Международный порядок переживает кризис. Владимир Путин объявил о наличии у России ядерного оружия, неуязвимого для натовской системы ПРО и, по утверждению Великобритании, санкционировал убийство на территории Великобритании. Си Цзиньпин более не ограничен сроками полномочий председателя КНР и позиционирует страну как альтернативу западному либерализму. А Ким Чен Ын превратился из объекта насмешек в дипломатического игрока мирового масштаба. Недавно в колонке New York Times Брет Стивенс предупредил об укреплении «диктаторской корпорации» – «оси зла», объединяющей Россию, Китай, Северную Корею, Сирию и Иран. Лучшей защитой от нее он назвал «веру в возрожденный свободный мир».
В то же время западное ядро мирового порядка подрывается изнутри. За 10 лет после финансового кризиса значительно усилились правые и левые движения, скептически настроенные по отношению к европейскому и атлантическому сообществу. Избрание президента под лозунгом «Америка прежде всего» создает впечатление отказа Соединенных Штатов от стратегических интересов, связанных «западным единством». Некоторые ждут спасения в Европе. В сентябрьском интервью MSNBC Хиллари Клинтон назвала Ангелу Меркель «самым важным лидером свободного мира». Спустя несколько месяцев французский обозреватель Николя Тензе предположил, что мантию лидера «свободного мира» может унаследовать Эммануэль Макрон.
Угрозы нарастают и активно обсуждаются, но защитники существующего порядка затрудняются определить суть системы, которую пытаются сохранить. Какие позитивные аргументы оправдывают существование западного альянса и как это связано с глобальным порядком? Что такое «свободный мир», который Стивенс предлагает возродить, а Меркель и Макрон призваны возглавить? Чему бросают вызов иностранные диктаторы и анти-истеблишмент? Как изначально обосновывалось создание западного порядка и ради чего следует его сохранять?
Термин «свободный мир» возник в конце 1930-х – начале 1940-х гг. как призыв объединиться против фашизма. Весной 1938 г. группа французских писателей и политиков, в которую входил бывший премьер-министр Эдуар Эррио, основала журнал Le Monde libre («Свободный мир»), призванный сплотить демократические силы. Спустя четыре года, в разгар Второй мировой войны, вице-президент США Генри Уоллес отметил экзистенциальный характер глобального конфликта, обращаясь к Международной ассоциации свободного мира: «Это борьба между миром рабства и свободным миром. Как Соединенные Штаты в 1862 г. не могли оставаться наполовину свободными и наполовину рабовладельческими, так и мир в 1942 г. должен принять решения ради окончательной победы одного над другим». В том же году премию «Оскар» получил фильм Фрэнка Капры «Прелюдия к войне», в котором демонстрировались две сферы, черная и белая, «свободный мир» и «мир рабства». Смысл был ясен и неоднократно повторялся: планета стала единой и неделимой, силы рабства пытаются завоевать весь мир, судьба свободы повсюду зависит от того, удастся ли их сокрушить.
Победа в конце концов была достигнута, но вскоре началась новая война миров. Экспансия Советского Союза и привлекательность коммунистической идеологии воспринимались как серьезная угроза послевоенному порядку, созданному Соединенными Штатами. В докладе Совета национальной безопасности 1950 г. подчеркивалась опасность, которую представляет для «свободного мира» «рабское общество». На этот раз границы миров были статичными и легко обозначались на карте.
Новая инкарнация «свободного мира» предполагала манихейское разделение планеты с четко определенным членством и моральными атрибутами каждой из сторон. Западный альянс строился в рамках именно такой планетарной перспективы. США оправдывали свои зарубежные инициативы обязательствами лидера «свободного мира». Британские парламентарии подчеркивали роль своей страны в качестве посредника между тремя опорами «свободного мира» – США, Европой и Британским Содружеством. Франция потребовала формального признания важности защиты интересов свободного мира в Индокитае (и получила его). В 1952 г. «три державы» официально распространили членство в свободном мире на Западную Германию. Вашингтон поддерживал создание европейского сообщества в целях укрепления сплоченности «свободного мира», а НАТО открыто называло своей задачей защиту свободного мира в рамках широкой системы альянсов, включая Багдадский пакт, договор Рио-де-Жанейро, АНЗЮС и СЕАТО.
Концепция «свободного мира» сыграла чрезвычайно важную роль в оправдании существования сплоченного западного альянса и беспрецедентного по силе и масштабам миропорядка под эгидой США. Однако идея «свободного мира» страдала от противоречий, которые привели к ее исчезновению как легитимирующей концепции. Статичность холодной войны не увязывалась с представлением о неминуемом экзистенциальном кризисе. Относительная свобода (по определению) составных частей «свободного мира» ставила под вопрос лидерство США и вызывала ревность в отношении тотально контролируемого Кремлем коммунистического «монолита». Автоматическое включение всех некоммунистических государств в «свободный мир» привело к трениям между западным ядром и афро-азиатской периферией – «неприсоединившимися», «неразвитыми» и «новообразованными», сомнения которых трактовались как формы ложного сознания.
К концу 1960-х гг. основные положения концепции свободного мира потеряли свою привлекательность. Конфликт между СССР и Китаем расколол «мир рабства» на два враждующих лагеря, коммунистическое господство казалось все менее вероятным, а советская действительность все менее походила на мир в изображении Оруэлла и Арендт. В то же время контркультурное движение поставило под сомнение свободу «свободного мира», возродившаяся Европа начала укреплять свою независимость во внешней политике (посредством Ostpolitik в ФРГ и выхода Франции из НАТО), а бывшие колонии образовали отдельный (третий) мир, тем самым подорвав изначальный глобальный дуализм. К началу 1970-х гг. термин «свободный мир» практически полностью исчез из политического дискурса и официальных документов в Северной Америке и Западной Европе. (Рейгановская риторика антикоммунистической свободы была односторонне американской.)
Концепцию «свободного мира» забраковали, но его западное ядро осталось нетронутым, не имеющим реальной альтернативы и достаточно мощным, чтобы не беспокоиться об обосновании своего существования. До конца столетия внешняя политика Запада фокусировалась на экспорте неолиберальной экономики, прав человека и демократии в страны третьего мира, а после распада СССР – на бывший коммунистический Восток. Евросоюз строился как самостоятельное экономическое объединение, но безусловно оставался под американским оборонным зонтиком. ЕС и НАТО расширялись на восток, принимая в свои ряды «порабощенные народы» холодной войны (Россия даже в уменьшенном размере осталась неудобным институциональным противником). Западная либеральная система распространялась по всему миру, утверждали ее апологеты, и сама история подошла к концу.
Однако этого не произошло. Универсализация западного порядка столкнулась с мощным сопротивлением извне. Но, что еще более важно, его базовые институты и идеологические установки были поставлены под сомнение на самом Западе. В Европе и Северной Америке многие традиционные партии захвачены чужаками, а иногда вытеснены альтернативными движениями. Все эти силы – и левые социалисты, и правые противники иммиграции – обвиняют либеральный порядок в неспособности представлять интересы избирателей и с антипатией относятся к Евросоюзу, НАТО и возглавляемому США западному альянсу в целом. Результатом этого стал кризис легитимности западного ядра бывшего «свободного мира». В чем его смысл, и против кого он направлен? Не в состоянии ответить на первый вопрос, защитники бросились отвечать на второй. Общий внешний враг, полагают они, объяснит существование внутренних противоречий в настоящем и потребует сплочения в будущем.
Китай представляет одну потенциальную противоположность Западу. Это бывший противник в холодной войне, мощный геополитический конкурент и уверенная в себе цивилизационная альтернатива. Но Китай слишком далек – географически и культурно, – чтобы выступать в роли понятного антагониста. Кроме того, сильная зависимость западного экономического порядка, и в первую очередь американского доллара, от Китая делают полную демонизацию неприемлемой.
После 9/11 ислам, казалось, восстановил свою роль традиционного чужака у границ европейской христианской цивилизации. Война против терроризма, объявленная Джорджем Бушем опиралась на идею единства перед лицом угрозы со стороны «радикального ислама». Но терроризм оказался слишком аморфным противником без штаба и четких контуров. Бесконечные периферийные конфликты, не связанные с противодействием конкретной масштабной угрозе на границе западного мира, неубедительно выглядели в качестве обоснования необходимости в сплоченности.
Вместо этого ислам превратился во внутреннюю проблему и главную тему дискуссий об иммиграции и ассимиляции, идентичности и культуре, границах и безопасности. Вместо того чтобы укрепить единство Запада, восприятие ислама как чуждой силы привело к росту популярности правых движений, которые хотят разрушить евроатлантическую систему во имя старой национальной идентичности.
Лучшим оправданием существования западного альянса оказался старый противник времен холодной войны. Россия не угрожает внутреннему единству Запада (в отличие от ислама), оставаясь исторически знакомым противником у самых границ (в отличие от Китая). Она достаточно сильна в военном отношении, чтобы казаться легитимной и возможно экзистенциальной угрозой (в отличие от ислама), но слишком слаба экономически, чтобы сделать враждебную риторику реально опасной (в отличие от Китая). Наконец, Россия действительно заинтересована в разрушении альянса, который был создан для противодействия ей.
Но и Россия – не идеальный враг. В сегодняшнем западном сознании она не представляет собой ничего кроме агрессии, саботажа и патологической личности Путина. Все ее цели описываются негативно. Она стремится сеять раскол и разрушить демократию, не имея идеологического фундамента, хотя бы отчасти сопоставимого с коммунизмом. Когда в 1950 г. Эйзенхауэр призвал американцев «бороться против большой лжи с помощью большой правды», коммунистическая идеология располагала связными аргументами, убедительными с точки зрения части западной интеллектуальной элиты. В сегодняшних фальшивых новостях, распространяемых ботами, нет идеологического содержания. Противника без собственного позитивного контента плохо подходит на роль четко определенного антипода.
Природу западного альянса, включающего в себя членов НАТО и ЕС и объединенного вокруг США, Великобритании, Франции и Германии, описать так же непросто. Концепция «свободного мира», в рамках которой он создавался в 1950-е гг., была нехитрой и полной противоречий, которые в конечном счете привели к ее исчезновению. Но она содержала четкую формулу для определения врагов и чужаков. Западное ядро старого свободного мира сохранилось, однако его институциональные основы и концептуальная легитимность оказались под ударом. Кого конкретно оно представляет? Как его называть? Трудно одержать победу в борьбе за непонятную конструкцию против бессодержательного противника.
Опубликовано в журнале New Republic
