За два года пребывания в Белом доме администрация Дональда Трампа несколько раз меняла условия ухода американских сил из Сирии. В разное время в качестве таковых назывались и обеспечение окончательной победы над т.н. «Исламским государством» (организация запрещена в России) и создание предпосылок для политического процесса и последующего ухода Башара Асада с поста президента и формирование условий для возвращения беженцев. Подобные колебания в целеполагании могут свидетельствовать об отсутствии внятной стратегии администрации на Ближнем Востоке – сторонников именно такой интерпретации в Вашингтоне предостаточно. Однако даже критики Трампа отмечают последовательность администрации в выдерживании линии на сдерживание и изоляцию Ирана, расшатывание целостности его политической системы и легитимности правящего режима. В этой связи, какую бы цель ни объявляли в Вашингтоне в качестве маркера своего присутствия, она будет иметь плохо скрываемый «иранский отпечаток».
Двенадцать требований для Тегерана, изложенных госсекретарем Майклом Помпео в мае 2018 г., развеяли последние сомнения (если они еще у кого-то оставались) относительно мотивов американской политики в регионе в целом. По крайней мере, в оставшийся до конца текущего президентского срока период, уходить из Сирии американцы не собираются.
На этом фоне учрежденная летом Инициативная группа по Ирану (Iran Action Group) подается администрацией как решительный шаг навстречу реализации этих требований: IAG будет отвечать за управление, обзор и координацию всех аспектов политики в отношении Ирана по линии Госдепартамента. Создание группы обнадежило сторонников силового подхода в отношении Тегерана, разочаровало приверженцев подхода умеренно-дипломатического и отрезвило иранское руководство – надежды договориться с этой администраций отпали окончательно.
Пикантности ситуации добавило то, что анонс создания IAG пришелся на дату 65-летней годовщины иранского госпереворота. Тогда в результате планировавшейся несколько месяцев операции «Аякс», Соединенные Штаты при содействии Великобритании внесли решающий вклад в свержение демократически избранного премьер-министра Мохаммеда Моссадыка. Американцы отрицают наличие скрытого посыла в таком совпадении и уверяют, что сегодня стремятся не к непосредственной «смене режима», а лишь к «изменению поведения» Ирана. Однако современный механизм американской политики содержит достаточно аллюзий на тему государственного переворота полувековой давности, чтобы заставлять Тегеран серьезно нервничать.
Считается, что идейными вдохновителями событий 1953 г. был тогдашний госсекретарь Джон Фостер Даллес и его заместитель Уолтер Смит, который незадолго до этого перешел в Госдеп из ЦРУ. Детальной проработкой операции занимался родной брат Джона – Ален Даллес, а непосредственная его реализация была возложена на главу Ближневосточного отдела ЦРУ Кермита Рузвельта (внука президента США Теодора Рузвельта) и генерала Нормана Шварцкопфа-старшего – военного советника, бывшего создателя и куратора шахской полиции. К слову, спустя 37 лет его сын Норман Шварцкопф-младший в ранге командующего ведомой Вашингтоном многонациональной группировкой будет «принуждать к миру» Саддама Хусейна во время войны в Персидском заливе 1991 года.
Большинство современных инициатив в отношении Ирана также являются продуктом совместной деятельности национальных дипломатических и разведывательных структур. Нынешний госсекретарь еще недавно возглавлял ЦРУ и успел ознакомиться со спецификой работы на этом направлении обоих ведомств. Теории заговоров на Ближнем Востоке пользуются большой популярностью, поэтому в подобные «совпадения» здесь не верят, а разного рода «преемственности» немедленно приобретают особый зловещий символизм.
Философия «проактивного сдерживания»
Даже если допустить, что Вашингтон действительно не стремится к силовой смене режима, для Тегерана мало что меняется – Трамп стремится сделать Иран более «податливым актором». Понимание действующей администрацией желаемого финального результата на этом направлении, по большому счету, сходно с тем, как его видели предшественники. Правда, есть заметные различия в том, как две администрации хотели к этому результату прийти. Для Обамы, главной угрозой была ядерная программа Ирана, а не его региональная политика. «Ядерная сделка» должна была снять эту угрозу с актуальной повестки, а готовность правительства Хасана Роухани к кооперации поощрялась постепенной отменой санкций.
Иллюзий относительно региональных амбиций Тегерана у демократов не было. Они исходили из того, что иранцы, несмотря ни на что, будут продолжать стремиться к проекции своего влияния в регионе, однако вряд ли у них получится доминировать на Ближнем Востоке. Успехи Ирана в Ираке советники Обамы относили, скорее, к провалам собственно американской политики в этой стране, чем политической прозорливостью Тегерана и утешались тем, что вооруженные силы Ирака по-прежнему крайне зависимы от США. Влияние иранцев в Йемене и Бахрейне они относили больше к оппортунистическим, чем стратегическим возможностям и полагали, что существенно изменить баланс сил в этих странах в свою пользу Тегерану не удастся. Аналогичной логикой американцы руководствовались и при оценке влияния Ирана на палестинскую организацию ХАМАС. Наконец, к вопросу иранского присутствия в Ливане и Сирии администрация Обамы подходила «философски»: присутствие Ирана там насчитывает не один десяток лет и, несмотря на существенный ресурс силы и влияния, которым он там обладает, про-шиитские группировки, включая «Хезболлу», хороши для войны, а не для налаживания мирной жизни. К тому же, эти структуры, по мнению демократов Обамы, не способны предотвратить более глубокие тенденции – дезинтеграцию и эрозию государственности, поразившие Сирию и Ливан.
В философии «вовлечения» Обамы не было ни любви к Ирану, в которой сегодня его пытаются обличить политические оппоненты, ни катастрофических для Америки уступок в ходе переговоров по СВПД. В перспективе демократы рассчитывали таким образом усилить либерально-реформистский лагерь иранской политики, потеснить консерваторов и сделать Иран «нормальной», в американском понимании, страной. Союзники Америки в регионе энтузиазма Обамы не были разделяли и считали такой подход губительным для себя.
Трамп не озадачивается поиском принципиальных различий между иранскими консерваторами и либералами. Философия «проактивного сдерживания» в отношении Ирана, которую он продвигал еще на этапе президентской кампании, нацелена на принуждение руководства в Тегеране к отказу от региональной политико-идеологической экспансии через его концентрацию на внутренних проблемах. Этот подход предполагает комплексные санкции, постоянную угрозу применения военной силы, дестабилизацию социально-экономической ситуации и поиск уязвимостей в этно-территориальной композиции Исламской республики – ведущие мозговые центры и аналитические институты Америки конкурируют за гранты на изучение современного положения в Иране азербайджанцев, белуджей и курдов. К тому же, такая философия в большей мере импонирует Израилю и арабским монархиям Персидского залива, что здорово способствует ее имплементации.
«Ближневосточный треугольник» Госдепа: старикам тут место?
Подобный вектор американской политики в отношении Ирана определил подбор соответствующих исполнителей, сделавших свои карьеры, в основном, в период президентства Дж. Буша-младшего. В феврале 2017 г. ближневосточный отдел Совета национальной безопасности (СНБ) возглавил отставной полковник Дерик Харви — протеже тогдашнего руководителя СНБ Майкла Флинна. Но ветеран иракской кампании, прославившийся в свое время выработкой эффективных подходов к борьбе с повстанческим сопротивлением после свержения Саддама Хусейна, показать себя на новом месте не успел. Новый глава СНБ Гилберт Макмастер принялся очищать вверенную ему в управление структуру от лоялистов предшественника. Уже в июле 2017 г. Харви уступил место Майклу Бэллу, до этого руководившему в СНБ подотделом по делам Аравийских монархий. Ключевой фигурой на иранском направлении остался Джоэл Рейберн, возглавлявший подотдел по Ираку, Ирану, Ливану и Сирии. Полковник военной разведки Дж. Рейберн был широко известен в американских военных кругах как автор истории иракской войны для архива армии США. Как и Харви, Рейберн с энтузиазмом воспринял приглашение поработать в СНБ, поскольку видел для себя шанс закончить начатую в Ираке и проигранную, по его мнению из-за решения Обамы, войну с Ираном.
Однако и этим полковникам возможности «повоевать» не дали. Через год после их назначения СНБ возглавил уже третий руководитель. Теперь уже Джон Болтон стал освобождать СНБ от сторонников Макмастера. Белла уволили – должность руководителя ближневосточного отдела в СНБ пока вакантна – Рейберна перевели в Госдеп, а на его место в СНБ назначили бывшего военного чиновника Роберта Гринвейя. Таким образом, несмотря на авторитет Болтона, кадровый дефицит в СНБ на фоне деятельного Помпео качнул маятник принятия решений в сторону Госдепа – возможно ненадолго.
Последние два года ближневосточный отдел Госдепартамента играл вспомогательную роль для Белого Дома в определении политики США в регионе, а зачастую и вовсе не принимал участия в выработке ключевых решений на этом направлении. Назначение на пост спецпосланника по Сирии Джеймса Джеффри – доказательство намерения госсекретаря Помпео изменить сложившийся порядок вещей. Джеффри считают одним из наиболее сильных специалистов по Ближнему Востоку в Вашингтоне – редкий случай, когда даже ярые оппоненты Трампа похвалили его за правильный выбор кандидата на эту должность. Карьерный дипломат, вершин в профессии Джеффри достиг в период президентства Буша-младшего: был послом в Ираке, спецсоветником госсекретаря Кондолизы Райс по этой стране, помощником заместителя госсекретаря по ближневосточным делам, сопредседателем межведомственной комиссии по политике в отношении Ирана (Interagency Iran Policy Group), заместителем советника по национальной безопасности и послом США в Турции. Последние пять лет он работал научным сотрудником в Вашингтонском институте ближневосточной политики (Washington Institute for Near East Policy), американском мозговом центре, имеющим тесные связи с еврейским лобби Америки и репутацию, одного из самых произраильских аналитических центров в городе. В ближайшее время этот институт может еще больше пополнить свое представительство в госдепартаменте, если назначение на пост помощника госсекретаря по ближневосточным делам получит Дэвид Шинкер – пока эту должность в ранге «исполняющего обязанности» занимает еще один ветеран американской ближневосточной дипломатии Дэвид Саттерфилд. В середине 2000-х гг. Шенкер четыре года работал в офисе главы Пентагона директором по Леванту и прекрасно осведомлен о деятельности Ирана в Сирии, Ливане, Иордании и Палестине.
Назначение Джеффри завершает формирование «ближневосточного треугольника» Госдепа – сам Джеффри, Макгёрк и Рейберн. Работая на сирийском направлении, все они будут непосредственно заниматься и противодействием активности Ирана в регионе с четким распределением обязанностей. Джеффри как главный контакт в Госдепе по всем аспектам сирийской политики США стал основным советником Помпео и Трампа по Сирии. Вопросы борьбы с ИГИЛ остаются в ведении Бретта Макгёрка, который, будет также продолжать налаживать контакты между представителями Саудовской Аравии, иракским правительством и шиитскими группами в Ираке с целью подрыва влияния Ирана в этой стране. Наконец, Рейберн в ранге заместителя помощника госсекретаря по делам Леванта займется преимущественно вопросами политического урегулирования сирийского конфликта в Сирии, противодействию деятельности Хезболлы, укреплению позиций ливанского правительства и координацией политики США с Иорданией.
Координацией непосредственно на иранском направлении займется Брайн Хук. Назначение Хука главой Инициативной группы по Ирану вызвало в Вашингтоне неоднозначную реакцию. Поговаривают, что должность главы IAG стала для бывшего руководителя отдела политического планирования Госдепа синекурой, учитывая непростой характер его отношений с коллегами и подчиненными на прежнем месте. Назвать Хука специалистом по Ирану можно с очень большой натяжкой. Юрист, основатель собственной консалтинговой фирмы, он долгое время работал в Министерстве юстиции и дослужился до помощника госсекретаря по отношениям с международными организациями, а в 2012 г. работал в предвыборном штабе тогдашнего республиканского кандидата в президенты США Митта Ромни. Хук – хороший организатор и полезен именно в качестве межведомственного и межгосударственного диспетчера стратегии «максимального дипломатического и экономического давления».
Вверенную ему в управление структуру Брайн Хук называет «элитной командой», подбор которой будет осуществляться из всех ведомств и органов американского правительства. В этом смысле идея «Инициативной группы» напоминает мини-реинкарнацию проекта «Вундеркинды» (‘Whiz Kids’) Минобороны США 1960-х гг. Тогдашний американский министр обороны Роберт Макнамара собрал команду талантливых аналитиков из Корпорации РЭНД с целью улучшения качества управления Пентагоном и выработки действенной военной стратегии в отношениях с Советским Союзом.
Учитывая, что на протяжении многих лет разные американские ведомства работали на иранском направлении во многом автономно, идея свести их в единый «концерт» выглядит для Вашингтона логичной. Тем более, что с приходом Трампа ближневосточные союзники Америки и вовсе потеряли ориентир в том, кто и за что отвечает в администрации. Инициативная группа создает ощущение – или иллюзию – «целостности подхода» и этим призвана частично удовлетворить запрос союзников на «субъектность».
Нужно отметить, что в Вашингтоне немало специалистов и политиков, полагающих, что IAG создана, скорее для устрашения своим существованием, в то время как выработкой конкретных «силовых» инициатив для иранской стратегии будут заниматься – и уже это делают – профильные сотрудники в главном разведывательном ведомстве.
Иран под прицелом: «охота за головами», военные игры и информационные кампании
В июле 2017 г. по распоряжению Президента США в структуре ЦРУ учредили два специализированных центра – по Северной Корее и Ирану. Новым координатором «иранских операций» в Управлении стал Майкл Д’Андреа, известный под прозвищами «Аятолла Майк» (Ayatollah Mike) и «темный принц» (Dark Prince) Д’Андреа – излюбленный персонаж вашингтонских журналистов, пишущих об Иране. Американец, принявший ислам во время командировки «в одну из стран Ближнего Востока», где он также женился на местной девушке и привез ее с собой в Америку. Д’Андреа отличается феноменальной работоспособностью и скверным характером, любит лично разрабатывать спецоперации и буквально ночует в кабинете, где у него стоит раскладная кровать. Образ настолько мифологизирован СМИ, что в предписываемых ему качествах отличить правду от вымысла сложно. Не вызывает сомнений лишь его профессионализм: он – один из основных разработчиков операции по уничтожению Бен Ладена, сторонник использования робототехники в проведении секретных операций. До назначения «главным по Ирану» в Ленгли Д’Андреа проработал на контртеррористическом направлении при двух президентах и четырех директорах ЦРУ, в то время как его предшественники из-за постоянного стресса, круглосуточного графика и груза большой ответственности не могли удержаться на этой позиции более трех лет. В американском разведсообществе назначение Д’Андреа виделось признаком усиления конфронтационной линии в отношении Тегерана и, с учетом его опыта, попыткой начать охоту за головами главных иранских военачальников из КСИР и Хезболлы.
Эта компонента усиливается и по военной линии. В августе 2018 г., глава Центрального командования США генерал-лейтенант Кеннет Маккензи уведомил Конгресс об изменении содержания и плана военно-штабных игр применительно к Ближнему Востоку. Изменения связаны с необходимостью более эффективно справляться с «многомерными аспектами ведения военных действий в серой зоне». Учитывая, что подобная формулировка традиционно применяется американскими военными к тактике Ирана в Сирии, Ираке, Ливане и Йемене, нововведения ориентированы именно на противостояние с КСИР и лояльными Тегерану шиитскими группировками. На практике, изменения могут включать множество мероприятий от внедрения специальных методов ведения боевых действий, проведения «спецмиссий» на границах сопредельных государств и организации информационных кампаний. Командование спецоперациями Пентагона на базе в Северной Каролине уже проводит симуляцию военных действий (“Robin Sage”), где по легенде «зеленые береты» должны в короткие сроки подготовить диверсионную группу из числа «местных повстанцев» на территории вероятного противника.
Информационные кампании также получают новое осмысление в противостоянии с Ираном. В этом компоненте Америка полагается на значительные ресурсы и поддержку союзников. США и Израиль уже сформировали совместную рабочую группу по Ирану, которая координируется на уровне советников по национальной безопасности Джона Болтона и Меира Бен-Шабата. Группа ориентирована на мониторинг внутренних процессов в Исламской республике и поддержание протестной активности в этой стране. Магистральным направлением её деятельности стала информационно-пропагандистская работа в социальных сетях. Наиболее известным «продуктом» группы являются ставшие знаменитыми видео-обращения самого Нетаньяху (в ютьюбе, твиттере и на фейсбуке) к иранскому народу с критикой правящего режима в Тегеране.
Американцы решают задачу таргетирования рядовых иранцев информационным воздействием по-своему. На будущий год Трамп запросил у Конгресса 12,2 млн долларов для фарси-язычного сервиса «Голоса Америки» и еще 6,2 млн для Радио Фарда (иранский сервис «Радио Свободы»). В свою очередь, Конгресс продвигает собственный законопроект, который требует пересмотра критериев эффективности крупнейших финансируемых правительством США новостных медиа вещающих на фарси — Радио Фарда, «Голоса Америки» и BBG. Новый законопроект обязывает медиа «опровергать фальшивые обвинения правительства Ирана в отношении Соединенных Штатов … описывать поддержку, которую правительство [Ирана] оказывает дружественным террористическим группировкам … и [деструктивному] влиянию, которые эти группировки оказывают в Сирии, Ливане и Йемене». В системном противостоянии с Исламской республикой сохранение «дискурсивной власти» Соединенных Штатов не менее (если не более) важно, чем «закрыть Иран» в своих границах в геополитическом смысле.
«Иранская команда» Трампа, призванная, в основной массе, из 2000-х гг. не позволяет усомниться в своей компетентности. Они не первый год работают в американском правительстве, в том числе на иранском направлении, хорошо знакомы друг с другом и не лишены «чувства миссии». Опасения оппонентов силового подхода в Вашингтоне сводятся к тому, что такая концентрация единомышленников рискует и дальше вести Америку по «иранскому следу» в объяснении происходящих на Ближнем Востоке процессов и не предаваться рефлексиям относительно политики собственных союзников – арабских монархий Персидского залива и Израиля. Сторонники Трампа парируют: выбранная линия на наращивание давления работает, недовольство населения руководством в Тегеране растет, иранская экономика трещит по швам, и, в конечном итоге, аятоллы будут вынуждены «поджаться» в своих финансовых и политических тратах на региональные войны в Сирии и Йемене.
Представители вашингтонского «движения сопротивления» пытаются по разным каналам донести до Тегерана идею о необходимости «переждать» президентство 45-го лидера Америки, недавний визит бывшего госсекретаря Джона Керри в Иран – самый резонансный, но не единственный подобный случай. Однако непростая для Ирана ситуация на внутреннем и внешних рынках заставляет руководство этой страны искать спасительные варианты здесь и сейчас, без иллюзий о наступлении лучших времен.
Окажется ли философия Трампа в деле «перевоспитания» Ирана более действенной, чем философия Обамы или обернется очередным побочным эффектом, которые все чаще сопровождают внешнеполитические эксперименты США в регионе? Ответ на этот вопрос важен не только для понимания серьезных геополитических последствий для всего Ближнего Востока, но и для статуса Америки в меняющемся раскладе сил в мире.
