За последнее десятилетие многие слабо демократические страны стали авторитарными. А авторитарные, ксенофобские популистские движения укрепили свои позиции настолько, что представляют угрозу здоровью демократии в некоторых богатых демократических странах, включая Францию, Германию, Нидерланды, Швецию, Великобританию и США. Стоит ли нам беспокоиться о перспективах демократии?
Хорошая новость в том, что с момента своего появления представительная демократия распространялась и продвигалась силами модернизации. За прорывом следовал откат, но в сухом остатке – увеличение количества демократий с десятка в XIX веке до почти 90 сегодня. Плохая новость – мир переживает самый тяжелый демократический откат после подъема фашизма в 1930-е годы.
Непосредственная причина роста популярности авторитарных, ксенофобских популистских движений – реакция на иммиграцию (а в США – на расовое равенство). Эту реакцию усугубляют быстрые культурные изменения и сокращение рабочих мест, с которым сталкиваются многие в развитых странах. Из-за культурных и демографических сдвигов у старшего поколения избирателей возникает ощущение, что они уже не живут в стране, в которой родились. Страны с высоким доходом переходят на технологии, заменяющие рабочие места, – искусственный интеллект, который потенциально сделает людей богаче и здоровее, но экономика начнет работать по принципу «победитель получает все».
В упадке демократии нет ничего неизбежного. Растущее благосостояние по-прежнему направляет развивающиеся страны к демократии, хотя траектория отнюдь не линейная. В развитом мире нынешняя волна авторитаризма будет нарастать, только если общество и правительства не смогут справиться с драйверами этого процесса. Если появятся новые политические коалиции, способные остановить тенденцию к неравенству и обеспечить справедливое распределение благ автоматизации, демократия вернется на свои позиции. Но если развитый мир будет двигаться по нынешнему пути, демократия может погибнуть. В возрождении демократии тоже нет ничего неизбежного.
По требованию народа
На протяжении двух столетий распространению демократии способствовали силы модернизации. Страны проходили урбанизацию и индустриализацию, люди переезжали из сельской местности в города и начинали вместе работать на заводах. Это позволило им общаться друг с другом и создавать организации, индустриализация обеспечивала экономический рост, в результате люди стали здоровее и богаче. Экономическая и физическая защищенность позволила целым поколениям не беспокоиться о выживании и сосредоточиться на нематериальных ценностях, например свободе слова, и у граждан возникла потребность в демократии. Экономический рост сопровождался распространением образования, люди стали более информированным, научились формулировать свои идеи и создавать собственные организации, таким образом эффективно продвигая демократию. Наконец, когда индустриальное общество достигло зрелости, большая часть рабочих мест перекочевала из сферы производства в сектор знаний. Новые сферы занятости предполагали меньше рутины и больше независимости. Работники вынуждены были думать самостоятельно, и эта модель распространилась на их политическое поведение.
Кроме того, демократия обладает важным преимуществом перед другими политическими системами: она обеспечивает ненасильственную смену руководства. Демократические институты не гарантируют избрания мудрых и добродетельных правителей, но они обеспечивают регулярную и ненасильственную смену неумных лидеров со злыми намерениями. Смена недемократических лидеров обходится дорого и может привести к кровопролитию. Поскольку демократия позволяет людям выбирать своих лидеров, она уменьшает необходимость репрессивных мер. Эти преимущества помогли демократии выжить и распространиться по миру.
В последние десятилетия самую впечатляющую альтернативу демократическому пути предложил Китай. После катастрофических экспериментов Мао Цзэдуна страной управляла невероятно компетентная авторитарная элита. Здесь стоит упомянуть политический гений преемника Мао Дэн Сяопина. Он не только направил Китай к рыночной экономике, но и разработал нормы, ограничивающие полномочия высшего руководства двумя 5-летними сроками, и установил возрастной предел – 70 лет. Затем он отобрал самых компетентных 60-летних управленцев в правительство и наметил группу 50-летних специалистов им на смену. В течение 20 лет после ухода Дэн Сяопина Китаем управляли люди, которых отобрал он. В 2012 г. эта группа выбрала новое поколение лидеров. Несмотря на рост кумовства и коррупции новая когорта также выглядит компетентной, хотя ее лидер Си Цзиньпин ведет себя как диктатор и совершает маневры в нарушение системы предсказуемой ненасильственной смены власти. Если Си Цзиньпин добьется успеха, правительство Китая может стать менее эффективным.
Однако большинство авторитарных государств управляется не так эффективно, как современный Китай (как и Китай при Мао). На ранних этапах индустриализации авторитарные государства могут добиться высоких показателей экономического роста, но экономика знаний нуждается в открытом обществе. В конечном итоге демократия – лучший вариант управления развитыми странами.
Подъемы и спады
Демократия в своей истории переживала подъемы и спады. В начале XX века существовало всего несколько демократий, но даже они не являлись полноценными демократиями по сегодняшним стандартам. После Первой мировой войны количество демократий резко увеличилось, следующий скачок произошел после Второй мировой, третий – после окончания холодной войны.
Самый тяжелый откат демократии случился в 1930-е гг., когда фашизм распространился по Европе, и отчасти был обусловлен экономическим спадом. В относительно стабильных условиях в 1928 г. немецкие избиратели посчитали нацистскую партию безумцами и отдали им менее 3% голосов. Но в июле 1932 г. на фоне Великой депрессии нацисты набрали 37% голосов и стали крупнейшей партией в рейхстаге, а через год возглавили правительство. Каждый период упадка демократии сопровождался идеей о том, что распространение демократии завершилось и тенденцией будущего станет какая-то другая система – фашизм, коммунизм, бюрократический авторитаризм. Но количество демократий никогда не опускалось до первоначального уровня, и за каждым спадом следовало восстановление.
Поражение держав «оси» во Второй мировой войне дискредитировало авторитарные партии в развитых странах: с 1945 по 1959 г. они набирали в среднем 7% голосов в 32 западных демократиях, где имелась хотя бы одна подобная партия. В 1960-е гг., когда наступил беспрецедентный период послевоенного процветания, их показатели упали до 5% и оставались на этом уровне на протяжении 1970-х годов.
Однако после 1980-х гг. поддержка авторитарных партий начала расти. К 2015 г. они набирали в среднем более 12% голосов в 32 демократиях. В Дании, Нидерландах и Швейцарии авторитарные партии стали крупнейшими или вторыми по величине политическими блоками. В Венгрии и Польше они пришли к власти. В некоторых странах их позиции еще укрепились. В ходе президентских выборов в США в 2016 г. республиканский кандидат Дональд Трамп строил свою кампанию на ксенофобии и симпатии к авторитаризму. В итоге ему удалось набрать 46% голосов населения (и голоса коллегии выборщиков). На президентских выборах в Австрии в 2016 г. Норберт Хофер, кандидат от крайне правой Партии свободы, набрал 46% и упустил победу. Во Франции лидер «Национального фронта» Марин Ле Пен получила 34% голосов на президентских выборах в прошлом году, почти вдвое превысив предыдущий максимум своей партии. После Второй мировой немецкие избиратели всегда отторгали авторитарные, ксенофобские партии, которые на протяжении десятилетий не могли преодолеть 5-процентный барьер. Но в 2017 г. авторитарная, ксенофобская «Альтернатива для Германии» получила 13% и стала третьей крупнейшей партией в Бундестаге.
Период нехороших ощущений
В значительной степени сдвиги между демократией и авторитаризмом можно объяснить тем, насколько люди чувствуют себя защищенными. На протяжении истории выживание всегда оставалось под вопросом. Когда количество пищи увеличивалось, росло и население. Если пищи не хватало, население уменьшалось. И в тощие, и в тучные времена люди жили чуть выше уровня недоедания. В период нехватки ресурсов ксенофобия становилась реалистичной стратегией: если территория проживания племени давала необходимое количество пищи, появление еще одного племени могло означать смерть для аборигенов. В таких случаях люди объединялись вокруг сильных лидеров. В современных условиях этот рефлекс ведет к поддержке авторитарных, ксенофобских партий.
В богатых странах после Второй мировой войны многие стали воспринимать свое выживание как должное. Это происходило благодаря беспрецедентному экономическому росту, системе социального обеспечения и миру между ведущими державами. Ощущение защищенности привело к межпоколенческому изменению ценностей: люди уже не отдавали приоритет экономической и физической безопасности и не считали необходимостью следование групповым нормам. Главным стал индивидуальный свободный выбор. Это вызвало радикальные культурные изменения: рост антивоенных движений, распространение расового и полового равенства, толерантность к ЛГБТ-сообществу и другим нетрадиционным группам.
Эти изменения спровоцировали реакцию у старшего поколения и тех, кто занимал менее защищенное положение в обществе (менее образованные, менее состоятельные): люди почувствовали угрозу из-за подрыва привычных ценностей. В последние 30 лет ощущение отчужденности усилилось из-за притока иммигрантов и беженцев. С 1970 по 2015 г. испаноговорящее население США выросло с 5 до 18%. В Швеции, где в 1970 г. проживали исключительно этнические шведы, сегодня население иностранного происхождения составляет 19%. В Германии – 23%, в Швейцарии – 25%.
Все эти перемены поляризовали современное общество. С 1970-х гг. исследования в Соединенных Штатах и других странах демонстрируют разделение общества на «материалистов», для которых важна экономическая и физическая защищенность, и «постматериалистов», которые воспринимают защищенность как должное и подчеркивают значимость нематериальных ценностей.
В ходе Всемирного исследования ценностей в США в 2017 г. респондентам задавали шесть вопросов, в каждом из которых требовалось выбрать, какая из двух целей более важна для страны. Тех, кто выбирал такие цели, как стимулирование экономического роста, борьба с ростом цен, обеспечение правопорядка и обуздание преступности, определили как материалистов. Тех, кто отдавал предпочтение защите свободы слова, участию граждан в принятии решений и большей автономности в работе, назвали постматериалистами.
На последних президентских выборах в США это разделение серьезно повлияло на голосование, уменьшив эффект других демографических аспектов, включая социальные классы. Сравните: на выборах 2012 г. те, кто отдает предпочтение материальным ценностям, в 2,2 раза чаще голосовали за республиканца Митта Ромни, а приверженцы постматериальных ценностей в 8,6 раза чаще голосовали за демократа Барака Обаму. Картина стала еще более показательной в 2016 г., когда Дональд Трамп с откровенно расистской, сексистской, авторитарной и ксенофобской риторикой соперничал с либеральной и космополитичной Хиллари Клинтон, к тому же первой женщиной-кандидатом от ведущей партии. Чистые материалисты в 3,8 раза чаще голосовали за Трампа, а чистые постматериалисты в 14,3 раза чаще отдавали свой голос Клинтон.
Экономическая незащищенность может усилить культурное давление, провоцирующее движение к авторитаризму. В 2006 г. общество в Дании было настроено толерантно, когда в нескольких странах с преимущественно мусульманским населением были подожжены датские посольства после публикации карикатур на пророка Мохаммеда в датской газете. На пике кризиса в Дании не наблюдалось исламофобии. На следующий год антимусульманская Датская народная партия поучила 14% голосов. В 2015 г. на фоне Великой рецессии партия набрала уже 21% голосов и стала второй по величине в Дании. Непосредственной причиной роста популярности партии стал кризис с мигрантами в Европе, а экономическая незащищенность усугубила реакцию.
Богатые и бедные
Экономическая незащищенность необязательно должна становиться абсолютной проблемой, чтобы подорвать демократию. В литературе о демократизации эксперты высказывают диаметрально противоположные точки зрения, но в одном они согласны: экстремальное неравенство несовместимо с демократией. Неудивительно, что рост поддержки авторитарных партий в последние 30 лет идет параллельно с увеличением неравенства.
По подсчетам экономиста Тома Пикетти, в 1900 г. во Франции, Германии, Швеции и Великобритании на долю самых богатых 10% населения приходилось 40-47% доходов без учета налогов. В США – 41%. К 1970 г. ситуация улучшилась, во всех пяти странах к 10% самых богатых уходило от 25 до 35% доходов. После 1980 г. неравенство доходов вновь стало увеличиваться. В США 10% самых богатых забирали себе уже почти половину национального дохода. Во всех странах-членах ОЭСР, по которым есть данные, кроме одной, неравенство доходов выросло в период с 1980-го по 2009 год.
Хотя практически во всех развитых странах неравенство идет по U-образной траектории, существуют различия, отражающие влияние политической системы. Выделяется Швеция: в начале XX века уровень неравенства там был выше, чем в США, но к 1920-м гг. неравенство доходов оказалось ниже, чем в четырех других странах из исследования Пикетти, и эта тенденция сохраняется до сих пор. За это стоит благодарить социал-демократов, которые создали в стране систему социального обеспечения. Консервативная политика, которую в 1980-е гг. проводили американский президент Рональд Рейган и британский премьер Маргарет Тэтчер, напротив, привела к ослаблению профсоюзов и ограничению государственного регулирования, в результате неравенство доходов в Соединенных Штатах и Великобритании оказалось выше, чем в других странах.
Пока все становятся богаче, неравенство доходов никого особенно не беспокоит. Чье-то благосостояние растет быстрее, но в целом все движутся в одном направлении. Но сегодня не все становятся богаче. На протяжении десятилетий реальный доход рабочего класса в развитых странах падал. 50 лет назад крупнейшим работодателем в США была компания General Motors, работники которой получали в среднем $30 в час (в долларах 2016 г.). Сегодня крупнейшим работодателем является Walmart, сотрудники которого в среднем зарабатывают $8 в час. Менее образованные люди имеют сомнительные перспективы занятости и лишены доступа к благам роста, которые ушли к более богатым.
Растущее неравенство и стагнирующий рабочий класс нельзя считать неизбежным результатом капитализма, утверждает Пикетти. Они отражают этапы развития общества. Переход от аграрной экономики к индустриальной создает спрос на рабочих, соответственно они получают возможность диктовать свои условия. Переход к экономике услуг оказывает обратный эффект, уменьшая возможности организованных работников, поскольку человека заменяет автоматизация. Сначала теряют способность диктовать условия индустриальные работники, а затем, с переходом к доминированию искусственного интеллекта, это происходит и с высокообразованными профессионалами.
Эпоха машин
К проблемам культурных изменений и неравенства в богатых странах добавляется рост автоматизации. В результате может сформироваться экономика, в которой все блага будут уходить к самой богатой верхушке. Поскольку большинство товаров в экономике знаний, включая программное обеспечение, очень дешево производить и распространять, продукты высокого качества можно продавать по той же цене, что и низкокачественные. Поэтому можно покупать только самый популярный продукт, который захватит весь рынок, и все доходы уйдут его производителю, оставив других ни с чем.
Принято считать, что важнейший элемент экономики знаний – сектор высоких технологий – создаст огромное количество хорошо оплачиваемых рабочих мест. Но в США, например, доля этого сектора в общем количестве рабочих мест не меняется последние 30 лет, с момента ведения статистики. Высокотехнологичный сектор в Канаде, Франции, Германии, Швеции и Великобритании демонстрирует аналогичную тенденцию. В отличие от перехода от аграрной экономики к индустриальной и затем к экономике знаний, искусственный интеллект не обеспечивает большого количества стабильных, высокооплачиваемых рабочих мест.
Компьютеры очень быстро могут заменить даже высокообразованных профессионалов. Искусственный интеллект уже вытесняет человеческий труд при анализе юридических документов, диагностике пациентов и даже написании компьютерных программ. В результате, хотя американские политики и избиратели обычно винят в экономических проблемах странах глобальную торговлю и офшоризацию, с 2000 по 2010 г. 85% рабочих мест в производственном секторе США были ликвидированы вследствие технологических преобразований и лишь 13% — из-за торговли.
Искусственный интеллект действительно быстро заменяет рабочие места, но эффект виден не сразу: глобальная экономика растет, безработица остается низкой. Эта позитивная статистика скрывает тот факт, что 94% роста рабочих мест в США с 2005 по 2015 г. – низкооплачиваемые охранники, уборщики, консьержи и т.д. А из данных по безработице просто выпало огромное количество людей, у которых нет перспектив трудоустроиться. Уровень безработицы в США составляет 4,1%. Но доля работающих или активно ищущих работу взрослых достигла самого низкого уровня за 30 лет. В 2017 г. на каждого безработного американца в возрасте 25-55 лет приходилось еще трое, которые не работали и не искали работу. Уровень занятости женщин стабильно рос до 2000 года, затем он тоже стал падать.
Жить без перспектив трудоустроиться очень непросто. Мужчины трудоспособного возраста, оказавшиеся в такой ситуации, говорят о плохом эмоциональном состоянии. По данным Национального бюро экономических исследований, почти половина из них – 3,5 млн – ежедневно принимают обезболивающие. В итоге они рано умирают. С 1999-го по 2013 год вырос уровень смертности белых мужчин неиспанского происхождения, имеющих только школьное образование. В основном рост связан с так называемыми смертями от отчаяния: самоубийствами, циррозом печени, передозировкой. С 1900-го по 2012 г. продолжительность жизни в США увеличилась с 47 до 79 лет, затем не менялась, а в 2015-2016 гг. стала падать.
Внести коррективы
Окажется ли нынешний упадок демократии перманентным, зависит от того, сможет ли общество решить проблемы, которые требуют вмешательства власти. Если в развитых странах не появятся новые политические коалиции, представляющие 99% населения, их экономики продолжат сокращаться и все больше людей будут ощущать экономическую незащищенность. Ради политической стабильности и экономического здоровья общества в странах с высоким доходом следует обратить внимание на перераспределительную политику, которая доминировала в XX веке. Социальная база «нового курса» Рузвельта и его европейских аналогов исчезла, но концентрация богатства у 1% населения создает потенциал для новых коалиций.
В Соединенных Штатах карательный подход к 1% самых богатых окажется контрпродуктивным, потому что в эту группу входят самые ценные люди страны. Но можно двигаться к прогрессивному налогу на доходы. В 1950-е и 1960-е гг. 1% самых богатых американцев отдавал гораздо больше своих доходов в виде налогов, чем сегодня. И это не мешало экономическому росту. Два самых состоятельных американца Уоррен Баффетт и Билл Гейтс выступают за повышение налогов для богатых. Они также говорят, что налог на наследство – относительно безболезненная мера, которая позволит привлечь средства, необходимые в сфере здравоохранения, образования, НИОКР и развития инфраструктуры. Но влиятельное консервативное лобби толкает США в противоположном направлении – резкое уменьшение налогов для богатых и сокращение госрасходов.
С 1989 по 2014 г. в рамках Всемирного исследования ценностей респондентов спрашивали, какое утверждение им ближе: «Доходы должны быть более равными» или «Разница доходов должна быть больше, чтобы стимулировать устремления индивидуума». Сначала большинство в 52 из 65 стран поддерживало разницу доходов как стимул для человека. Но в последние 25 лет ситуация изменилась. По последним данным, большинство в 51 из 65 стран, включая США, считает, что доходы должны быть более равными.
Распространение автоматизации делает общество богаче, но правительства должны вмешиваться, чтобы перераспределять новые ресурсы и создавать значимые рабочие места в здравоохранении, образовании, инфраструктуре, защите экологии, исследовательской работе, культуре и искусстве – там, где требуется участие человека. Приоритет государства должен заключаться в улучшении качества жизни общества в целом, а не в максимальной прибыли корпораций. Поиск эффективных путей достижения этой цели станет главным вызовом в ближайшие годы.
Демократия переживала откаты в прошлом, но восстанавливалась. Нынешний спад удастся преодолеть, только если богатые страны займутся проблемой растущего неравенства и смягчат последствия перехода к автоматизированной экономике. Если гражданам удастся создать политические коалиции, чтобы остановить тренд растущего неравенства и сохранить возможность широкой, значимой занятости, можно вполне обоснованно ожидать, что демократия продолжит движение вперед.
Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2018 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
