Первая встреча Сергея Лаврова с только что назначенным госсекретарем США Хиллари Клинтон состоялась 6 марта 2009 года в Женеве. Курьез с неправильным названием символической кнопки («перегрузка» вместо «перезагрузки») не омрачил атмосферу. Со времени войны на Кавказе, которая отбросила взаимное восприятие Москвы и Вашингтона к временам едва ли не раннего Рейгана, прошло чуть более полугода. И тот факт, что смена власти в Белом доме позволила быстро перевернуть неприятную страницу, сам по себе обнадеживал.
После этого российско-американские отношения миновали полный цикл — размораживание, интенсивные переговоры, сделка, попытка двинуться дальше, неудача, угасание, новый конфликт.
Принятие закона Магнитского и ответ на него России, включая запрет на усыновление, вызвали всплеск мощного взаимного отторжения, на сей раз мотивируемого не геополитически, как в 2008 году, а идейно и эмоционально. Четыре года (без одной недели) спустя после политического знакомства Лаврова и Клинтон начался новый цикл: российский министр приветствовал в Берлине своего нового коллегу Джона Керри. За спиной снова шквал взаимной негативной риторики, последняя ее волна — совсем недавно, в связи с очередным случаем смерти в США усыновленного из России ребенка. Но опять с обеих сторон желание снизить накал. Тем более что в России, которая на сей раз солировала в нагнетании негативных настроений, руководство, кажется, решило, что эскалацию пора прекратить.
Символических акций устраивать не стали, но разговор был спокойным. Керри вообще гораздо ближе Обаме по темпераменту и взглядам, чем Хиллари, у него нет личного отношения к России и идеологической запрограммированности, свойственной деятелями администрации 1990-х.
Уже не раз отмечалось, что для России новая команда Обамы в сфере внешней политики и безопасности едва ли не самая удобная из возможных, тяга к интервенциям любого рода у нее наименьшая за 20 лет.
Ждать ли нам повторения сценария-2009—2012? С одной стороны, алгоритм отношений не менялся с 1970-х годов, разрядки сменялись резкими охлаждениями и наоборот. Эта цикличность пережила даже конец «холодной войны» и замену партнера — Российская Федерация вместо СССР, хотя, конечно, содержание заметно изменилось. Мало оснований надеяться, что вторая администрация Обамы и третья Путина смогут выйти из этой спиралевидной траектории, ведь солидной объединяющей основы Россия и Америка так и не обрели. Но на начальном этапе можно, как и всегда, ожидать практических шагов по решению каких-то вопросов. С другой стороны, модель может оказаться скорректированной. И связано это с эрозией основ отношений. Пожалуй, впервые Россия не проявляет интереса к теме, которая начала последней трети ХХ века составляла стержень двусторонних связей — ядерная безопасность и сокращение вооружений. В то время как администрация Обамы выдвигает этот вопрос в качестве приоритета, Кремль подчеркивает, что его все устраивает как есть. Контроль над вооружениями служил палочкой-выручалочкой, которая неоднократно вытягивала из тупика. Это объяснимо. Советско-американский ядерный паритет, основа стратегической стабильности, составлял каркас международной системы в «холодную войну». После ее окончания значимость снизилась, однако само явление сохранилось, и именно оно придавало связке Россия — США эксклюзивный характер, хотя и не ставило ее больше в центр всей мировой политики. Во время президентства Джорджа Буша американская сторона сочла, что эта проблематика больше не актуальна, хватит вести бесконечные переговоры, пусть каждая сторона делает со своими арсеналами, что захочет. Именно в этот период отношения дошли до самой низкой точки за четверть века. Вытащить их обратно на рабочий уровень смогли переговоры по СНВ, составившие сердцевину перезагрузки.
Сейчас от ядерной темы отворачивается Москва. Причины понятны. Дальнейшие сокращения ставят вопрос о формах обеспечения национальной безопасности, поскольку проекты американской ПРО, постепенное наращивание своего потенциала Китаем и неудовлетворительное состояние обычных вооруженных сил требуют поддержания достаточного ресурса сдерживания.
(В России, понятное дело, к реальной ядерной войне никто не готовится, но коль скоро ядерное оружие — элемент глобального военного баланса, сбросить его со счета не получится.) Вопрос, однако, в том, что останется от российско-американской повестки дня, если из нее изъять этот системообразующий элемент. Собственно, встреча Лаврова и Керри обозначила ответ на этот вопрос. По словам официальных представителей обеих сторон, обсуждались три вопроса — Сирия (больше всего), усыновление и ПРО. Сирия при всей трагичности происходящих там событий — текущий региональный конфликт с вовлечением великих держав, каковых в истории было множество и будет не меньше. Ни в какую «мировую войну» это противостояние не перерастет, кстати, благодаря наличию ядерного оружия, которое резко снижает риски войн между великими державами. Какая-то форма урегулирования там возможна, тем более что наступивший на фронтах военный пат заставляет искать политический выход. Но любой сирийский исход не окажет системного воздействия на российско-американские отношения. Усыновление — сюжет еще более локальный.
Коллизия вокруг сирот многое говорит о морально-нравственном состоянии и общественной атмосфере в обеих странах. Но само по себе вынесение этой темы на высокий политический уровень — аномалия, обусловленная внутренними мотивами, симптом нездоровья, но не его причина.
Наконец, ПРО, хоть и имеет прямое отношение к стратегическим вопросам, тоже не обещает ничего системного. Пик дискуссий и попыток найти решение миновал, примерно уже понятно, как будут вести себя стороны. Соединенные Штаты, вероятнее всего, скорректируют планы противоракетной обороны в сторону более скромной и адресной системы, не отказываясь от самого принципа. Россия, ссылаясь на то, что Америка не отказывается от принципа, будет совершенствовать ядерный потенциал, сколь усеченную по сравнению с первоначальными вариантами систему ни предлагали бы из Вашингтона. То есть ставка на гарантированное преодоление любой гипотетической ПРО останется, тем более что деньги на модернизацию арсенала уже обещаны.
Остаются Афганистан и Иран. Первое само сходит на нет: после 2014 года критическая зависимость США от транзита через Россию исчезнет. Иран актуальности не теряет, но это проблема не двусторонняя, а опутанная массой различных обстоятельств, особенно теперь, на фоне бурлящего Ближнего Востока. Все это означает, что вместо привычного уже цикла, очередного витка спирали, в российско-американских отношениях наступит пауза, заполняемая формальной дипломатической работой по Сирии и Ирану, то есть «третьим» вопросам, непосредственно с двусторонними контактами не связанным.
Сергей Лавров и Джон Керри для такой работы очень подходят. А прояснение содержания отношений двух стран отложится на неопределенное будущее.
