В 2005 году Москва и Токио отмечают важную историческую дату – 150-летие миссии адмирала Путятина и установления официальных отношений между Россией и Японией. Между тем уже за несколько месяцев до этой знаменательной годовщины поднялась мощная волна предложений и домыслов, связанных с проблемами российско-японских взаимоотношений.
А началось все в начале ноября 2004-го с выступления в одной из телепрограмм министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова, заявившего: Россия готова выполнить обязательства, зафиксированные в советско-японской Совместной декларации 1956 года, и передать Японии южнокурильские острова Хабомаи и Шикотан с условием, что Токио наконец подпишет мирный договор. Чуть позже российский президент Владимир Путин подтвердил это на встрече с членами правительства, отметив среди прочего, что «Россия готова выполнять договоренности с Японией в том объеме, как это понимают наши партнеры».
Вскоре, на форуме Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) в Сантьяго (Чили), японский премьер Дзюнъитиро Коидзуми отказался обсуждать российское предложение, подчеркнув решимость Японии получить от России все четыре острова. Налицо, таким образом, следующая ситуация: наша страна, проявляя добрую волю, предлагает компромисс, а Япония отвергает его, не желая воспользоваться вполне реальной возможностью получить территориальные уступки. Чем не мастерски разыгранный гамбит?
С одной стороны, родилось предположение, что Путин готов разрубить гордиев узел и вернуть Японии так называемые северные территории, то есть Южные Курилы. Путин, мол, получил на выборах столь мощную поддержку населения страны, что может позволить себе «пойти против течения» и принять непопулярное решение, чтобы поставить точку в наболевшем вопросе. Кроме того, приближающийся юбилей как бы подталкивает к эффектному жесту.
С другой стороны, в прессе еще до заявлений главы МИДа и президента РФ появились статьи, авторы которых задавали вопрос: «А так ли уж нужен России мирный договор с Японией?» – и отвечали на него отрицательно. По государственному каналу российского телевидения был показан фильм об антигуманных медицинских «экспериментах» в отряде № 731 Квантунской армии. Речь, похоже, идет об активизации тех групп влияния, которые выступают против любого обсуждения территориального вопроса.
ОТДАТЬ НЕЛЬЗЯ ОСТАВИТЬ
В настоящее время в академических и политических кругах существуют диаметрально противоположные точки зрения на территориальный вопрос. Все больше деятелей полагают, что отсутствие международно-признанных границ и мирного договора с соседней страной противоестественно. Кроме того, немало политиков и экспертов утверждают, что острова следует безоговорочно и немедленно вернуть, поскольку они «украдены» у Японии.
Едва ли можно полностью согласиться с такой точкой зрения. Ведь земли, о которых идет речь, украдены не были: Япония лишилась южнокурильских островов, поскольку потерпела военное поражение. Таким же образом Мексика потеряла в 1848 году свои северные территории (ныне североамериканские штаты Техас, Нью-Мексико, Калифорния), что, между прочим, не мешает ей не только поддерживать самые тесные отношения с Соединенными Штатами, но и участвовать с ними в интеграционных процессах в рамках Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА). Представим себе, что Москва до начала Второй мировой войны потребовала бы назад Южный Сахалин, от которого ей пришлось отказаться согласно Портсмутскому миру 1905 года, заключенному после разгрома России в войне с Японией. Как бы в таком случае отреагировала Япония? Конечно, ситуации с Курилами и с Южным Сахалином не совсем зеркальны, но суть одна: потеря территории явилась результатом поражения в войне. Провозглашенный же с середины XX века принцип «неприращения территории» в результате войны выглядит не более чем лицемерием на фоне многочисленных и разнообразных нарушений международного права, в том числе ведущими мировыми державами.
Противоположная точка зрения – «не отдадим ни пяди российской земли». Эта позиция опирается на патриотические настроения, которые подогреваются болезненными воспоминаниями о территориях, утраченных в результате распада Советского Союза. У подобной точки зрения есть влиятельные сторонники из числа федеральных и региональных политиков. Например, Иван Малахов, губернатор Сахалинской области, максимально ясно обозначил свои взгляды: «Для нас такого вопроса нет… для нас есть Курильские острова в составе Сахалинской области». Отчасти он прав: в конце концов, люди, родившиеся на островах, имеют право считать их своей родиной. Ряд политиков убеждены, что территориальные уступки означают потерю национального достоинства. Есть и другие – политические и экономические – основания отстаивать Курилы. Многие российские эксперты изыскивают исторические аргументы, призванные укрепить позицию Москвы в территориальном споре. Уйма времени и энергии уходит на изучение раритетных дипломатических документов и карт – кажется, всё уже переворошили! Однако подобный образ мышления и действий ввергает российско-японские отношения в состояние удручающего политического ступора.
В самом деле, в тупик ведут обе точки зрения. Истина, похоже, где-то посередине, так что совершенно необходимо искать цивилизованный компромисс. Наличие территориального спора – это не только проблема Японии, но и головная боль России.
Подходы Токио к решению территориальной проблемы тоже определяются двумя основными линиями. Приверженцы одной из них — максималисты, не признающие никаких компромиссов и выступающие за безусловное возвращение Японии всех четырех островов. Сторонники второй линии соглашаются с поэтапным решением территориальной проблемы и полагают, что сначала следует удовлетвориться возвращением Шикотана и Хабомаи, всячески развивать экономическое сотрудничество и лишь потом заводить разговор о двух остальных островах. Опыт подсказывает, что попытки вернуть все острова сразу практически не имеют шансов на успех.
ДАЛЕКИЕ И БЛИЗКИЕ
И у нас, и в Японии принято считать, что именно наличие давнего территориального спора является главной причиной того, что в целом взаимоотношения Москвы и Токио оставляют желать много лучшего. Причина, однако, лежит глубже: в основе этих отношений – взаимное недоверие, унаследованное от предыдущих поколений. В исторической памяти японцев подспудно живет представление об угрозе, связанной с доминированием России в Маньчжурии в конце XIX века. Российско-японские отношения пережили ряд кризисов, в результате которых Япония отказалась от претензий на Ляодунский полуостров (достался Японии по итогам ее войны с Китаем в 1894–1895 гг., однако был отобран у нее по требованию России, Германии и Франции под предлогом сохранения «территориальной неприкосновенности Китая». – Ред.). Как серьезный вызов восприняли в Токио и строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД – магистраль в Северо-Восточном Китае, построенная Россией в 1897—1903 гг. После Русско-японской войны 1904—1905 гг. южное направление КВЖД отошло к Японии и было названо Южно-Маньчжурской железной дорогой. – Ред.). Нагнетание подозрительности породили аренда Россией Порт-Артура и ввод в 1900 году российских войск в Маньчжурию в ходе восстания ихэтуаней (имеется в виду антиимпериалистическое восстание крестьян и городской бедноты Северного Китая в 1899—1901 гг., инициированное тайным религиозным обществом «Ихэцюань», т. е. «Кулак во имя справедливости и согласия». – Ред.).
Вступление СССР в войну против Японии (август 1945-го) в нарушение, как подчеркивают японцы, договора о нейтралитете серьезно ущемило их национальное самолюбие. А интернирование более 600 тыс. японских военнопленных в Сибири и вовсе нанесло сокрушительный удар по взаимоотношениям обеих стран. В целом само соседство с социалистическим государством воспринималось японцами как необходимость жить бок о бок с «огромным медведем», время от времени ворочающимся в своей берлоге. По мнению многих японцев, «медведь» продолжает ворочаться и по сей день. Представление о России как о гигантской непредсказуемой державе, якобы способной «опрокинуться» на крошечную Японию, подпитывает настороженное отношение. Россия до самых недавних пор находилась в числе потенциальных противников Страны восходящего солнца.
Хотя обе страны соседствуют в Северо-Восточной Азии, японцы рассматривают Россию скорее как европейское, то есть неблизкое, государство. Для тех областей японской территории, что обращены в сторону России, в японском языке есть даже специальное название – «ура-но Нихон», то есть «оборотная сторона Японии». Выходит, что Япония к США повернулась лицом, а к России – спиной.
Москва же неизменно воспринимала Японию как часть Дальневосточного региона – наверное, потому, что эта страна психологически «далека» от нас. Не только «далека», но и чревата неприятностями. В исторической памяти русских – военное поражение в 1905 году, «паровозная топка» японской интервенции на Дальнем Востоке (1918) в ходе Гражданской войны, провокации у озера Хасан (1938) и у реки Халхин-Гол (1939). Свою роковую роль сыграли десятилетия интенсивной обработки общественного мнения. Так, необходимость вступления СССР в войну против Японии сталинская пропаганда успешно мотивировала провокационными действиями японской армии. Слово «самурай» до сих пор негативно воспринимается российским массовым сознанием. Согласно опросам общественного мнения, абсолютное большинство населения России не знает, что спорные территории никогда до 1945 года не принадлежали России или Советскому Союзу.
Налицо поразительный географический, а скорее психологический разрыв: Сахалин и Курилы – это наш «самый дальний Восток», Япония же, как часть американской системы безопасности, – это «самый дальний Запад». А ведь между ними – всего лишь узкий пролив… Такое понимание проблемы, как ясно из опыта мирового развития последних десятилетий, необходимо преодолеть.
Сейчас уже очевидно: японцы всё больше хотят повернуться лицом к Дальнему Востоку и найти приемлемое решение территориального спора. Правда, этот вопрос, похоже, намеренно эксплуатируется частью истеблишмента, ориентированной на США. Да и общество в целом по-прежнему представляет себе Россию как страну с врожденными «комплексами», от которых она едва ли способна избавиться. Сознание с трудом освобождается от стереотипов, основанных на характерном для японцев эмоциональном восприятии.
Но в сегодняшней Японии эмоции мало-помалу уступают место прагматическому подходу. Вместе с тем было бы неосмотрительным утверждать, что недоверие в отношениях между Японией и Россией исчезло. Негативные тенденции, возникшие в ходе российских экономических преобразований, серьезно насторожили японцев, что также резко понижает шансы на подписание мирного договора.
НА ЧУЖИХ ПРИМЕРАХ
Может быть, чтобы решить российско-японские проблемы, стоит обратиться к мировому опыту? Уже хрестоматийным становится пример возвращения Израилем Египту Синайского полуострова (1982), площадь которого превышает не только Южные Курилы, но и сам Израиль. (Общая площадь островов Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп составляет 5 036 кв. км, то есть 0,029 % всей территории России.) Возвратить полуостров было для израильтян психологически непросто в том числе и потому, что там находится одна из иудейских святынь – гора Синай, на вершине которой пророк Моисей получил от Господа скрижали с десятью заповедями. И тем не менее Израиль пошел на обмен по формуле «мир за территории». И не прогадал: мир с египтянами оказался прочным, а сама формула территориального урегулирования в целях политической стабильности – плодотворной.
Еще одна любопытная схема связана с возвращением Соединенными Штатами Японии архипелага Рюкю, включая остров Окинава. Это произошло лишь в 1972-м – спустя 20 лет после того, как Вашингтон заключил с Токио Договор безопасности, в соответствии с которым оба государства становились ближайшими военно-политическими союзниками. И это при том, что до сих пор изрядную часть островов занимают американские военные базы. Возможно, подобного рода соглашение могло бы лечь в основу приемлемой как для России, так и для Японии формулы размежевания. Беда в том, что Токио не пойдет на заключение какого-либо договора, не получив от российской стороны твердых гарантий решения территориального вопроса. С точки зрения Японии, заключение договора значительно понижает вероятность возврата островов. Японские руководители заинтересованы в сохранении эффективных рычагов давления на Россию.
История нашей страны знает и примеры уступок территории. В 1867 году царское правительство продало Соединенным Штатам полуостров Аляска за сумму, которую можно считать символической. Просто тогда Санкт-Петербургу стало ясно, что обеспечение реального контроля над столь удаленной территорией – это слишком тяжелое бремя для России.
В контексте собственной территориальной проблемы японская политическая элита особенно остро воспринимает проблему Крыма. По мнению токийских экспертов, Россия с удивительной легкостью уступила Украине свой полуостров, хотя он «и исторически, и с точки зрения обеспечения безопасности России, а также и для сердца граждан России представляет собой район, имеющий важное значение, ни в коей мере не сопоставимое со значением северных островов Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп» (Вехи на пути к заключению мирного договора между Японией и Россией. 88 вопросов от граждан России / Пер. с японского. М.: Материк, 2000. С. 105). Такая покладистость Москвы породила в Японии надежды на то, что передача южнокурильских островов окажется столь же безболезненным для россиян процессом. И действительно, если бы территориальный спор с Японией в такой же степени влиял на российские стратегические приоритеты, как и «крымский вопрос» (а в случае с Крымом ставка для России была чрезмерно высока: выход из ее сферы влияния Украины мог бы разбалансировать всю систему международных отношений в Европе), то его урегулирование произошло бы значительно быстрее.
На сегодняшний день, однако, вокруг территориальной проблемы сохраняется весьма накаленная атмосфера. Как отмечал японский профессор Акихиро Ивасита, «любящие сенсации средства массовой информации и часть самозванных “специалистов по территориальному вопросу” превращают любые серьезные попытки найти решение территориального вопроса в сенсацию, а то и в скандал». До тех пор пока тональность российско-японских отношений не изменится, никакого заметного движения на пути к мирному договору ожидать не приходится.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО – ПУТЬ К СОГЛАСИЮ?
В принципе экономическое сотрудничество считается одним из наиболее эффективных способов ускорить заключение мирного договора. Японцы, в целом скептически относящиеся к экономическому рычагу, не склонны жестко привязывать территориальную проблему к укреплению хозяйственных связей с Россией.
Уровень развития экономических отношений между обеими странами сегодня невысок. Профессор Сигэки Хакамада, известный эксперт по российским проблемам, в статье с красноречивым заголовком «Российский кризис – хрупкость общества низкого доверия» отмечает: подлинная причина политических и экономических неурядиц в России заключается в том, что отсутствуют базовые, основанные на взаимодоверии, принципы гражданского общества. В японском же обществе доверие, как известно, ценится исключительно высоко. А нет доверия – нет и бизнеса. Перемещение капиталов с целью их использования в спекулятивных операциях и уход от налогов в высшей степени затрудняют переход к рыночной экономике.
Хакамаде принадлежит также утверждение о том, что неотъемлемой чертой японской национальной психологии является преданность принципам порядка, россиянам же свойственна склонность к «стихийности». «Стихийность», будучи антиподом порядка, отпугивает японцев. Весьма типичный пример: «средний» японский бизнесмен, решив подчиняться правилам игры, не знает, кого бы подкупить, – ведь многие российские чиновники, охотно беря взятки, так ничего и не делают взамен. Такое поведение не укладывается в голове у японских предпринимателей. Их раздражает также отсутствие элементарной производственной дисциплины на российских предприятиях.
Особенно нервозно реагирует японское бизнес-сообщество на отсутствие правовых гарантий в России или, точнее, на нестабильность в этой сфере. Российский бизнес многим японцам представляется игрой либо вообще без правил, либо с правилами, которые постоянно (и неожиданно!) меняются. Едва ли японский бизнес стал бы воздерживаться от инвестиций в Россию, приноси они нормальные, защищенные от криминала дивиденды, не зависящие ни от капризов чиновников, ни от криминальных структур. Японские бизнесмены крайне остро воспринимают информацию об уровне преступности в России и склонны драматизировать ее.
В самой России, согласно опросам представителей деловых кругов, также не наблюдается достаточно стабильного и, главное, активного интереса к японским инвестициям. Конечно, заинтересованность в получении денег у наших предпринимателей есть, но есть и явный дефицит ответственности и желания аккуратно выполнять свои обязательства. Японцев порой удивляет и удручает «леность» и пассивность российских партнеров.
Таким образом, ни в России, ни в Японии нет достаточно влиятельных социальных или лоббистских групп, которые были бы настолько сильно заинтересованы в урегулировании территориального спора (конечно, на основе разумного компромисса), что могли бы подтолкнуть власти к его разрешению. Просто на самом деле этот конфликт – не главное и уж точно не единственное препятствие на пути активизации экономических взаимоотношений.
Тем не менее основания для надежды есть. В апреле 2004 года в Москве состоялось заседание российско-японского Совета мудрецов, который возглавляют московский мэр Юрий Лужков и бывший премьер-министр Японии Иосиро Мори. Этот орган был создан с целью изменить сложившийся алгоритм переговоров. (Как правило, переговоры, поначалу рассматривавшиеся как «исторические», в конце концов вызывали у японской стороны тягостные разочарования, как случилось, например, после встречи Бориса Ельцина с японским экс-премьером Рютаро Хасимото в 1997-м в Красноярске, на которой российский президент обещал заключить мирный договор до 2000 года.) От Совета мудрецов, как от неправительственной организации, ждут новых, нетривиальных идей. В частности, как показало апрельское заседание, московский градоначальник предлагает сделать главную ставку на экономическое сотрудничество на южнокурильских островах.
Новым фактором в развитии двусторонних связей стали мировые цены на нефть, которые, как оказалось, способны решительно подтолкнуть обе страны к заключению мирного договора. Дело в том, что, если цены на нефть продолжат свой рост, на японскую экономику может обрушиться кризис, подобный спаду 1970-х. Тем более что по мере обострения ситуации на Ближнем Востоке спрос на сырую нефть в странах Азии продолжает расти. Поэтому японские власти спешат диверсифицировать источники поставок топлива. В качестве главных альтернативных поставщиков рассматриваются Россия и в меньшей степени Западная Африка и Иран. Японцы продемонстрировали самый горячий интерес к проекту строительства трубопровода Ангарск – Находка, а также к участию в геолого-разведочных и нефтегазодобывающих проектах, в особенности в Иркутской области. Таким образом, угроза экономического кризиса должна подталкивать и уже подталкивает политиков к форсированию сотрудничества с Россией.
ТОЧКА ИЛИ МНОГОТОЧИЕ?
Безусловно, российское руководство хотело бы отделаться от головной боли и найти приемлемое решение проблемы. Россия, в конце концов, нуждается в международно признанных границах на Дальнем Востоке. Однако Москва не соглашается отдать острова.
Способен ли Путин рассечь гордиев узел? Теоретически – да, а практически – едва ли, учитывая, что этот болезненный шаг придется сделать на фоне других непопулярных мер – монетизации льгот, реформирования жилищно-коммунального комплекса и пенсионной системы. Очевидно, что простого и быстрого решения проблемы нет.
Несомненно, и японское руководство тоже хотело бы разрешить территориальный спор и пролить бальзам на раны, нанесенные национальной гордости своих граждан. Но и оно не готово идти на жертвы и компромиссы.
Решение территориальной проблемы между Россией и Японией требует целенаправленных и последовательных усилий по поиску компромисса, поскольку ни одна из сторон не намерена сдавать позиции. Очередным доказательством этого стал заочный, но весьма резкий «обмен мнениями» между президентом Путиным и премьером Коидзуми в самом конце 2004 года (высказывание российского лидера на ежегодной большой пресс-конференции и ответ главы японского кабинета).
На нынешнем этапе у России и Японии есть два варианта. Первый – взять паузу. Второй – более продуктивный и способный принести позитивные плоды – постараться, вопреки всем неудачам, продолжать переговоры по территориальному размежеванию. Когда два государства по-настоящему стремятся поставить точку в своих разногласиях, они добиваются этого.
На нынешнем этапе, однако, создается впечатление, что скорее как раз Россия ищет компромисса, а японская сторона упорно отвечает отказом. Тем не менее уже сегодня во внешнеполитическом менталитете японского, как, впрочем, и российского, общества происходят некоторые сдвиги. Японцы всё больше хотят видеть свою родину не великой военно-политической державой, а уютной «азиатской Швейцарией», страной экологически чистой и предоставляющей социальные гарантии. А это означает, что они могут умерить свои политические амбиции.
Кроме того, растет недовольство той ролью, которую взяли на себя Соединенные Штаты, в том числе на японском направлении. По мнению ряда японских политологов, термин «глобализация» на настоящий момент подменяется таким понятием, как «американизация», поскольку «Соединенные Штаты, как единственная сверхдержава, под видом глобализации продвигают исключительно интересы собственной страны».
Все это дает основания полагать, что, возможно, российско-японские отношения уже не в столь отдаленном будущем будут строиться в несколько ином контексте. А это предполагает выход на передний план тех сценариев, которые сейчас кажутся маловероятными…
