Кандидат в канцлеры Германии от социал-демократов на выборах осенью этого года Пеер Штайнбрюк продолжил традицию коллег по партии — бывших глав правительства Гельмута Шмидта и Герхарда Шрёдера, известных благожелательным отношением к России. В интервью интернет-изданию влиятельной газеты Die Zeit он сказал на прошлой неделе, что «наши западные мерки плюралистической демократии невозможно непосредственно перенести на Россию». На вопрос, нужно ли при этом критиковать Москву за дефицит демократии и нарушения прав человека, политик ответил: «Без сомнения. Но в двусторонних разговорах, а не на рыночной площади. Иначе можно потерять доступ, позволяющий добиваться практического прогресса».
Штайнбрюку не повезло. Буквально в тот день, когда интервью опубликовали, в российских представительствах двух немецких окологосударственных фондов прошли масштабные проверки, причем одним из них стал как раз Фонд Фридриха Эберта (Friedrich Ebert Stiftung – находится в перечне иностранных и международных неправительственных организаций от 01.03.2024, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.), аффилированный с социал-демократами. И, хотя через некоторое время Владимир Путин высказался против «перегибания палки», волна негативной реакции в Германии — как раз накануне его визита 7 апреля — оказалась крайне масштабной. А Штайнбрюка обвинили в потакании диктаторам, которое свидетельствует либо о цинизме, либо о наивности.
Пресса в очередной раз предрекает холодный прием Путина со стороны Ангелы Меркель, хотя повод для нынешней поездки позитивный — открытие Ганноверской ярмарки, на которой Россия выступает в этом году в качестве соорганизатора.
Примечательно, что Ганновер — политическая вотчина экс-канцлера Шрёдера, которому до сих пор поминают высказывание почти девятилетней давности о том, что Путин — демократ чистой воды.
Германия — давняя опора России в Европе, однако сейчас отношения переживают смутный период. Экономически все по-прежнему радужно, Россия — второй после Китая торговый партнер Германии. Несмотря на жалобы на отечественную бюрократию и коррупцию, немецкий бизнес продолжает рассматривать российский рынок как важный ресурс своего развития. Эта традиция уходит корнями в 1950—1960-е годы, когда ФРГ, несмотря на трагическое наследие войны, довольно быстро начала восстанавливать присутствие на восточных рынках. Когда же в конце 1960-х в Германию пошел сибирский газ, это окончательно цементировало фундамент общих интересов, которые поныне определяют модель отношений двух стран. Политическое взаимопонимание, уровень которого, конечно, менялся на протяжении десятилетий, тем не менее, составляло прочную надстройку. Она выдержала испытание и «холодной войной», и объединением Германии, и распадом СССР.
Сегодня политический и экономический компоненты расходятся. Общественное мнение в Германии, которое отражается в масс-медиа, настроено в отношении путинской России критически, степень неприятия растет.
В центре внимания постоянно находятся меры российского руководства по укреплению контроля над общественно-политическими процессами, Россия выглядит как страна, переходящая из фазы управляемой демократии к полноценному авторитаризму. Силен публичный запрос на то, чтобы Берлин руководствовался ценностными установками и не позволял возобладать бизнес-интересам. Полемическая статья в Die Zeit, автор которой обвинял правительство в том, что оно из прагматических соображений заигрывает с диктаторами, подрывая моральные основы политики, собрала на сайте более 700 комментариев, в основном в поддержку автора (речь в статье не только о России, но она в первых рядах).
Правительство, естественно, маневрирует: в предвыборный год особенно важно пройти по кромке между интересами крупного бизнеса и мнением электората. Чиновники признаются, что ухудшающийся имидж России создает проблемы в практической политике, заставляя ужесточать риторику, на что, в свою очередь, реагирует Москва, и т. д.
Причин у такого положения вещей много. То, что лежит на поверхности и на что ссылаются германские комментаторы: Россия удаляется от европейских представлений о современном государстве, модернизации не происходит, а без этого глубокое взаимодействие невозможно. Возврат же к модели сотрудничества с СССР, от которого никто не требовал соответствия критериям Совета Европы, невозможен в связи с тем, что Россия таки в него входит, причем вступила в свое время не просто добровольно, а с большим желанием, преодолевая препоны и сопротивление. К тому же, хотя перемены в российской внутренней политике действительно вызывают мало воодушевления, о восстановлении советского подхода речи в реальности нет и уже быть не может.
То, что Германия, как и вся Европа, устала от российской политики, которая все больше определяется ситуативным реагированием на то, что руководство страны считает либо опасным, либо ущемляющим его достоинство, очевидный факт.
Но, чтобы в полной мере понять германское восприятие, стоит взглянуть на более широкий контекст.
Во-первых, постепенно меняется энергетическая конъюнктура: замены России как поставщика по-прежнему нет, но совокупность отдельных шагов по диверсификации постепенно меняет атмосферу в пользу ощущения большей независимости Европы и, соответственно, более уверенного поведения с Москвой. Во-вторых, изменяется роль самой Германии в Европе, свидетельством чему стала история с показательным наказанием Кипра за неспособность уладить свои дела.
Берлин долго старался держаться в тени, понимая, что откровенный выход на первые роли с соответствующими требованиями к остальным вызовет неприятные исторические параллели и сопротивление. Однако в какой-то момент стало ясно, что тактика затыкания дыр не может продолжаться бесконечно, придется принимать радикальные меры. Кипром они едва ли ограничатся, в истории Европы начинается новая глава — попытка формализации «Европы многих скоростей», в которой ядром станет руководить Германия, а остальные категории будут иметь разные отношения с центром и разные возможности. Это опасный путь, поскольку перечеркивает одну из базовых мантр — о равноправии в семье народов. Но и продолжать, как сейчас, невозможно — прежде всего политически.
Германия-лидер, с одной стороны, нуждается в незапятнанной моральной репутации, так что особые отношения с Россией, Китаем, Саудовской Аравией и прочими некстати. С другой стороны, она должна особенно тщательно следить за тем, чтобы ее не заподозрили в намерении отойти от принципов атлантической солидарности. Поэтому Берлин может сдвинуться в проамериканскую сторону и занять более «ястребиную» позицию по вопросу о вмешательствах (например, на Ближнем Востоке), что отношений с Москвой тоже не озонирует. Но в то же время рискованная операция по санации зоны евро с возможным исключением из нее некоторых стран требует надежных тылов, и напряженность на российском (как и на китайском) направлении Германии не нужна.
Стоит обратить внимание, что реакция России на конфискацию кипрских вкладов, вначале истерическая, быстро сменилась довольно сдержанной позицией и вполне мирным поручением Владимира Путина Минфину решить вопрос о смягчении условий займа Никосии. Такое впечатление, что в Москве поняли: кипрская операция отнюдь не антироссийская (хотя наличие там теневых российских вкладов упростило пропагандистскую задачу обоснования беспрецедентной меры). Это начало куда более масштабного процесса, результат которого непонятен, но который и определит судьбу Европы. За закрытыми дверями переговоров в Ганновере Путин и Меркель, скорее всего, будут в первую очередь обсуждать это, а не проверки в фондах Эберта (Friedrich Ebert Stiftung – находится в перечне иностранных и международных неправительственных организаций от 01.03.2024, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.) и Аденауэра (Фонд имени Конрада Аденауэра – находится в перечне иностранных и международных неправительственных организаций от 05.08.2024, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.). А состояние демократии в России покритикуют как раз, говоря словами Штайнбрюка, на рыночной площади.
