Часто можно слышать расхожую фразу: «Не существует черного и белого, а есть лишь оттенки». О, да! Серого. И их всего, кажется, пятьдесят… Однако, если оставить в стороне иронию, то именно в палитру «серых» схем окрашиваются перспективы развития многих стратегически важных отраслей российской промышленности (нефтегазовой, судостроительной, авиакосмического приборостроения, микроэлектроники), когда речь заходит об их выживании при условии долгосрочного сохранения режима санкций со стороны США/Запада…
Отношения в жанре эмбарго
С момента окончания Второй мировой войны в российско-американских отношениях не было ни одного эпизода, когда экономика выступала бы областью взаимовыгодного сотрудничества, изолированной от стратегических противоречий военно-политического характера. Напротив, экономика (равно как и культура) активно использовалась Соединенными Штатами в качестве дополнительного инструмента давления на Советский Союз. В этой связи первым и самым показательным примером стал «план Маршалла», в котором СССР усматривал «ущемление суверенитета европейских стран или нарушение их экономической самостоятельности». Убежденность в том, что США хотят задушить Советский Союз экономически, во многом укреплял также окончательный отказ администрации Гарри Трумэна летом 1947 г. предоставить беспроцентный кредит в размере 6 млрд долларов, который был согласован Сталиным и Рузвельтом еще на Тегеранской конференции. Окончательно режим экономической изоляции СССР обрел форму в 1950 г., когда начал работу Координационный комитет по экспортному контролю (КОКОМ), составлявший номенклатуру запрещенного к поставкам в Советский Союз промышленного оборудования и технологий двойного назначения.
Несмотря на ожесточенную военно-политическую конфронтацию начального периода холодной войны, руководство СССР понимало, что опережающее развитие отечественной промышленности не может вечно происходить в условиях автаркии и требует усвоения самых передовых технологических разработок, которыми обладают страны Запада. Для этого Москва предпринимала активные попытки преодолеть – как по линии дипломатии, так и усилиями (научно-технической) разведки – заградительные барьеры экспортного контроля, выставляемые США. В частности, в апреле 1952 г. прошло Московское международное экономическое совещание, которое стало одной из первых серьезных попыток Советского Союза обойти действие режима КОКОМ и вместе с тем свидетельствовало об осознании руководством необходимости развивать экономику на более открытой основе. Выстраивая диалог с ведущими промышленными державами Европы (в первую очередь с Великобританией), советская сторона пыталась согласовать вопрос об импорте дефицитного промышленного оборудования и станков, играя на противоречии между военно-политическими обязательствами этих стран как членов НАТО и естественными коммерческими интересами бизнеса. Ощутимых результатов на Московском совещании добиться не удалось, но в последующие годы СССР неоднократно использовал дихотомию политики и экономики в качестве рычага для преодоления технологического эмбарго.
Еще одним распространенным инструментом обхода технологического эмбарго были так называемые «серые» схемы, когда заказы на оборудование двойного назначения размещались в третьих странах, имевших нормальные отношения с государствами НАТО. С 1960-х гг. эту функцию выполняла Финляндия, обладавшая нейтральным статусом и мощной судостроительной промышленностью. В 1979 г. решением министра газовой промышленности СССР был создан трест АМНГР («Арктикморнефтегазразведка»), который должен был заняться разведкой нефтегазовых месторождений на шельфе морей Северного Ледовитого океана. Для выполнения задачи необходимо было построить целый флот специализированных судов ледового класса. С этой целью советская сторона заключила контракт с финской судоверфью Rauma Repola на строительство трех буровых судов и девяти сухогрузов ледового класса. Общая сумма контракта составила 440 млн долларов, и его выполнение осуществлялось в течение 1982–1983 годов. Проект буровых судов подготовила известная голландская инжиниринговая фирма GustoMSC. Согласно этому проекту, суда оснащались новейшей на тот момент системой динамического позиционирования от норвежской фирмы Kongsberg, известного производителя навигационного оборудования, в том числе и военного назначения. Понятно, что если бы СССР обратился напрямую с предложением о закупке такого оборудования, то получил бы гарантированный отказ.
Другой пример обхода санкций: в феврале 1985 г. Valmet подписала партнерский договор с британской Foster Wheeler Petroleum Development, по условиям которого получала лицензию на производство основных элементов конструкции морских буровых платформ для их дальнейшей поставки Советскому Союзу.
Завершение холодной войны и кардинальное переустройство системы международных отношений не положило конец стратегическому курсу на изоляцию России от передовых технологий западных стран. Прежний подход лишь приобрел слегка видоизмененные и более утонченные формы.
Во-первых, не потерял актуальности режим КОКОМ. Хотя он и был формально отменен в 1994 г., однако уже летом 1996 г. заключены Вассенаарские договоренности по экспортному контролю над обычными вооружениями, а также товарами и технологиями двойного назначения. Их содержание практически дословно воспроизводило принципы экспортного контроля, утвержденные в свое время КОКОМ, а также расширенные списки запрещенного к поставкам оборудования. Например, профессор Московского государственного технического университета «Станкин» Сергей Григорьев особо выделяет системы числового программного управления с функциями 5-координатной обработки и системы управления технологическими роботами, без которых немыслимо функционирование авиакосмического приборостроения, судостроения, энергетического машиностроения и других основополагающих отраслей промышленности.
Сама по себе преемственность традиций экспортного контроля свидетельствовала о том, что холодная война закончилась лишь на словах. Именно эту неприятную особенность внешнеэкономических отношений России и Запада отметил в своем выступлении по случаю присоединения Крыма к России Владимир Путин: «Пресловутая политика сдерживания России, которая проводилась и в XVIII, и в XIX, и в ХХ веке, продолжается… Нам сегодня угрожают санкциями, но мы и так живем в условиях ряда ограничений, и весьма существенных для нас, для нашей экономики, для нашей страны… так называемые КОКОМовские списки… формально отменены, но только формально, на деле многие запреты по?прежнему действуют». С подписанием Вассенаарских соглашений, по мнению российского экономиста Вячеслава Шуйского, «в международной торговле технологиями начал утверждаться принцип, согласно которому трансферт технологий невозможен без наличия у принимающей стороны эффективной системы защиты и восстановления прав интеллектуальной собственности». В процессе присоединения России к ВТО эта проблема долгое время оставалась камнем преткновения в переговорах с Соединенными Штатами и была предварительно урегулирована в декабре 2012 г., после принятия Плана действий по защите прав интеллектуальной собственности. Однако практической отдачи от утверждения этого документа в плане притока американских технологий на российский рынок замечено не было: начавшийся конфликт на Украине смешал все карты…
Во-вторых, с начала 1990-х гг. Соединенные Штаты перешли к более активному добыванию технологических секретов, которые «по наследству» достались новой российской промышленности. Предметом их чрезвычайного интереса являлись такие традиционно сильные для Советского Союза отрасли, как производство композитных материалов, робототехника, авиакосмическое приборостроение и атомное машиностроение.
Наконец, в-третьих, США активно использовали свое исключительное финансово-экономическое и дипломатическое влияние на Бориса Ельцина и его окружение с тем, чтобы всячески воспрепятствовать экспорту российских технологий в сфере военно-промышленного комплекса или атомного машиностроения, которые составляли конкуренцию американским фирмам или же способствовали укреплению потенциала независимых от Соединенных Штатов стран. Например, в 1992 г. госсекретарь Джеймс Бейкер заставил министра иностранных дел России Андрея Козырева пересмотреть контракт с Индией на поставку жидкостных ракетных двигателей на криогенном топливе для индийской ракеты-носителя GSLV Mk.1 на сумму 200 млн долларов. При этом в случае невыполнения своих требований американская сторона грозила введением торговых санкций и сворачиванием программ российско-американского сотрудничества в космосе.
Сотворение кумира из Запада, которым занимались российские реформаторы на протяжении 1990-х гг., дорого обошлось отечественной промышленности и науке, конкурентный потенциал которых оказался в значительной степени подорван. Главным проявлением этого стало ярко выраженное предпочтение иностранных технологий и дискриминационное отношение к отечественным разработкам, что усугублялось массовым сокращением расходов как на фундаментальные, так и прикладные научные исследования.
Технологическая зависимость российской промышленности
К сожалению, в 2000-е гг. ситуация с зависимостью российской промышленности от импортных технологий нисколько не улучшилась, по-прежнему сохраняясь в среднем на уровне 80 процентов.
В 2004 г. в заметке по поводу отмены налога на воспроизводство минерально-сырьевой базы председатель Союза производителей нефтегазового оборудования Александр Романихин ввел специфическое понятие «шлюмберизации»: «активное вытеснение российских сервисных компаний западными конкурентами, …которые используют западное оборудование и усиливают технологическую зависимость российского нефтегазового комплекса от импорта». Спустя 10 лет, на совещании по вопросам эффективного и безопасного освоения Арктики, ректор Горного университета Владимир Литвиненко признал, что вся сейсморазведка на российском шельфе выполняется преимущественно на приборах компании Schlumberger и, самое главное, для проведения процедуры интерпретации перевода исходная информация отправляется в Соединенные Штаты и только потом возвращается заказчику. Проще говоря, американцы лучше знают наши ресурсы, чем мы.
Общий диагноз по отрасли сформулировал сам министр энергетики Александр Новак. Выступая на заседании президентской комиссии по ТЭК, он признал, что доля иностранных технологий в сегменте отечественного нефтесервиса составляет от 80 до 90% и при отсутствии доступа к ним у России неизбежно возникнут проблемы в работе с трудноизвлекаемыми запасами, высокотехнологичными скважинами и добыче сланцевой нефти.
Аналогичные показатели технологической зависимости имеются и в авиакосмической отрасли. По оценкам экспертов, электронная начинка российских космических аппаратов, в том числе и военных, на 90% состоит из иностранных комплектующих.
Технологическая несостоятельность в сфере отечественного гражданского судостроения прослеживается на примере контракта на строительство 16 газовозов ледового класса (на сумму в 5,5 млрд долларов), который в 2013 г. компания НОВАТЭК заключила с южнокорейской DSME, после того как стала очевидна невозможность реализовать его ни на одном предприятии Объединенной судостроительной корпорации.
Таким образом, антироссийские санкции 2014 г. лишь подвели черту под «сытыми» годами, когда много громких слов было сказано про инновации и модернизацию, но по сути не было сделано ничего для их практического воплощения. Проблема отсутствия технологического суверенитета российской промышленности обозначилась предельно остро.
Промышленный шпионаж: панацея или иллюзия?
Жесткие условия секторальных санкций не могут не вызывать соблазна более активно прибегать к обходным путям получения доступа к дефицитным технологиям. Вновь стали возникать из небытия старые, проверенные «серые» схемы импорта оборудования. В качестве идеологической антитезы санкциям российский политический дискурс выдвинул концепцию импортозамещения. Ну а самым модным трендом контрсанкционной моды (в частности, в нефтегазовой промышленности) стал «обратный инжиниринг»: полное копирование оригинального технического образца. Все эти три подхода так или иначе имеют один общий знаменатель – промышленный шпионаж. Самые существенные прорывы в технологическом развитии СССР, как, например, создание атомной бомбы, налаживание массового производства полупроводников, были во многом обеспечены усилиями научно-технической разведки.
Однако целесообразность массированного использования промышленного шпионажа в современных условиях, когда, несмотря на санкции, российская экономика остается прочно интегрированной в систему мирового хозяйства, требует тщательного осмысления.
Действительно, методом промышленного шпионажа можно сравнительно быстро и дешево устранить отсутствие какого-то критически важного компонента или звена в развитии определенной отрасли. Однако как только государство начинает использовать промышленный шпионаж систематически, в качестве экстенсивного стимулятора технологического развития собственной экономики, из «лекарства» он тут же превращается в убийственный наркотик.
В этой связи с организационно-философской точки зрения к абстрактной концепции промышленного шпионажа можно предъявить три серьезных претензии.
Во-первых, он не может обеспечить опережающее развитие отстающей отрасли и годится для решения лишь конкретных тактических задач. В лучшем случае промышленный шпионаж позволит приблизиться к уровню зарубежных конкурентов (но не достигнуть его!). И то лишь в краткосрочной перспективе, потому что пока мы будем работать над внедрением краденой технологии, ее разработчик найдет новое, более совершенное решение. Таким образом, тот, кто ворует и/или бездумно копирует технологии, всегда будет отставать от лидера минимум на один шаг.
Во-вторых, можно, конечно, похитить чертежи или образцы высокотехнологичного оборудования, однако невозможно украсть высококвалифицированный сервис и персонал, необходимые для его эффективной эксплуатации.
Наконец, в-третьих, велика вероятность того, что, целиком и полностью полагаясь на зарубежный опыт в какой-то области, мы неизбежно окажемся в фарватере чужой научно-технической мысли и при каждом новом шаге в развитии конкретной отрасли будем инстинктивно следовать парадигме, апробированной нашими зарубежными визави. В этом случае руководство отрасли станет избегать резких рывков вперед, опасаясь ошибок, и соответственно будет дожидаться, пока очередной шаг не сделают более опытные игроки.
Маловероятно, что промышленный шпионаж в качестве методологической основы таких сомнительных контрсанкционных механизмов, как импортозамещение, «обратный инжиниринг», а также обходные «серые» схемы импорта оборудования, может в достаточной степени компенсировать технологический голод российской промышленности, который неизбежно возникнет, если санкции сохранятся надолго (8–10 лет). В свою очередь, промышленный шпионаж эффективен, только если выступает составным элементом более комплексного механизма научно-технологической и внешней политики государства.
«Умная сила» против санкций
Американский политолог Джозеф Най-младший определял «умную силу» как гибкое сочетание элементов «жесткой» (военно-политической) и «мягкой» (гуманитарно-политической) силы в интересах реализации внешней политики государства. Именно такой подход требуется сегодня для преодоления режима санкций.
Внушительная демонстрация боеготовности российских вооруженных сил в рамках борьбы с ИГИЛ в Сирии, а также принципиальная внешнеполитическая позиция Москвы по гражданскому конфликту на Украине – какую бы критическую оценку им ни давали в западных/российских СМИ – ясно обозначают решимость Москвы не идти на компромисс по своим интересам. Однако для того чтобы этот компонент силового давления начал играть конструктивную роль, необходимо совместить его с активной идейно-политической линией в отношениях с Западом. Опять же ориентируясь на концепцию Ная, можно обратиться к такому инструменту, как «убеждение». С этой точки зрения Россия должна сформулировать и запустить такие прогнозно-аналитические аргументы в пользу отмены санкций, которые нашли бы абсолютное и единодушное понимание у Вашингтона и его союзников, убедив их в необходимости сближения позиций. Для этого проблему санкций надо рассмотреть в максимально широком контексте и взаимосвязи с другими актуальными тенденциями, перспективами и рисками как российской, так и международной политики. В результате получаем несколько рабочих версий, которые можно сделать предметом дискуссии.
Первый аргумент в пользу отмены санкций – нарастающая экспансия терроризма, против которого страны Запада и Россия должны выступить единым фронтом. Данная идея уже активно обсуждается в экспертных кругах и СМИ, поэтому подробно останавливаться на ней не будем.
Вторая гипотеза более провокационна и заключается в следующем: санкции представляют гораздо большую опасность для Запада потому, что толкают Россию к сближению с Китаем, что в долгосрочной перспективе может привести к оформлению евразийского силового и экономического блока, который обретет законченную форму после присоединения к нему Индии (эдакая евразийская триада им. Евгения Максимовича Примакова). В каком положении окажется НАТО в случае появления такого антипода на востоке? Что это будет означать для системы международной безопасности и международных отношений в целом? Конечно, данная идея легко может быть подвергнута обоснованной критике, но здесь важна именно ее гипотетическая (пускай и очень отдаленная) возможность. Тем более что и на Западе (прежде всего в США) есть политики и комментаторы, выражающие такого рода опасения и осуждающие откровенно антироссийский курс Вашингтона именно по этой причине.
Наконец, третий способ манипулирования негативными ожиданиями при должной подаче и выборе формулировок может оказаться для Запада еще убедительнее предыдущего. Допустим, долгосрочное сохранение режима санкций будет все больше способствовать обострению внутриполитического и экономического кризиса в России, что в итоге приведет к радикальной смене правящих элит и переформатированию системы государственного управления. Однако к власти придет не либеральная оппозиция, что является подспудной целью (или как минимум надеждой) американцев и европейцев, а консервативно настроенные круги с менталитетом силовых ведомств, пользующиеся поддержкой армии, служб безопасности и большинства населения. В результате и внутренняя, и внешняя политика России, которая сегодня все же еще носит характер компромисса элит (достаточно посмотреть на состав экономического блока правительства), изменится под воздействием полного перехвата власти силовиками. Как реакция на общественно-политическую деградацию последних 25 лет появится контрлиберальная идеология, тем более что о кризисе либеральных подходов говорят сейчас отнюдь не только в России. В экономике происходит окончательное перераспределение собственности в пользу государства, оздоровление системы государственного управления, консолидация материальных и производственных ресурсов. Во внешней политике Россия становится предельно несговорчивой и использует свой потенциал подрыва позиций Запада (чего сейчас, по сути, не происходит). Насколько комфортно почувствуют себя США и другие страны Запада перед лицом преобразившейся России? И стоит ли тогда нынешняя игра свеч?
После начала участия РФ в сирийской кампании на Западе широко распространилось мнение о непредсказуемости и связанной с этим опасностью поведения Путина. В этой связи хочется задать вопрос: уверен ли Запад, что пост-Путин будет более «предсказуем»? Как говорится, все познается в сравнении, однако, если для того чтобы узнать альтернативу, надо заглянуть в ящик Пандоры, то безопаснее будет его не трогать…
Путинская экономика имеет лишь незначительные формальные отличия от ельцинской. Ее структура остается такой же рыхлой, однобокой и зависимой от импорта промышленных технологий и оборудования. И в такой конфигурации экономика России является идеальным клиентом, который, не веря в свои собственные силы, систематически обращается за помощью к западным партнерам. Однако однажды этот клиент может очнуться… Поэтому, может быть, на самом деле Владимир Путин – наиболее приемлемый для Запада российский лидер, если оценивать реальные, а не мифические альтернативы? А если так – то столь ли принципиальны разногласия, чтобы усугублять их санкциями?
