Новый вооруженный конфликт с участием США и НАТО (по крайней мере ряда стран альянса) вспыхнул неожиданно и сумбурно. В отличие от операций в Афганистане и Ираке, которым предшествовала политическая, пропагандистская и военная подготовка, ливийскую «Одиссею» никто не предполагал еще три недели назад. Такой удивительной кампании, пожалуй, еще не было.
Ведущие в военном отношении державы мира соскользнули в третью войну на Ближнем Востоке, не имея единого мнения о конечной цели, планах развертывания, точном составе участников и системе командования.
Зато спешно собранная коалиция неожиданно заручилась санкцией Совета Безопасности ООН. Страны БРИК, как по команде, воздержались при голосовании, что, похоже, стало сюрпризом. Наложи Россия и Китай вето, Вашингтон умыл бы руки, заявив, что не собирается повторять иракскую ошибку (война без одобрения высшего международного органа), и свалил бы на Москву и Пекин ответственность за резню в Бенгази. Однако Россия и Китай, по элегантному выражению Дмитрия Медведева, «пропустили» резолюцию.
Сам документ — шедевр лукавства. Он предписал принять «все необходимые» меры для защиты мирного населения, чем дал широчайший простор для толкования. 10 стран проголосовали за «бесполетные зоны», стыдливо сделав вид, что не понимают, что это такое. Публичные заявления шефа Пентагона Роберта Гейтса (который до последнего противился новому вмешательству) о том, что запрет на полеты предусматривает удары по военной инфраструктуре противника с соответствующими издержками, все предпочли не услышать. Что позволило главе Лиги арабских государств Амру Мусе уже на второй день начать «сдавать назад»: мы, мол, совсем не то имели в виду.
Если бы Вашингтон, Лондон, Париж и другие имели в виду установить в Триполи марионеточный режим, взять под контроль ливийскую нефть, создать форпост в Северной Африке для проекции силы на сопредельные территории или хотя бы продвинуть в Ливию демократию, это было бы неприглядно или (в последнем случае) наивно, но объяснимо.
Парадокс заключается в том, что ничего подобного, очевидно, нет. К войне привело стечение обстоятельств.
Началось все с того, что Запад, ошарашенный скоростью и масштабами «арабской весны», посчитал, что режим джамахирии рухнет так же быстро, как и в двух соседних странах. На фоне крушения привычного политического каркаса Ближнего Востока, последствия чего никто пока осознать не в состоянии, перспектива исчезновения одного из наиболее отталкивающих автократов стала бы хотя бы одной ложкой меда.
Но «берберский лев» пришел в себя и погнал врагов обратно. Это стало новым потрясением. Ведущие страны только начали свыкаться с мыслью, что Ближний Восток фундаментально меняется, значит, надо спешно приспосабливаться к новым реалиям, как выяснилось, что некоторые старые реалии, как на беду, самые противные, могут как раз остаться. Военные успехи Каддафи, умноженные на панические телерепортажи из стана оппозиции (из которых, впрочем, трудно что-либо понять), воскресили в умах американских и европейских представителей воспоминания о руандийском геноциде — самой позорной странице международной политики 1990-х. Так возникла тема гуманитарного вмешательства: вероятная бойня грозила продемонстрировать бессилие Запада и дополнительно подорвала бы позиции ведущих держав.
Судя по всему, именно эта аргументация и победила в споре внутри Белого дома. Госекретарь Хиллари Клинтон, представитель в ООН Сьюзан Райс и советник президента Саманта Пауэр, все трое — представительницы клинтонианской школы 1990-х, убедили Барака Обаму, что категорические возражения реалистов — Гейтса и адмирала Майкла Маллена — следует проигнорировать. Президент согласился, неоднократно подчеркнув, что Америка не собирается солировать и предпочтет вспомогательную роль при европейском лидерстве.
Европа в кои-то веки тут как тут.
Никола Саркози, у которого давно сердце кровью обливается смотреть на то, как единая Европа, создававшаяся как инструмент обеспечения французского величия, превращается в мировую периферию, стал, по сути, застрельщиком этой войны.
Его активно поддержал ранее не интересовавшийся внешней политикой Дэвид Камерон. Глубокое сокращение расходов на оборону вводит британских военных в состояние депрессии, и маленькая победоносная война оказалась кстати — подкрепить стратегическую репутацию в преддверии необратимого сокращения возможностей.
После скомканных приготовлений и невнятного ультиматума Триполи боевые действия начались — с французских ударов, не согласованных с партнерами, зато приуроченных к явлению Саркози прессе с объявлением о начале исторической гуманитарной миссии. Справедливости ради, стоит заметить, что промедление, вероятно, действительно было чревато падением Бенгази.
Ни на один из вопросов, которые задавали скептики, ответов не было дано ни до начала, ни после. Какой-то просто мистической загадкой остается то, на чью защиту выступила военно-политическая супердержава и ее главные союзники: состав, численность, боеспособность и намерения повстанцев никому не известны и почему-то так и не проясняются с ходом времени. Провисает командование — США от него открещиваются, предлагая Парижу взять ответственность на себя. При этом все понимают, что расхлебывать придется Америке: европейцы могут начать войну, но не закончить. Цель операции «плавает»: публично озвучиваются все мотивации от защиты населения до смены режима и даже убийства Каддафи.
И главное, с каждым днем вероятнее патовый вариант: ослабленный Триполи не сможет довершить начатое, но и от власти полковника не отстранят. А поскольку в гражданскую войну уже вмешались, то отныне любое сохранение Каддафи у власти, пусть и в усеченной Ливии, не говоря уже о переговорах с ним о политическом компромиссе, будет означать поражение Запада и лояльных ему режимов на Ближнем Востоке.
Ливийская кампания уже имеет негативные последствия. НАТО не раскололась, как это было в иракском случае, но оказалась в состоянии замешательства — ее роль непонятна, а союзники раздражены друг другом.
Больше пострадал Евросоюз: как организация он вообще не существует в контексте кризиса, но его мотор — франко-германский тандем — распался на части, Париж и Берлин оказались по разные стороны резолюции.
С тех пор как в конце 1990-х ушло поколение лидеров, которые помнили Вторую мировую войну и пережили страх ядерного уничтожения, мировая элита с необыкновенной легкостью стала рассуждать о применении силы и применять ее в случаях, в которых раньше такого не произошло бы.
Впрочем, если дела в Северной Африке пойдут плохо, воздействие на евроатлантические структуры может оказаться фатальным. В случае втягивания Вашингтона в полном масштабе в еще одну войну в регионе из-за провалов союзников тенденция к игнорированию НАТО, наметившаяся давно, превратиться в окончательный вердикт. Америка станет искать новых партнеров, оставив альянсу функцию клуба по интересам.
С тех пор как в конце 1990-х ушло поколение лидеров, которые помнили Вторую мировую войну и пережили страх ядерного уничтожения, мировая элита с необыкновенной легкостью стала рассуждать о применении силы и применять ее в случаях, в которых раньше такого не произошло бы. Но если прежде это укрепляло стратегические позиции, то теперь наблюдается обратное, по крайней мере, Ирак и Афганистан демонстрируют именно это. И непонятно, на чем основано предположение, что, если две предыдущие войны на Ближнем Востоке пошли вкривь и вкось, с третьей получится лучше.
