Итоги российского внешнеполитического сезона 2011/2012 невозможно подводить вне связи с внутренними событиями и изменением общественной атмосферы в стране. Прошлая осень, начиная с решения о рокировке и до подъема протестов в декабре, подвела черту под периодом, когда власть Владимира Путина, по сути, была неоспорима.
И хотя модель управления не изменилось, все согласны с тем, что политические подходы, эффективные раньше, больше так работать не будут. В первую очередь это, естественно, касается, ситуации в самой России, но неизбежно и влияние на внешнюю политику.
В международной практике России прослеживается несколько видов цикличности. В частности, с начала 1990-х годов отношения с Западом развиваются по синусоиде с шагом в четыре года между соседними пиками и соседними спадами и два года – между пиком и следующим спадом. Траектория не меняется с 1994 года, можно даже нарисовать график. Просто для примера: 2002-й – медовый месяц контртерроризма и чуть ли не вступления России в НАТО, 2006-й – саммит «восьмерки» с Санкт-Петербурге, 2010-й – договор СНВ и успех перезагрузки. 2004-й – «оранжевая революция», 2008-й – российско-грузинская война, 2012-й – избирательные кампании в России и США, сопровождаемые лихорадкой в двусторонних отношениях. И так далее, подобное прослеживается и в 1990-е годы.
Но есть и другой цикл с шагом в пять лет, более тесно связанный с собственно состоянием власти, ее «крепостью». Точкой отсчета можно взять 1993 год, когда фактически решился вопрос о власти в Российской Федерации: силовой роспуск Верховного совета положил конец неразберихе первых двух лет после распада СССР, знаменовал собой отказ от советских институтов и победу новой элиты. Пять лет спустя, в 1998-м, случился экономический обвал, поставивший под сомнение государственность и грозивший крахом той элите, что выиграла в 1993-м. В 2003-м следующий переломный момент – дело ЮКОСа, при помощи которого государство ограничило политические возможности крупного бизнеса и установило новые правила поведения. 2008 год – первая после СССР война против другого государства, естественно, ставшая вехой.
Очередной рубеж, если придерживаться этого такта, – 2013 год. Что не противоречит логике и происходящим событиям. Общество проснулось, соотношение сил и интересов меняется, и в будущем политическом сезоне вполне могут произойти интересные события.
Как все это влияет на положение России в мире? На первый взгляд эффект следующий: демонстрация властью уверенности в себе и дееспособности, даже если вызывает возмущение внешних партнеров, затем приводит к укреплению отношений.
Расстрел парламента, арест Михаила Ходорковского и вторжение в Грузию – все эти три действия были встречены с относительным или абсолютным осуждением западных держав. Однако ни одно из них не имело фатальных последствий.
Более того, в соответствии с первым типом цикличности быстро наступал новый пик взаимодействия.
И напротив, следствием ослабления власти в 1998 году стал глубокий кризис в отношениях. Достаточно вспомнить масштабную антиельцинскую кампанию в западной прессе конца 1990-х годов, дело «Бэнк оф Нью-Йорк», общее разочарование и восприятие России в качестве разваливающегося клептократического, но при этом все еще агрессивного монстра. Отношения стали выправляться с приходом Владимира Путина в начале 2000-х. И снова демонстрация дееспособности власти в жестокой и кровавой чеченской войне, несмотря на ее сокрушительную критику во всем мире, способствовала восстановлению внимания. Если в 1998–1999 годах аналитические статьи под названием «Мир без России» стали общим местом, то уже в 2001-м на Москву стали посматривать как на интересного партнера. Дело здесь не в двойном стандарте или цинизме Запада, а в элементарной оценке перспектив: чем устойчивее власть, тем больше смысла в том, чтобы строить в ее отношении какие-то планы.
Исходя из этого, решение гипотетической проблемы 2013 года представляется очевидным. Кремль должен проявить твердость и доказать, что продолжает полностью контролировать обстановку. Для Путина это особенно важно. Его внешняя политика, достаточно успешная с точки зрения укрепления престижа России на мировой арене, во многом строилась на его личной репутации как жесткого управленца, обладающего всей полнотой власти на подведомственной ему территории и потому способного принимать любые решения.
Авторитарные замашки Владимира Путина мало кому нравятся. Но на фоне дисфункции Евросоюза и парализующей поляризации партийно-политической системы в США способность президента России «решать вопросы», если с ним договорились, временами вызывала скрытую зависть собеседников.
Отчасти по этой причине Путин как лидер занимает в неформальном рейтинге мирового влияния куда более высокую позицию, чем Россия как государство. Россию воспринимают скорее в качестве угасающей державы с весьма невеселыми перспективами, а вот ее президент видится как дальновидный и могучий, а потому вдвойне опасный.
Если имидж Путина как «хозяина всея Руси» будет поставлен под сомнение, это скажется на восприятии его на внешней арене, а следовательно, и на эффективности его политики, напрямую связанной с этим восприятием. То есть президенту России очень нужно подтвердить свою состоятельность, как и в предыдущих кризисах «пятилетнего цикла». Нюанс в том, что содержание состоятельности сегодня отличается от того, какое было раньше. Во-первых, изменился внутренний оппонент. Во-вторых, другими стали внешние условия.
В 1990-е и 2000-е годы Россия и ее руководство попросту доказывали, что они существуют – в экономическом, геополитическом, психологическом плане. Российским властям как правопреемникам Советского Союза приходилось напоминать: после его краха разрушительные тенденции остановлены, страну не нужно списывать со счета. На практике это означало подавление различных «деструктивных сил» ради того, чтобы продемонстрировать наличие силы и воли.
Сегодня восстановительная фаза позади и задача другая – не подавление, а интеграция, включение в созидательный процесс общественных слоев, которые осознают свои интересы и запросы.
Они не деструктивно-эгоистичны, как прежние противники – реваншисты 1993-го, олигархи конца 1990-х, сепаратисты и пр., а нацелены (по крайней мере большинство, наличие радикалов неизбежно) на позитивную трансформацию.
С другой стороны (и это внешний компонент) способность подавить фронду больше не рассматривается как свидетельство состоятельности. Скорее наоборот, неумение разрулить ситуацию, избежав политического насилия, воспринимается как сбой государственной машины. Мир переживает всеобщее социальное пробуждение, и на этом фоне любая попытка зафиксировать статус-кво, остановить естественные процессы, даже обусловленная исключительно благими пожеланиями, вызывает вопрос об адекватности власти. Веха-2013 – это сочетание проницаемости любых границ, усугубляющегося хаоса вовне и роста осознанной активности внутри страны. Постсоветская Россия переживала более опасные и глубокие кризисы, но они были понятнее: что делать, как реагировать. Предстоящий обещает быть много сложнее с этой точки зрения.
