Нельзя сказать, что увольнение Болтона стало неожиданностью – полтора месяца назад, когда автор был в Вашингтоне, по городу уже ходили слухи о том, что непоколебимый помощник по вопросам национальной безопасности вызывает всё больше раздражения у Трампа и, главное, у «внутреннего круга» президента, у тех людей, к мнению которых Трамп склонен прислушиваться (включая и его родственников).
Действительно, Болтон резко выделялся на фоне нынешнего окружения президента Трампа – в первую очередь тем, что он являлся человеком с принципами, который пошел на госслубжу в первую очередь для того, чтобы эти принципы проводить в жизнь, не кланяясь перед начальством и не задумываясь о переспективах личного продвижения. Правда, всем известно, о каких принципах идет речь – он самым ястребиным из всех патентованных вашингтонских ястребов.
Не мое дело гадать о том, как скажется отставка Болтона на политике США в целом, но вот для политики в отношении Корейского полуострова отставка эта может стать немаловажным событием. В последний год Дональд Трамп настроен на достижение компромисса с Северной Кореей, и готов на переговорах проявлять немалую уступчивость. Можно спорить о том, чем вызвана готовность Трампа идти на уступки – по этому поводу существует две версии.
С одной стороны, большинство комментаторов, которые в своей массе относятся к Дональду Трампу недоброжелательно, полагают, что Трамп просто хочет подписать с Пхеньяном какое-то соглашение, которое можно представить избирателям как «соглашение о денуклеаризации Северной Кореи». На основании этого Трамп мог бы перед самыми президентскими выборами заявить, что ему, дескать, далось решить «северокорейский ядерный вопрос», который был не по зубам его предшественникам. Понятно, что такое заявление, мягко говоря, не соответствовало бы действительности. Северокорейская сторона готова только на замораживание или, в самом крайнем случае, на незначительное сокращение своего ядерного потенциала, так что при любом реалистически мыслимом варианте компромиссного соглашения в распоряжении Пхеньяна останутся десятки ядерных зарядов, часть производственных мощностей, которые позволят изготовлять новые ядерные заряды, и, наконец, средства доставки этих зарядов.
С другой стороны, некоторые наблюдатели считают, что Трамп наконец осознал то обстоятельство, которое плохо доходит до американского истеблишмента: КНДР превратилась в ядерную державу, и превращение это является необратимым, так что с ядерным Пхеньяном надо как-то учиться жить. Если признать этот факт, то становится ясно что с КНДР надо договариваться не о ядерном разоружении (о котором в Пхеньяне говорить не будут в принципе), а о введении каких-то ограничений на северокорейский ядерный потенциал. Однако открыто признать это факт невозможно, и все переговоры о контроле над вооружениями будут по-прежнему формально подаваться публике как «переговоры о ядерном разоружении Северной Кореи». В таком случае компромисс, которого хочет добиться президент Трамп, имеет смысл в качестве первого шага на пути к созданию режима ограничения ядерных вооружений на Корейском полуострове.
Однако оба указанных выше подхода были неприемлемы для бескомпромиссного Болтона. Джон Болтон всегда считал, что США ни при каких обстоятельствах не должны мириться с существованием ядерной Северной Кореи, и что северокорейский ядерный вопрос следует решать любыми средствами, в том числе и военными. Объективно говоря, в распоряжении США уже давно нет средств, с помощью которых они могли бы заставить КНДР отказаться от ядерного оружия, но Болтон не был готов признать это грустное обстоятельство, и добивался того, чтобы Президент не подписывал соглашений, которые бы ставили под угрозу денуклеаризацию как конечную и единственно приемлемую цель американской политики. Его лозунгом было «всё или ничего!» (в конкретной ситуации это, естественно, означало, что американцы, поскольку они не могут получить «всего», не получат ничего – но Болтон этого не понимал и не хотел понимать).
Во время американо-северокорейского саммита в Ханое в феврале этого года именно Болтон сыграл немалую роль в том, что американская сторона отвергла предложения Пхеньяна. КНДР тогда предложила закрыть исследовательский центр по производству ядерного оружия в Ёнбёне в обмен на полное снятие экономических санкций. Если бы американцы тогда согласились на это предложение, это означало бы, что Северная Корея отказывается от всей плутониевой программы (уже, в общем, не очень Пхеньяну и нужной), равно как и от части урановой программы. При этом Северная Корея сохранила бы способность производить некоторое количество урановых зарядов, равно как и средства доставки ЯО. Разумеется, в распоряжении Пхеньяна оставались бы и все уже произведенные заряды, численность которых приближается к сотне. С другой стороны, раз согласившись на снятие с Пхеньяна санкций ООН, США совершили бы необратимый поступок. В нынешних условиях очевидно, что ни Китай, ни Россия, которые в 2016-2017 гг. в целом поддерживали позицию США по Северной Корее, согласятся сейчас поддержать отмену санкций, так что санкции сейчас можно снять, но потом их невозможно будет вернуть. Поэтому соглашение, которое в Ханое представляли бы временным, скорее всего, стало бы постоянным.
Не ясно, готов ли был Трамп в Ханое согласиться на такой компромисс, но против резко выступил Болтон и его окружение, равно как и большинство американских экспертов по ядерной дипломатии. Эти люди сочли, что северокорейские условия неприемлемы. В чём-то их можно понять: фактически КНДР предлагала признать себя в качестве ядерной державы, ибо после заключения такого соглашения США теряли бы основные рычаги воздействия на Пхеньян. Тогда Трамп подчинился Болтону и покинул переговоры, но показательно, что на следующий саммит с Ким Чен Ыном, который состоялся на границе Северной и Южной Корей и носил чисто декоративный характер, Трамп Болтона уже не взял.
Сейчас, после ухода Болтона, резко выросли шансы на то, что в ближайшие месяцы Соединенные Штаты и Северная Корея заключат некое компромиссное соглашение. На практике это соглашение будет предусматривать замораживание и, возможно, частичный демонтаж ядерной программы в обмен на экономические и политические уступки со стороны США (в первую очередь речь пойдёт об ослаблении режима санкций). Скорее всего, в соглашении будет предусматриваться закрытие не только центра по производству ядерного орудия в Ёнбёне, но и нескольких других центров, о существовании которых известно американской разведке. Эти центры будут остановлены и, возможно, частично демонтированы, так что Трамп представит избирателям заключенное им (без надзора Болтона) соглашение как свидетельство «полного решения северокорейской ядерной проблемы».
Понятно, что подобное соглашение на практике приблизит США не к решению северокорейской ядерной проблемы, а к признанию КНДР в качестве де-факто ядерной державы. Понятно и то, что американские правые – те из них, кто понимает ситуацию, и не испытывает причин демонстрировать преданность Трампу – выступят против. Не понравится оно и демократам – просто в силу того, что его подписал ненавистный им Дональд Трамп.
Однако нас должно волновать другое – как подобный компромисс, который стал выглядеть куда более достижимым после ухода Болтона, повлияет на интересы России и иных стран региона. Влияние будет, скорее всего, неоднозначным. С одной стороны, ядерное разоружение КНДР действительно недостижимо, и, значит, надо искать реалистичные компромиссные решения. С другой стороны, подобное соглашение будет означать молчаливое признание ядерного статуса КНДР, и, значит, станет еще одним ударов по режиму распространения – поворот событий, который никак не соответствует долгосрочным интересам России. В любом случае уход Болтона означает, что у машины трамповской дипломатии стало одним тормозом менее, так что она – к добру ли, к худу – может теперь двигаться быстрее (и, соответственно рискованнее).
