Какое место займет Белоруссия в Европейском союзе? Окажется ли она среди стран, которые бывший министр обороны США Доналд Рамсфелд окрестил «новой Европой», или станет восточным оплотом таких государств, как Германия и Франция? Сама постановка вопроса выглядит на первый взгляд беспочвенной фантазией: страна, которую по обе стороны Атлантики именуют «последней диктатурой Европы», имеет едва ли не наименьшие шансы на то, чтобы в обозримом будущем очутиться в составе Евросоюза.
Относительно вероятности и невероятности тех или иных политических сценариев можно сказать только одно: мир сегодня меняется с такой скоростью, что не стоит зарекаться ни от какого варианта. «Крутой вираж», случившийся в отношениях между союзными Москвой и Минском на рубеже 2006–2007 годов, а также своеобразные реверансы Александра Лукашенко в сторону Запада в очередной раз подтверждают простую истину: никогда не говори никогда…
А вот базовые установки населения и правящей элиты, их самовосприятие и стремление ориентироваться на определенных внешних партнеров не меняются слишком быстро на противоположные. К тому же эти установки определяют многое в политике государства, еще только стремящегося стать членом межгосударственного объединения или даже вовсе к этому не стремящегося.
«ПОД КЕМ МЫ БУДЕМ?»
Многие российские авторы склонны изображать политическую борьбу в нынешней Белоруссии в терминах уходящего вглубь веков противостояния Руси и Польши. Описанию «польской интриги», мечтаний Варшавы о восстановлении Речи Посполитой посвящены многие глубокомысленные штудии. При этом их авторы демонстрируют неплохое знание истории: действительно, еще в ХІХ – начале ХХ века польское культурное и идеологическое влияние соперничало в Белоруссии с русским почти на равных.
В пьесе классика белорусской литературы Янки Купалы «Тутэйшыя» (местные, здешние) рефреном повторяется появление Западного и Восточного ученых. В одной из сцен Восточный ученый, одетый в поддевку и косоворотку, записывает в блокноте, что «природа в Русском Северо-Западном крае велика и обильна, что же касается политических границ области, то они в представлении здешних общерусских людей очень туманны, но все же примечается стремление расширить их на Запад».
Облаченный в конфедератку и кунтуш Западный ученый одновременно с коллегой пишет, что «природа на Польских Крэсах Усходних («восточные окраины» Речи Посполитой. – Ред.) очень разнообразна и богата, что касается политических границ края, то представления местного общепольского населения не очень ясны, однако наблюдается стремление расширить их на Восток».
Понятен сарказм драматурга, но даже сама симметрия в представлении персонажей показывает, что по силе влияния, по крайней мере культурного, они примерно равны.
Стоит заметить, что и нынешние польские авторы версию их российских коллег о мощном польском влиянии на Белоруссию не слишком опровергают. О Речи Посполитой от моря до моря на самом деле никто и не помышляет, но роль Польши как проводника в Европу, наставника демократии и своеобразного европейского «старшего брата» белорусов кажется желательной и даже необходимой.
При этом история играет с двумя великими соседями Белоруссии злую шутку: и те, и другие не берут в расчет, что со времен купаловских «Тутэйшых» (пьеса написана в 1922 году. – Ред.) белорусы довольно сильно изменились.
Для понимания особенностей современной белорусской массовой психологии уместно привести отрывок из статьи Алеся Чобата «Детская путаница», повествующей о беседе белорусского националиста с крестьянами вскоре после обретения независимости в 1991-м:
– Алексей, – спросил один, самый умный. – Так под кем мы будем?
– Как это – под кем? – удивился художник. – Сами будем. Независимые.
– Ай, не говори ерунду, – разозлился собеседник. – Что независимые – это понятно. И что сами – ясно. Кормить же никто не будет… Но под кем?
– А как вы думаете? – засмеялся художник. Ему понравилась наивная искренность простых людей. Он подумал, что они так шутят, по-деревенски и по-белорусски.
– А мы поэтому и пришли, – отвечали сельчане. – Одни у нас говорят, что под поляками, другие – что под немцами…
– А вам как лучше, – все шутил художник с народом по-народному, – под немцами или под поляками?
– А нам все равно,– отвечали люди, – как скажут, так и будет… Но выходит, что всё же под немцами.
– Почему под немцами?! – у художника пропало все юмористическое настроение.
– Ну как же? Сколько тех поляков? А немец – ого! Сила! (Алесь Чобат. Тлум дзяцей. // Наша нiва. 2001. № 35 (244) http://nn.by/2001/35/10.htm).
ПОЛЬСКИЙ СЛЕД
Разумеется, наблюдения литератора – не самый сильный аргумент. Однако и обращение к такому объективному источнику, как перепись населения 1999 года, показывает, что мощное польское влияние на Белоруссию, по меньшей мере, проблематично.
Т а б л и ц а 1
Источник: Л. Шахотько, Д. Куделко. Этноязыковой состав населения Белоруссии // Вопросы статистики. 2002. № 11 (http://www.polit.ru/research/2004/10/15/population_print.html)
Почему больше половины белорусов говорят дома по-русски – это отдельная и больная тема. Нас интересует другой поразительный показатель в таблице 1 – среди белорусских поляков доля говорящих дома по-белорусски выше, чем среди этнических белорусов. При этом этнические русские говорят дома по-русски почти все поголовно. Если этническое меньшинство оказывается ассимилированным местным контекстом в известном смысле даже больше, чем коренной этнос, едва ли есть основания говорить об особенно сильном влиянии культуры этого меньшинства.
В период президентской кампании в Белоруссии в 2006-м многие российские издания упорно сообщали своим читателям, что основной кандидат оппозиции Александр Милинкевич – католик. Опровержение этого ошибочного утверждения (Милинкевич – прихожанин Русской православной церкви) на газетные полосы так и не попало – отчасти в силу специфической позиции, занятой в ходе кампании многими российскими СМИ, а отчасти и по причине той же установки: все прозападное, националистическое в Белоруссии идет от Польши и католицизма.
Так, возможно, это видится из Москвы, но в самой Белоруссии дело обстоит иначе. Даже взаимоотношения белорусского католицизма и «польскости» куда сложнее, чем это представляется стороннему наблюдателю. Можно напомнить, например, что требование нынешней белорусской власти сократить число католических священников – уроженцев Польши впервые прозвучало еще в начале 1990-х годов со стороны национально-демократической оппозиции.
Стоит процитировать также весьма показательный фрагмент статьи с ироничным названием «Панская Польша и беспанская Белоруссия» Петра Рудковского – известного белорусского публициста, монаха ордена доминиканцев, выпускника Ягеллонского университета: «Нужно признать, что консенсус среди гродненского духовенства в отношении миссии в защиту польскости весьма прочен, а любые попытки ввести белорусский язык в костелы сталкиваются с энергичным вето бескомпромиссных борцов за status quo». Полемизируя с профессором Люблинского католического университета ксендзом Романом Дзваньковским, Рудковский пишет: «Разве Дзваньковский не знает об атмосфере презрения и дискриминации всего белорусского, которая царит среди гродненского духовенства? Или уважаемый профессор никогда не слышал, как польские ксендзы с наслаждением цитируют искреннее признание одной бабки: “По-белорусски можно говорить в хлеву, в свинарнике, но в костеле – никогда”»? (Пётра Рудкоўскi. Панская Польшча i бяспанская Беларусь. ARCHE. 2005. № 1(35) http://arche.bymedia.net/2005-1/rudkouski105.htm).
По оценке Рудковского, «больше всего оппонентов Лукашенко как раз среди пробелорусского католического движения. В то же время просторечные католики-тутэйшые, которые определяют себя как поляков, в большинстве своем очень привязаны к “колхозности”… “Колхозность” – отличное убежище для неспособных присоединиться к более широким культурам – польской, белорусской или русской. Среди них преобладают люди старые и малообразованные, которые и создают среду “польскости” в Гродненской области. Лукашенко для них – гарант старого порядка, к которому они привыкли и с которым сжились, а для самого Лукашенко просторечные поляки – это довольно надежный электорат».
Смысл статьи Петра Рудковского не сводится к этим резким высказываниям, но и их достаточно, чтобы понять, что в Белоруссии национализм, католицизм, Польша и Европа – понятия, по меньшей мере, отнюдь не тождественные. Более того, именно католическая белорусская интеллигенция нередко особенно болезненно относится к попыткам расширить польское влияние в Белоруссии. Понятно, что проблемы языка в белорусском костеле беспокоят католика Рудковского больше, чем его православных единомышленников.
Тут уместно привести общие данные о конфессиональной структуре Белоруссии. Большинство населения – это православные, принадлежащие белорусскому экзархату Русской православной церкви (по различным оценкам, их от 73 % до 80 %). На втором месте – римо-католики (13–15 %), протестанты – около 2 % , при этом более половины из них относятся к христианам веры евангельской. По данным Комитета по делам религий и национальностей при Совете министров РБ, на 2002 год в стране насчитывалось 1 224 православных прихода, 432 римско-католических, 35 старообрядческих, 491 община христиан веры евангельской, 270 – христиан-баптистов, 61 – полного евангелия, 51 – адвентистов седьмого дня, 25 – иудейских, 11 общин прогрессивного иудаизма, 26 – свидетелей Иеговы, 27 – мусульманских, 20 – новоапостольских, 14 – греко-католических, а также 13 общин восточных религий.
Половина римско-католических общин находится в Гродненской области с самой высокой в Белоруссии долей польского населения (около 25 %). Однако простые арифметические подсчеты показывают, что белорусские католики – не только и даже не столько этнические поляки (последние составляют около 4 % населения страны, а католики – 13–15 %).
Но если «проевропейскость» в Белоруссии не равна «пропольскости», то чему же она равна? В некоторой степени ответ на этот вопрос дает таблица 2, в которой представлены результаты опроса, проведенного исследовательским центром Независимый институт социально-экономических и политических исследований в мае 2006 года.
Т а б л и ц а 2
* Индекс исчисляется как разность процентов ответов «одобряю» и «не одобряю», деленная на 100.
ОРИЕНТАЦИЯ НА ГЕРМАНИЮ
Конечно, в немалой степени данные таблицы 2 – результат массированной государственной пропаганды, дьяволизации отдельных стран, особенно нелюбимых белорусской властью. Но сводить все к манипуляции сознанием вряд ли стоит; по крайней мере, формирование более высокой оценки Германии по сравнению с самой Белоруссией в задачи госпропаганды заведомо не входит.
Высокие оценки Германии подтверждаются и иными данными многочисленных опросов – эта страна в наибольшей степени представляется респондентам образцом для Белоруссии, а немецкие лидеры (Гельмут Коль, Герхард Шрёдер, Ангела Меркель), так сказать, по должности оказывались популярнее лидеров стран Восточной Европы и США. По такому критерию, как дружественность политики зарубежных стран в отношении Белоруссии, Германия оказывается в первой пятерке – вместе с Россией, Украиной, Казахстаном и Китаем.
Столь сильная германофилия тем более удивительна, что Белоруссия потеряла во Второй мировой войне каждого четвертого (по некоторым данным, каждого третьего) жителя, и до сих пор Великая Отечественная война – важнейший элемент государственной идеологии.
Косвенные геополитические предпочтения белорусов подтверждаются и ответами на «лобовой» вопрос (май 2006 года).
Т а б л и ц а 3
В таблице 3 любопытны несколько моментов. В последние годы примерно треть белорусов в опросах высказывалась за присоединение их страны к Европейскому союзу. Однако скрытых проевропейцев оказывается несколько больше: поиграть в игру «Если бы мы вошли в ЕС» соглашаются более половины опрошенных. Ну а результат этой игры весьма убедителен: «старой Европе» отдал предпочтение почти каждый второй респондент.
В заключение приведу данные о так называемых индексах социальной дистанции – представителей каких этносов респонденты готовы были бы видеть зятьями и невестками, коллегами по работе, соседями или только жителями Белоруссии. Самым близким белорусским гражданам этносом оказываются русские, затем – украинцы, незначительно от них отстают поляки. После них идут западноевропейцы (англичане, французы, немцы и др.), потом – жители Центральной Европы (чехи, словаки, венгры, сербы и др.), следом – литовцы, евреи, латыши, и только после них – американцы, ну а далее – уроженцы стран Центральной Азии, арабы, кавказцы и пр.
С одной стороны, социально, этнически поляки, по сути, делят с украинцами второе-третье места в рейтинге симпатий. В этом белорусы, по-видимому, сильно отличаются от россиян, для которых поляки – не свои.
С другой стороны, всех остальных опережают именно народы Западной Европы, и дело вряд ли только в их достатке – американцы, как минимум, не беднее их, но социальная дистанция с ними значительно больше.
Подводя итоги, следует сказать, что поляки остаются одним из самых близких белорусам народов. Но мощное идеологическое и культурное влияние Польши осталось в прошлом. Польша ныне – не слишком притягательный образец даже для прозападно настроенных белорусов, которые в большей степени ориентированы на страны «старой Европы», в первую очередь Германию. При этом наблюдается очевидное политическое дистанцирование от Соединенных Штатов Америки, которые, впрочем, являются и главным объектом атак со стороны официальной пропаганды.
Смена политической ситуации в стране и соответственно идеологических ориентиров может скорректировать эти геополитические предпочтения, но вряд ли изменит их кардинальным образом.
На основании имеющихся данных можно выдвинуть осторожную гипотезу: если установки кардинально не изменятся и Белоруссия станет в перспективе членом Европейского союза, то ее место в объединенной Европе будет существенно отличаться от того, какое занимают «новобранцы» 2004 года: Белоруссия превратится в ново-старую Европу, форпост «старой Европы» на востоке нашего континента.
