Автор: Александр Колбин, эксперт по международной безопасности.
