Данная статья основана на докладе, сделанном автором на конференции «Европа в мире “двадцатки”», организованном Aspen Institute Italia в апреле 2010 г.
Европа – глобальный игрок? Если коротко сформулировать ответ, Европа соревнуется в более легкой весовой категории, чем могла бы. И европейцам некого винить, кроме самих себя, в том, что «все более тесный союз», основанный на римских договоренностях (Римский договор 1957 г. заложил основу создания Европейского экономического сообщества. – Ред.), превратился в несбыточную фантазию, и что даже немцы разучились мечтать. Расширение осуществлялось за счет углубления. До 1990 г. США защищали европейцев от последствий предпринимаемых ими безрассудных решений и действий. Теперь же, когда проблемы и их решения перешли в глобальное измерение, хозяева ЕС довольствуются разработкой постоянно расширяющегося общего свода законодательных актов (acquis communautair), предоставив другим заниматься вопросами мировой повестки дня.
Расширение без углубления
Развернутый ответ на вопрос, в чем уникальность Европы и европейцев, можно дать, обратившись к истории и географии. Последние несколько месяцев принесли хорошие и плохие новости. Общая валюта проходит жестокое испытание из-за столкновения монетарных цивилизаций. Это плохие новости. Хорошие же заключаются в том, что Лиссабонский договор наконец-то устранил многие препятствия.
Но вступили ли мы в обетованную землю Европы как одного голоса, одного телефонного номера внешнеполитического ведомства, единых интересов на мировой арене, согласованных действий? Блуждая по пустыне последние 20 лет, мы так и не увидели земли, где текут молоко и мед – Европейский союз остается такой же неповоротливой машиной.
Расширение после 1990 г. было необходимо, но не менее важно углубление связей, дабы предотвратить тупиковые ситуации. Однако углубление так и не началось, поскольку нужно было определиться с тем, что мы на самом деле имели в виду под «все более тесным союзом».
Ирония в том, что ответ на этот вопрос еще больше разделил бы европейцев. Вот почему расширение Евросоюза шло быстрыми темпами, в то время как большинство европейцев, старых и новых, были рады избежать мук углубления отношений. Телега двигалась впереди лошади, и цену за это пришлось платить немалую. Конституционный договор, составленный не менее чем сотней мудрецов, оказался неубедительным для французских и голландских избирателей. Последовавший Лиссабонский договор – это его косметически приукрашенная версия. Короче говоря, то, что мы получили, – это ответ на наши молитвы, но это не то, о чем мы так горячо молились.
Разочарование висит в воздухе: больше никаких грандиозных проектов. Виновата в этом история, география и отсутствие подлинных лидеров. Европейцам трудно справиться с собственным прошлым, которого, наверное, слишком много, чтобы нынешние поколения могли извлечь из него пользу. Что касается географии, то европейский архипелаг – это больше идея, чем континент в том смысле, в каком Северная Америка является континентом. Многие формировавшие ее облик черты были унаследованы от древних греков через христианство и Ренессанс – например, понятия индивидуализма, конкуренции, светского и духовного прогресса. От римлян – чувство порядка и имперских амбиций, Pax Romana, а также умение пользоваться геометрией, чтобы побеждать время и пространство.
Путь в современность
Ренессанс проложил дорогу к современности (modernity). Человек открыл себя и мир. В это время геометрия силы видоизменялась и перемещалась на запад Европы: от Средиземноморья в сторону Атлантики, от Центральной Европы к прибрежным провинциям – Испании, Португалии, Франции и Англии. При этом последние два государства постоянно конкурировали за господство до тех пор, пока Великобритания не превратилась в балансир Европы за пределами материка – по мере того как Соединенные Штаты, усилившись в качестве ведущей морской державы, определялись со своей ролью мирового лидера в XX веке.
Сила Европы в ее разнообразии, но в нем же и источник ее слабости. С точки зрения материальной культуры, арабский и мусульманский мир ничем не уступал Европе во времена Средневековья. Около 1700 г. Китай все еще был доминирующей силой международной политики. Почему же в мире произошла смена лидерства? Превосходство современной Европы опиралось на географию, религию, разнообразие и конкуренцию, а также науку и технику. Европой двигала способность отвечать на вызовы времени, как указывал Арнольд Тойнби.
Нынешняя государственная система Европы восходит к так называемой Вестфальской системе. Она явилась продуктом тридцатилетнего кровопролития и последующего дипломатического урегулирования, в результате которого была нейтрализована некогда могущественная Священная Римская империя. Ее место занял двойной баланс сил: с одной стороны, четко определенный центр силы на европейском континенте, а с другой, слабо определенный – на большей части остального мира. Так, германский центр силы в Европе был утвержден и закреплен сначала Швецией и Францией в качестве лидеров, а затем Британией и Францией, боровшимися за господство до тех пор, пока Pax Britannica более чем на столетие не воцарилась над морями.
Тем временем промышленные и политические революции в Европе подняли ставки. Новые национальные государства, такие как Пьемонт и Пруссия, орудуя локтями, пробились в европейский концерт, тогда как, например, поляки и венгры по-прежнему пребывали в плену своих беспокойных мечтаний. «Передышка Европы» закончилась с началом эпохи революций, периферийных и мировых войн: от Крымской войны до войн за «османское наследство». Войны за передел турецких владений в конечном итоге привели к началу Первой мировой. В центре событий всегда находилась Германия – слишком большая, чтобы оставаться в покое, и слишком маленькая, чтобы добиться гегемонии. В 1914 г. почти все крупные державы обзавелись поводом для вступления в войну – практически каждая опасалась внешней изоляции и внутренних беспорядков и мятежей. Это послужило началом периода, который генерал Шарль де Голль охарактеризовал как «тридцатилетняя война нашего века».
Послевоенное преображение
В 1945 г. победители во Второй мировой войне обнаружили, что их ничто не объединяет, кроме борьбы с Гитлером и требования безоговорочной капитуляции Германии. Левиафан и Бегемот угрожали друг другу. Вскоре соперничество между ними распространилось на огромную территорию от Китая до Ближнего Востока, от Берлина до Африки и за ее пределы. По странной геополитической логике, Берлин, который в 1945 г. представлял собой лишь груду развалин, стал катализатором холодной войны и фактически перерождения Европы, начавшегося благодаря Соединенным Штатам. В 1948 г. США приняли «план Маршалла», в центре которого оказалась немецкая марка. В качестве ответной меры Сталин полностью перекрыл доступ в Берлин, оставив только воздушный коридор. Осада длилась почти девять месяцев, но вскоре Гарри Трумэн отправил два бомбардировщика В-29 в беспосадочный кругосветный перелет, объявив во всеуслышание, что у них на борту находится ядерное оружие. Хозяин Кремля понял смысл демарша. Неустойчивое равновесие времен холодной войны зижделось на постоянно расширяющемся взаимном сдерживании – преимущественно благодаря наличию ядерных вооружений. Когда в 2007 г. страны ЕС отмечали пятидесятилетие Европейского экономического сообщества, почти не упоминался тот факт, что некоторые американцы тоже были причастны к его созданию.
Но за все приходится платить по счетам. Цена американской опеки заключалась в том, что европейцы не видели необходимости взросления. Североатлантический договор был подписан в Вашингтоне 4 апреля 1949 г. Накануне этого события президент Трумэн и государственный секретарь Дин Ачесон пригласили министров иностранных дел на деловой ужин и сделали им предложение, от которого невозможно было отказаться. Америка защитит Европу от Сталина и нацистского прошлого на том условии, что Германия (поверженная, но не отверженная) будет принята в зону будущего экономического процветания под защитой США, а значит и в НАТО.
Сочетание прозорливости и реализма было лучшим качеством послевоенной Европы. Но это в большей степени заслуга американского политического руководства и проявление американских национальных интересов, чем вновь обретенная европейская мудрость. Идея 1949 г. материализовалась в Римских договорах – грандиозной сделке между немецкой промышленностью и французскими фермерами – в атмосфере сотрудничества и даже углубляющейся интеграции.
Но интеграционные договоры не отменили исторического наследия. Выражение «все более тесный союз» из преамбулы к Римскому договору разные люди трактуют по-разному. Французы надеялись сохранить как можно больше былой славы; немцы хотели как можно скорее забыть о былом унижении. Что еще важнее: поскольку оборона Западной Европы зависела от массированного американского военного присутствия и от американского ядерного превосходства, европейцы, по сути дела, не могли влиять на самые существенные, формообразующие параметры своей безопасности. Они не могли себе позволить взяться за разработку общей внешней и оборонной политики.
Моментом истины в 1956 г. стал Суэц. Англичане подтвердили свои «особые отношения» в области разведки и сдерживания. Французы решили развивать свои ядерные силы и на короткое время даже пригласили немцев и итальянцев принять участие в своих планах в финансовом и других отношениях. В 1958 г. генерал де Голль сделал выбор, многозначительно заявив: «Ядерное оружие плохо поддается “расщеплению”». Так закончилась первая и последняя попытка создания объединенных ядерных сил Европы, а значит и европейской оборонной стратегии. Именно американцам пришлось размещать свои войска в количестве 300 тыс. солдат и офицеров в непосредственной близости от «железного занавеса», чтобы практически обеспечить выполнение V статьи Североатлантического договора. Однако их советы европейцам всегда оставались двусмысленными: «Действуйте сообща» и «Не объединяйте силы».
Тем временем европейцы настолько свыклись с собственным бессилием, что даже после 1989 г. все попытки выработать общую внешнюю и оборонную политику и даже общую структуру безопасности и обороны оставались в лучшем случае нерешительными. Европейское оборонное ведомство получает жалкую долю общего бюджета. Национальная специфика? Экономия денег? Теоретически ответ нужно искать в самом ведомстве. Практически потребуется создавать общую разведку, общую стратегию и общие вооружения – одним словом, нужно взаимное доверие. История все еще на нашей стороне.
Европейский союз зарекомендовал себя хорошо, и в 1973 г. к нему присоединились даже англичане, вечные среднеатлантические евро- скептики. Правда, они усилили партию скептиков в Евросоюзе и рассматривали Европу больше как постоянно расширяющуюся элитарную торговую зону, чем как центр силы. Но и немцы в эпоху канцлера Гельмута Коля проявили на удивление мало воображения, когда их заставили объяснить, что они понимают под разрекламированным политическим союзом.
Пока Европейская валютная система (ЕВС) проходила согласование по оси Бонн–Брюссель–Париж, советская империя развалилась. Правила игры изменились в двух направлениях: расширение на восток и юг и ЕВС. Франсуа Миттеран и Гельмут Коль выразили общие опасения, что теперь, когда холодная война затихла, старые демоны могут вновь восстать из своих неглубоких могил. Французское правительство к тому же стремилось избавиться от доминирования немецкой марки и Бундесбанка – «монстра из Франкфурта». Миттеран и Коль заявили, тщательно подбирая слова, что единая валюта нужна для того, чтобы сделать европейскую интеграцию «необратимой». Однако оставалось противоречие: доверия хватило для принятия общей валюты, но его было недостаточно, чтобы договориться об управлении европейской экономикой. Политтехнологов, стоявших за созданием ЕВС, не волновало, что объединение противоречивых монетарных и моральных устоев означает, что как только общая валюта окажется под внутренним или внешним прессингом, она может не выдержать.
* * *
Что же ожидает Европу после радикальной трансформации? Продолжит ли Союз соревноваться в легкой весовой категории? Или он сумеет стать чем-то большим, нежели простая сумма составляющих его частей?
Ясно одно: у Евросоюза нет покровителей на небесах – США находятся в состоянии перенапряжения и больше не желают или не могут спасать европейцев от последствий их слабости. Мир совершает плавание в неведомых морях, мы вступили в эру глобализации с ее перспективами и опасностями, и уже слышно приближение всадников Апокалипсиса: оружие массового уничтожения, терроризм, несостоятельные государства. Сейчас не время заниматься мелочными спорами – необходимо дать правильный ответ на вызовы современности, и никакие оправдания больше не принимаются. За все придется платить по счетам; недееспособность по собственной вине не будет исключением.
