Статья подготовлена в рамках исследования по гранту РГНФ 09-03-00700 а/р на тему «Россия на пути к глобальному лидерству: укрепление “мягкой силы” страны в многополярном мире».
8 апреля 2010 г. президенты России и США подписали в Праге Договор о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (Договор СНВ-3). Несмотря на спринтерские сроки работы, он получился вполне полноценным: 12 страниц текста самого договора, 137 – протокола к нему плюс короткое заявление относительно противоракетной обороны.
Документ, срок действия которого обозначен в 10 лет, призван заменить Договор СНВ-1 от 1991 г., срок действия которого истек 4 декабря 2009 г. (Договор СНВ-2 не был ратифицирован российской стороной. – Ред.), а также, как заявил президент РФ Дмитрий Медведев, Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (ДСНП) от 2002 г. Установлены ограничения: 700 единиц для развернутых межконтинентальных баллистических ракет (МБР), развернутых баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) и развернутых тяжелых бомбардировщиков (ТБ); 1 550 единиц для боезарядов на развернутых МБР, боезарядов на развернутых БРПЛ и ядерных боезарядов, засчитываемых за развернутыми ТБ; 800 единиц для развернутых и неразвернутых пусковых установок МБР, развернутых и неразвернутых пусковых установок БРПЛ, развернутых и неразвернутых ТБ. По боеголовкам это в три раза, а по носителям в два раза ниже уровня по Договору СНВ-1 и примерно на 30 % ниже уровня по ДСНП.
Оценки Договора СНВ-3 в отечественном и американском экспертном и политическом сообществах неоднозначны. Каково же его реальное значение, в чем основные достоинства и недостатки? Этот вопрос требует честного и непредвзятого ответа, свободного от политических пристрастий, субъективных предпочтений и неоправданных эмоций.
Достоинства договора
Начнем с достоинств. Главное состоит в том, что преодолевается международно-правовой вакуум, возникший по истечении срока действия Договора СНВ-1. Последний являлся единственным международно-правовым документом, регулировавшим проверяемое сокращение стратегических ядерных сил (СЯС) обеих стран, а также поддержание их на уровне, вдвое более низком, чем по окончании холодной войны. Предусматриваемый режим проверки стал основой соблюдения и ДСНП, который без Договора СНВ-1 превращался в декларацию о намерениях, не поддающуюся верификации.
Важно, что новый договор учреждает двустороннюю комиссию по его соблюдению. Тем самым возобновляется важнейший канал постоянного стратегического диалога по снятию взаимной озабоченности сторон в области ядерной политики, предоставляется возможность взаимно прояснять планы военного строительства в области СЯС, обеспечивать прозрачность намерений. Функционирование такого канала, как показал опыт двусторонних отношений и в годы холодной войны, и после нее, способствует укреплению стратегической стабильности.
По сравнению с весьма громоздкой системой контроля, установленной Договором СНВ-1, новое соглашение предполагает «облегченный» режим проверки. Так, например, не предусмотрен непрерывный контроль за производством вооружений, когда периметры соответствующих заводов в Воткинске (Удмуртия) и Магне (штат Юта) были объектом постоянного наблюдения многочисленных инспекторов. Средства, выделяемые на «обслуживание» соблюдения обязательств, вероятно, сократятся. Кроме того, «щадящий» режим инспекций свидетельствует о том, что уровень взаимного доверия сегодня выше, чем на день подписания Договора СНВ-1.
Следующий положительный момент: каждая из сторон имеет право по своему усмотрению определять состав и структуру стратегических наступательных вооружений. Это существенно, особенно для России, поскольку дает ей возможность проводить и впредь самостоятельную ядерную политику, делая упор, в частности, на наземный компонент СЯС, в котором у Москвы традиционное преимущество. Ранее Соединенные Штаты добивались сокращения именно в этой области, что вызывало у России подозрение в стремлении максимально ослабить наш потенциал ответного удара. Предоставляя «свободу рук» в формировании СЯС, новый договор лишает подобного рода подозрения всяких оснований.
Сняты и ограничения на передвижение ядерных мобильных комплексов (у США таких комплексов нет, а в России это межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь» и «Тополь-М»). В соответствии с прежним договором эти комплексы сосредотачивались в так называемых районах развертывания и не имели права покидать их без уведомления другой стороны. По мнению наших специалистов, это тоже ослабляло российский потенциал ответного и ответно-встречного удара, что негативно сказывалось на стратегической стабильности. Теперь ограничений на мобильность наземного компонента российских СЯС нет, что в некоторой степени компенсирует мобильность американских атомных подводных лодок (АПЛ).
Российским дипломатам удалось отразить в преамбуле нового договора «наличие взаимосвязи между стратегическими наступательными вооружениями и стратегическими оборонительными вооружениями, возрастающую важность этой взаимосвязи в процессе сокращения стратегических ядерных вооружений и то, что нынешние стратегические оборонительные вооружения не подрывают жизнеспособность и эффективность стратегических наступательных вооружений Сторон». Предыдущие соглашения по СНВ содержали такую увязку, но она напрямую отсылала к действовавшему тогда Договору по ПРО. Барак Обама еще в апреле прошлого года на встрече в Лондоне согласился на формулировку, в которой такая увязка признается и теперь.
При подписании Договора СНВ-3 российская сторона сделала одностороннее заявление по ПРО. Новый договор «может действовать и быть жизнеспособным только в условиях, когда нет качественного и количественного наращивания возможностей систем противоракетной обороны США. Следовательно, исключительные обстоятельства, упомянутые в статье XIV Договора, включают также такое наращивание возможностей систем противоракетной обороны США, при котором возникнет угроза потенциалу стратегических ядерных сил РФ».
По-видимому, это максимум того, что можно было сделать в условиях прекращения действия Договора по ПРО от 1972 г.
С учетом того, что нынешняя стратегическая система американской ПРО, по оценкам специалистов, всерьез не угрожает нашим СЯС, и принимая во внимание решения администрации Обамы заморозить финансирование некоторых программ в этой области, включая строительство третьего позиционного района ПРО в странах Центральной и Восточной Европы, можно утверждать, что договор сохраняет ядерный баланс (который следует отличать от ядерного паритета) между Россией и Соединенными Штатами. Если американцы не пересмотрят свои решения (а такое вероятно, особенно если в 2012 г. в Белый дом вернутся республиканцы) и не будут наращивать плотность стратегической системы ПРО, баланс сохранится до конца срока действия договора.
Наконец, важна и чисто политическая сторона: подтверждена готовность США рассматривать сферу ядерного взаимодействия между двумя странами как сферу привилегированных двусторонних политических отношений, что чрезвычайно ценно для России, которая настаивает на своем статусе великой державы.
Критика договора: проблема ПРО
Критики указывают на то, что в Договоре СНВ-3 не предусмотрены ограничения американской системы ПРО. Конечно, рассчитывать на то, что американцы пойдут сейчас на подобные ограничения, было практически невозможно. Но в стратегической перспективе глобальная система, создаваемая Вашингтоном для нейтрализации ядерного потенциала других держав, вызывает законную озабоченность отечественных политиков и военных.
В феврале 2010 г. Министерство обороны США опубликовало обзорный доклад по ПРО. В нем отмечено, что ракетная угроза нарастает и в количественном, и в качественном выражении, а впредь она будет только усугубляться. При этом среди угроз названы усилия других государств по достижению большей защищенности их ракет от упреждающего удара. А это значит, что такой удар является частью оперативных планов Соединенных Штатов. По расчетам американцев, стратегическая ПРО позволит уничтожить единичные носители и боевые части (БЧ) из состава Стратегических ядерных сил РФ, уцелевшие после нанесения упреждающего (обезоруживающего) удара.
Российская дипломатия и пропаганда уделяли чрезмерное внимание возможному размещению элементов американской системы ПРО в Восточной Европе, в результате чего создалось впечатление, что наибольшую угрозу представляет система ПРО наземного базирования, основанная на противоракетах GBI (ground-based interceptor). Между тем как по количественным, так и по качественным характеристикам эти противоракеты пока не могут всерьез угрожать СЯС РФ даже с учетом значительного сокращения последних. Сегодня основную угрозу России представляет система противоракетной обороны морского базирования, размещенная на кораблях ВМС США, оснащенных системой Aegis. Она основана на зенитных управляемых ракетах (ЗУР) Standard, модификация которых Standard SМ-3 успешно испытана в качестве противоспутникового оружия и, следовательно, обладает возможностями ПРО против любых баллистических ракет, включая МБР. Системе ПРО морского базирования присуща высокая мобильность (она передвигается вместе с кораблями), то есть она способна работать на различных географических направлениях. В частности, в связи с начавшимся таянием арктических льдов группа из нескольких крейсеров и эсминцев сможет постоянно находиться в высоких широтах на траекториях полета МБР и БРПЛ из России в США. Количество одновременно развернутых на кораблях ВМС США ЗУР Standard SМ-3 может составлять не менее 1 тысячи. Именно это и гарантирует поражение единичных российских ракет, уцелевших после нанесения обезоруживающего удара, даже если эффективность американской системы ПРО в перспективе составит не более 25–30 %.
Кроме того, Соединенные Штаты способны создать систему ПРО воздушного базирования, представляющую собой лазерную установку на самолете Boeing 747, предназначенную для поражения МБР и БРПЛ на активном участке траектории. Эффективная дальность поражения этой системы не превысит несколько сотен километров, и она вряд ли применима против МБР, стартующих из глубины российской территории. Зато может быть успешно использована против БРПЛ, запускаемых с ракетного подводного крейсера стратегического назначения из акваторий в Северном Ледовитом и Атлантическом океанах. Самолет с лазером на борту способен достаточно долго барражировать над этими акваториями, при этом ему не потребуется истребительное прикрытие, так как он будет находиться вне досягаемости истребительной авиации.
Что касается системы ПРО наземного базирования, то угрозу скорее представляют не противоракеты GBI, а радиолокационные станции системы предупреждения о ракетном нападении, размещенные за пределами территории США (в Великобритании, Гренландии, а ранее планировалось и в Чехии). Они способны обнаруживать пуски МБР с территории России почти сразу после их осуществления и выдавать целеуказания для кораблей, оснащенных системой Aegis.
Решение Барака Обамы отказаться от планов администрации Буша разместить 10 ракет-перехватчиков в Польше и радар в Чехии основано на новых разведывательных оценках, сделанных в мае прошлого года. В соответствии с полученными тогда данными Иран замедлил разработку своих МБР, с помощью которых по американской территории мог бы быть нанесен ракетный удар. Вместо этого, подчеркивается в докладе ЦРУ, Иран сосредоточил внимание на ускоренном производстве ракет с меньшим радиусом действия, способных применяться для нападения на Израиль, а также другие страны региона, где дислоцированы армейские части Соединенных Штатов. Одновременно американцы пояснили, что новый план с использованием размещаемых на морских судах радаров Aegis и связанных с ними ракет-перехватчиков Standard может стать надежной системой, способной противостоять существующим вызовам и в первую очередь защитить союзников по НАТО. В связи с этим они предложили разместить установки SM-3 и комплексы Patriot в Польше, а также командные и контрольные элементы в Чехии. В то же время отражение возможной угрозы со стороны Ирана по-прежнему возлагается американцами в основном на ракеты-перехватчики ПРО, установленные на Аляске и в Калифорнии.
Администрация Обамы приняла важные решения по сокращению бюджета в части элементов противоракетной обороны и по закрытию ряда программ вообще. Если проанализировать их, то получится, что элементы стратегической ПРО на территории США ограничиваются количественно даже ниже того уровня, который был предусмотрен Договором по ПРО 1972 г. (Спрашивается, зачем из него выходили?) Ряд программ отменен или по крайней мере заморожен.
В принципе сегодня американская система противоракетной обороны идет по пути развития региональных систем, то есть той же европейской ПРО театра военных действий. Это те темы, которые в свое время совместно отрабатывались по линии Россия – НАТО и в рамках двусторонних переговоров Россия – Соединенные Штаты. Они действительно имеют отношение к тем угрозам, которые реально могут возникнуть.
В этой связи следовало бы вспомнить предложения России от 2007 г. Они включали в себя вопросы, касавшиеся не только использования двух российских РЛС (одна на территории Азербайджана, вторая в Армавире), но и центров по обмену информацией: один в Москве (по нему когда-то был подписан меморандум, но, правда, он не был открыт), второй в Брюсселе. Они как раз предназначены для того, чтобы давать оценку обстановки, выявлять ракетные угрозы и принимать соответствующие решения о развертывании подвижных комплексов ПРО, которые имеются и у России, и у США, и у европейцев, в зависимости от того, откуда возникает угроза. То есть предлагался формат совместного управления. А документы, которые были подписаны в связи с созданием центра по обмену данными более десяти лет назад, предусматривали участие в их работе всех заинтересованных государств. Это предложение, по существу, остается в силе, но нуждается в поддержке, в том числе европейской.
Для начала следует совместными усилиями оценить ракетные угрозы, о чем президенты России и Соединенных Штатов договорились еще в июле 2009 г. Это позволило бы в перспективе создать Центр по обмену данными для взаимного оповещения об испытательных запусках ракет с участием европейцев. По оценкам ряда российских экспертов, имеющиеся у США компоненты системы ПРО не представляют непосредственной угрозы для национальной безопасности России, во всяком случае на ближайшие 15–25 лет, до тех пор пока американцы не развернут стратегическую систему ПРО (если это случится), а Москва окажется неспособна противопоставить этому контрмеры.
Вместе с тем надо учитывать, что накопленный в Америке технологический задел и результаты натурных испытаний отдельных компонентов системы ПРО (несмотря на сокращение ассигнований на их разработку в последние годы) позволяет уже в среднесрочной перспективе (5–10 лет) развернуть ограниченную противоракетную систему, плотность которой можно будет в дальнейшем постоянно наращивать. Интересам нашей страны она вряд ли сможет угрожать в течение следующих 15–25 лет, особенно если Российская Федерация проведет модернизацию своего стратегического ядерного потенциала. Но ввод в действие американской системы ПРО будет способствовать перенацеливанию ядерных сил других стран с американских объектов, возможно, и на объекты России, что в свою очередь вызовет дестабилизацию стратегической обстановки в мире. Вот почему целесообразно выдвинуть глубоко продуманные и хорошо аргументированные предложения по сотрудничеству в области ПРО. Такому, которое не подрывало бы стратегическую стабильность, в том числе по совместному созданию и использованию глобальных информационных систем, и предусматривало бы новое поколение мер доверия в области ядерных вооружений – как стратегических, так и тактических.
В частности, можно было бы предложить совместный проект российско-американской информационной системы космического базирования (сейчас американцы сами работают над такой низкоорбитальной системой, получившей наименование «СБИРС-Лоу», которая для нас является одним из критичных компонентов будущей американской системы ПРО). Эту идею можно было бы обосновать заявленной готовностью США к сотрудничеству обеих стран, в том числе и в области ПРО, укреплением доверия и тем, что планируемая система, по заявлениям американского президента, не будет направлена против России. Отношение американцев к такому предложению наглядно продемонстрирует, насколько справедливы заявления официальных лиц о том, что разрабатываемая система ПРО не имеет антироссийской направленности.
Критика договора: сложности бухгалтерии
Второй объект критики договора – отсутствие в нем ограничений на крылатые ракеты морского базирования (КРМБ), по которым США имеют подавляющее превосходство над Россией. КРМБ гораздо более многочисленны, чем крылатые ракеты воздушного базирования (КРВБ), хотя первые, в отличие от вторых, не идут в зачет нового договора (об этом ниже). Такая ситуация представляется в высшей степени странной потому, что эти ракеты почти одинаковы по своей конструкции (КРМБ имеют лишь дополнительный стартовый ускоритель).
Количество КРМБ, одновременно развернутых на атомных многоцелевых подводных лодках, крейсерах и эсминцах ВМС США, не поддается точному исчислению, однако с высокой долей уверенности можно предположить, что оно, возможно, достигает нескольких тысяч, но никак не меньше одной тысячи. В свою очередь российский Военно-морской флот имеет примерно 20 атомных подводных лодок (АПЛ), способных запускать КРМБ через торпедные аппараты. Общее число КРМБ на наших боеготовых АПЛ, видимо, не превышает 100 единиц, то есть мы отстаем от США по этому средству поражения, как минимум, на порядок. При этом российские крылатые ракеты (КР) как морского, так и воздушного базирования существуют только в ядерном снаряжении и поэтому не могут быть применены в обычных войнах.
Крылатые ракеты не обнаруживаются с помощью систем предупреждения о ракетном нападении, хотя и отслеживаются – правда, с очень большим трудом – с помощью радиотехнических войск ВВС и ПВО. Они могут быть обнаружены и поражены зенитными ракетными системами С-300 и С-400, но количество первых в российских войсках быстро сокращается, а вторые фактически еще не поступили на вооружение. Американские КР Tomahawk весьма удобны и отличаются относительной дешевизной. Они обеспечивают высокую точность поражения целей на значительном удалении от места пуска (1 200–2 500 км и более) и гибкость применения (за счет быстрой конвертации из ядерного варианта в обычный и обратно). В ходе боевых действий в Афганистане, Ираке и Югославии ВВС и ВМС США применяли КРВБ и КРМБ в массовом порядке с достаточно высокой эффективностью.
В условиях почти полной деградации отечественной системы ПВО Россия сегодня чрезвычайно уязвима для ударов КРМБ. Это относится и к стратегической авиации. Стратегические бомбардировщики дислоцируются всего на двух аэродромах (в Саратовской и Амурской областях), являются крупноразмерными целями, очень уязвимыми для ударов с воздуха. Несколько крылатых ракет с обычными боевыми частями (осколочно-фугасными или кассетными) могут вывести из строя все эти самолеты.
На надводных кораблях ВМС РФ нет ничего даже отдаленно напоминающего систему Aegis. Существующий в единственном экземпляре атомный крейсер «Пётр Великий» формально обладает огромной боевой мощью, но предназначен только для ведения морского боя, причем и здесь его гибкость почти нулевая (целями фактически могут быть только крупные надводные корабли). Остальные немногочисленные корабли океанской зоны, еще сохранившие способность выйти в море, обладают в этом плане нулевым потенциалом (если не рассматривать вариант стрельбы противокорабельными ракетами по наземным целям в непосредственной близости от побережья).
Еще один недостаток нового договора, на который указывают его критики, – отсутствие ограничений на высокоточное оружие в обычном оснащении. Действительно, наличие в ВВС и ВМС США большого количества КР и другого высокоточного оружия, наводимого на цели с помощью искусственных спутников Земли в реальном масштабе времени, создает угрозу нанесения по Стратегическим ядерным силам РФ обезоруживающего удара, причем, скорее всего, неядерного (по экологическим соображениям) либо микроядерного. Его успеху способствует быстрое сокращение как собственно СЯС, так и системы ПВО. По мере дальнейшей деградации наших СЯС и ПВО при одновременном увеличении количества американского высокоточного оружия вероятность нанесения такого удара будет возрастать.
Кроме того, в договоре нет ограничений на качественную гонку СНВ, т. е. на создание новых типов и видов ядерного и другого оружия (в частности, на основе новых физических принципов), что в перспективе дает важные преимущества Соединенным Штатам, которые значительно превосходят Россию по уровню технологического развития. Примером нового оружия являются и так называемые электромагнитные пушки, и противоракетные системы кинетического действия, создаваемые для уничтожения МБР на всех участках траектории полета, и пр.
Наконец, уязвимое место Договора СНВ-3 – правила засчета ядерных боеголовок.
Во-первых, по этому договору засчитываются только развернутые боеголовки, благодаря чему Пентагон сможет передать ядерные боезаряды на хранение, а при необходимости быстро восстановить ядерный арсенал. Это создает проблему так называемого «возвратного потенциала», который не охвачен процедурами контроля. По некоторым оценкам, он может составить до 3 тыс. неучтенных боеголовок, которые США способны заново развернуть за 6 месяцев. Для России такое положение – в силу особенностей хранения ядерных боеголовок – более чувствительно, чем для Соединенных Штатов.
Во-вторых, в новом договоре есть положение, по которому бомбардировщики считаются носителями одного боезаряда вне зависимости от того, сколько таких зарядов хранится на базах и сколько зарядов они реально могут нести на борту. В этом положении заложена навязанная американцами еще в конце 1980-х гг. логика концепции ядерного сдерживания, согласно которой «низкоскоростные» бомбардировщики меньше дестабилизируют обстановку, потому что руководитель нападающей страны может отменить свое решение о нанесении удара после их взлета, а у подвергающейся нападению страны будет больше времени для предупреждения о готовящейся атаке. Поэтому уже в Договоре СНВ-1 для бомбардировщиков сделали щедрые «скидки». Новые бомбардировщики В-1 и В-2 стали засчитываться как одна единица, хотя они способны нести до 20 ядерных зарядов. Что касается более старых В-52, то у них учитывалась лишь половина настоящей боевой нагрузки и каждый самолет приравнивали к 10 боеголовкам. В Договоре СНВ-3 все бомбардировщики считаются как одна ядерная боеголовка. Федерация американских ученых пришла к выводу, что из подсчета будут исключены 450 американских и 860 российских боезарядов. Однако, поскольку в целом по тяжелым бомбардировщикам (ТБ) у американцев есть серьезные преимущества (наши ТБ уже почти выработали свой ресурс), такое положение дел выгоднее им.
В-третьих, в отличие от первоначального соглашения по СНВ, по новому договору не будет считаться максимальное число боеголовок на каждой ракете. Это позволит Вашингтону проводить сокращения, демонтируя головные части и отправляя их на хранение, в то время как ракеты останутся в своих шахтах. Иными словами, Соединенные Штаты смогут быстро восстановить свой потенциал и количественно превзойти российский арсенал, имеющий ракеты с гораздо меньшим запасом дополнительных боеголовок.
Таким образом, предусмотренные в договоре правила засчета создают возможности для его «флангового обхода» по многим направлениям.
Главные проблемы – впереди
Важно обратить внимание и на то обстоятельство, что подписание Договора СНВ-3 не означает окончания проблем. Для ратификации договора в США требуется, чтобы его поддержали 67 сенаторов из 100, а у демократов сейчас – только 58 голосов. 15 декабря 2009 г. 41 сенатор, то есть все республиканцы и один независимый депутат, направили Обаме письмо, заявив, что поддержат новый договор по СНВ только в том случае, если администрация запланирует и полностью профинансирует работы по модернизации устаревающего ядерного арсенала Соединенных Штатов. Ключевые консервативные сенаторы и сегодня не поддерживают новый договор и требуют гарантий того, что соглашение не ограничит систему противоракетной обороны, режим проверок и работы по модернизации ядерного оружия. Заявления о том, что Москва выйдет из договора, если ПРО будет угрожать российским ядерным силам, по их мнению, также могут помешать развитию американской системы.
В ноябре в США пройдут промежуточные выборы в Конгресс. С большой долей вероятности демократы их проиграют, а республиканцы получат еще несколько мест в Сенате. Положение демократов может улучшиться лишь в том случае, если Обама начнет стремительно набирать былую популярность. Однако это маловероятно, поскольку уровень безработицы остается высоким, положение дел в экономике по-прежнему сложное, американцы проваливаются и в Афганистане, и в Ираке. Поэтому, если голосование по ратификации состоится в следующем году – он, скорее всего, ратифицирован не будет.
Еще одна проблема – перспективы дальнейшего сокращения ядерного оружия. Администрация Обамы заявила о желании обсудить на следующем этапе переговорного процесса вопросы о тактическом ядерном оружии (ТЯО). В арсенале Соединенных Штатов имеется, по разным данным, 1 200 единиц такого оружия, из них 500 в состоянии боеготовности. 200 из последних — в Европе. У России, по неофициальным данным (официальных мы по заведенной привычке не предоставляем), таких боезарядов – 5 400. 2 000 в состоянии боеготовности, большая часть из них – в Европе. Значительная часть этих боеприпасов нужна России и для сдерживания внеевропейских угроз, и для психологической компенсации численного превосходства обычных сил НАТО в Европе.
Если формальные переговоры о сокращении ТЯО начнутся, то, как справедливо полагает Сергей Караганов, откроется еще один «ящик Пандоры», из которого предсказуемо полезут новые угрозы, пусть и фиктивные. Российские представители заявят о необходимости включить в эти переговоры вопросы о КРМБ, более многочисленных неядерных силах НАТО, а также об ограничении систем ПРО. Они потребуют полного вывода американского ядерного оружия из Европы, а союзники США по Североатлантическому альянсу будут настаивать на том, чтобы оставить его в качестве символа решимости защищать европейские страны. Все это осложнит и без того запутанную ситуацию, оживит призраки прошлого.
Наконец, проблема ядерного нераспространения. Спешка с новым договором по СНВ была связана с желанием России и Соединенных Штатов укрепить режим нераспространения. Ведь в мае 2010 г. состоялась обзорная конференция по Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Если бы Москва и Вашингтон не продемонстрировали, что выполняют свои обязательства по сокращению ядерных арсеналов (статья VI ДНЯО), это вызвало бы большие осложнения. Без Договора СНВ-3 режим контроля над вооружениями мог бы полностью развалиться уже в этом году.
Новый договор, возможно, притормозит на некоторое время процесс распространения ядерного оружия, но, скорее всего, не решит проблему в стратегическом плане. Смехотворно рассчитывать на то, что Россия и США всерьез будут стремиться к безъядерному миру. В свете сказанного о ТЯО сомнительно, что переговоры о ядерном разоружении продолжатся. Дальнейшие сокращения будут осуществляться в лучшем случае путем параллельных односторонних шагов, а возможно, и вообще без взаимных согласований, то есть по мере прежде всего технической и экономической целесообразности. А таковая определяется каждой из сторон самостоятельно, без каких бы то ни было консультаций с другой.
Кроме того, несмотря на существенное улучшение международной обстановки и сведение к минимуму вероятности возникновения крупных войн и военных конфликтов между ведущими державами, кардинального сокращения роли ядерного оружия (ЯО) в мировой политике пока не наблюдается. Напротив, беспрецедентные по масштабам террористические акты и меняющиеся приоритеты угроз ведут к опасному снижению порога применения ядерного оружия, росту вероятности его использования и возможной неконтролируемой эскалации. Этому же способствует дальнейшее распространение ОМУ и средств его доставки.
Отсутствие прогресса в области ядерного разоружения (а по новому договору, как и по большинству предыдущих, сокращению подлежат в основном лишь те вооружения, гарантийные сроки которых так или иначе истекают) является далеко не самой главной причиной кризиса режима нераспространения. Не менее ощутимый вклад вносит отсутствие консолидированной политики постоянных членов Совета Безопасности ООН по отношению к фактическим и потенциальным странам-нарушителям, в том числе к принятию действенных политических, дипломатических и экономических санкций к «пороговым государствам».
В годы холодной войны в «ядерный клуб» вступали не столько для того, чтобы сдерживать СССР или США (Китай, например, не мог всерьез рассчитывать на сдерживание Соединенных Штатов, а Франция — Советского Союза), сколько из соображений престижа, для повышения своего веса на международной арене.
Сегодня ситуация иная. ЯО востребовано многими странами не только ради престижа, но и как единственное средство отстаивания национального суверенитета, цивилизационного выбора (то есть собственной идентичности).
Примеры «околоядерной» Северной Кореи и неядерного Ирака у всех на виду. В первом случае США предпочли дипломатические средства урегулирования, во втором — использовали военную силу. Неудивительно, что некоторые государства уже сделали выводы и идут в этом вопросе по пути КНДР. Руководство Ирана искусно играет на противоречиях между ведущими странами мира и, по существу, игнорирует резолюции СБ ООН. Можно с высокой долей вероятности прогнозировать, что Иран, вопреки всем усилиям международного сообщества, де-факто станет ядерной державой либо обеспечит себе «пятиминутную готовность» создания ядерного оружия, которая даст ему возможность заниматься политическим шантажом.
Что делать России?
В политико-дипломатическом плане после ратификации заключенного договора крайне желательно вовлечь американское руководство в более широкий политико-стратегический диалог, нежели сокращение ТЯО. В данной связи можно было бы предложить начать совместный поиск путей минимизации рисков, исходящих из объективно существующей ситуации взаимного ядерного сдерживания («выход за пределы сдерживания»).
Если США будут готовы к проведению серьезных консультаций по стратегической стабильности (что при администрации Обамы все же вероятно), целесообразно сделать все возможное, чтобы были достигнуты следующие договоренности:
- обеспечение необратимости сокращений СНВ;
- фиксация положений об ограниченности будущей ПРО, о которой говорит американская сторона, путем установления предельного согласованного количества боеголовок, которое будет способна перехватить такая ПРО;
- запрет на развертывание систем космического базирования;
- обеспечение транспарентности и усиленного режима мер доверия в области стратегических вооружений.
Если, однако, американцы не будут готовы к новым договоренностям, у России, по всей вероятности, не останется иного выбора, кроме как продолжать самостоятельную ядерную политику. Это не противоречит положениям Договора СНВ-3 и логически вытекает из прекращения действия Договора по ПРО и бездействия Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). В любом случае России имеет смысл самостоятельно определять количественный и качественный состав своих ядерных сил, сделав традиционный упор на наземные МБР, прежде всего с разделяющимися головными частями индивидуального наведения. Это обеспечит ей возможность гарантированного сохранения потенциала ядерного сдерживания Соединенных Штатов и других государств при любом варианте развития военно-политической обстановки. Экономические возможности для этого, как показывают оценки, имеются. Кроме того, следует взвесить целесообразность возобновления работ по средствам, обеспечивающим эффективное противодействие американской ПРО, включая различные способы ее преодоления и сдерживания развития. В их числе – настильные траектории, маневрирующие боеголовки, сокращение разгонного участка баллистической траектории ракет и др. Под прикрытием ядерного щита необходимо активизировать модернизацию российских Вооруженных сил, дабы сделать их адекватными рискам, вызовам и угрозам XXI века.
