18.09.2013
Возвращение дипломатии
Колонка редактора
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Фёдор Лукьянов

Главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Директор по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай». Профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». 

AUTHOR IDs

SPIN RSCI: 4139-3941
ORCID: 0000-0003-1364-4094
ResearcherID: N-3527-2016
Scopus AuthorID: 24481505000

Контакты

Тел. +7 (495) 980-7353
[email protected]

Дипломатических задач такого масштаба, как та, что решают сейчас Сергей Лавров и Джон Керри, точнее Россия и Америка, не было, пожалуй, с рубежа 1990-х годов. Тогда рушилось прежнее мироустройство, основанное на четких правилах, и наступала новая эпоха.

Из тех времен можно привести два аналога. С одной стороны, вывоз советского ядерного оружия из Украины, Казахстана и Белоруссии на территорию России. Операция непростая технически, политико-дипломатически (новые независимые государства, естественно, не хотели просто так отказываться от статусного атрибута), требовавшая тесного взаимодействия Москвы и Вашингтона. С другой — объединение Германии, событие историческое, поскольку разделенная страна была основным полем боя и символом «холодной войны», и вместе с ней в прошлое уходила политика того времени. За двадцать с лишним лет было, конечно, множество других кризисов, однако в остальных случаях исход был предрешен расстановкой сил и общей ситуацией, дипломаты торговались о деталях, а не вели спор с открытым финалом.

Сирийская коллизия выделяется из этого ряда — прежде всего тем, что тоже закрывает главу. Больше года назад Сергей Лавров сформулировал значимость момента: «От того, как решится сирийский кризис, во многом будет зависеть модель реагирования международного сообщества на внутригосударственные конфликты в будущем». Суть модели, которая последовательно создавалась после «холодной войны», сводилась как раз к тому, что исход конфликта определяется не в ходе дипломатических переговоров. Он зависит от политического решения о том, кто прав, а кто виноват, и «правому» помогают вплоть до вооруженного вмешательства (см. Югославию и Ливию, например).

Такой подход, казавшийся естественным в начале 90-х (именно тогда появилась идея гуманитарной интервенции как синонима справедливой войны), с каждым разом давался все труднее, вызывал все больше сомнений, хотя бы по той причине, что результат не оправдывал ожиданий. В случае с Сирией призывы поступить как всегда, то есть вмешаться и, наказав автократа, навести порядок, звучали с самого начала. Тем более что начиналось все примерно тогда, когда СБ ООН постановил-таки осуществить интервенцию в Ливии. Однако ничего не клеилось. Добровольцев брать на себя риск почти не было, максимум, на что были готовы внешние силы, это участие в войне чужими руками, в идеале — поддержка тех или иных внутренних фракций. И даже когда президент США, наделавший много опрометчивых заявлений, которые заставляли его действовать помимо желания, призвал всех наказать зло, отклик оказался вялым. Морально и материально поддержать Америку еще кое-кто собрался, но встать плечом к плечу — буквально единицы. Не мудрено, ведь сам американский главнокомандующий, обещая войну, выглядел, как будто кто-то держит его за горло и заставляет говорить все эти грозные слова.

Российское предложение возымело эффект именно потому, что пообещало разрешение дилеммы — как избежать войны, никем не желаемой (достаточно посмотреть на цифры общественного мнения в Соединенных Штатах и Европе), но при этом не потерять лицо.

Вдруг оказалось, что дипломатия нужна. Настоящая работа профессионалов, которые всерьез ищут пути выхода из тупика и вместе придумывают новые идеи, стараясь предусмотреть возможные подводные камни и заранее обойти их. И чем меньше доверия сторон друг к другу, тем важнее обговорить все нюансы во избежание разночтений, которые способны не только взорвать процесс, но и привести к куда более глубокому кризису.

Наступающее время будет эпохой возрождения большой дипломатии. Все много твердили о многополярном мире — кто с надеждой, кто с тревогой. И вот он фактически наступил. Америка убедилась, что управлять миром единолично просто невозможно, к тому же публика, устав от роли глобальной доминанты, больше не испытывает энтузиазма по поводу внешней экспансии. Появляется все больше игроков, которые претендуют на влияние, правда, претензии далеко не всегда подкреплены реальными способностями и умением этим влиянием пользоваться. Как бы то ни было, время простых решений закончено. И навязать что-либо просто некому — ни у кого нет таких рычагов давления, что, в частности, наглядно демонстрирует ситуация на Ближнем Востоке.

Символично, что у истоков нового этапа снова Москва и Вашингтон, хотя биполярное устройства давно в прошлом. Когда необходимо настоящее дипломатическое искусство в сочетании с готовностью обеспечивать выполнение договоренностей, России и Америке по-прежнему нет равных. Европа на глубокой периферии — раздробленная и увязшая в собственных проблемах. Китай по-прежнему предпочитает оставаться в тени. Новые «звезды», наподобие Индии или Бразилии, просто не знают, как к такому подступиться — нет опыта настоящей большой политики. Региональные тяжеловесы от Саудовской Аравии до Турции и Ирана сами по сути воюют в конфликте, какая уж там высокая дипломатия. Вот и получается, что опять все развивается вдоль линии Кремль — Белый дом. Но только теперь Россия и Америка уже не смогут, как в прежние времена, решать все за других. Многополярность — это своего рода праздник непослушания.

| Российская Газета