Внутри страны и за рубежом оппоненты президента Дмитрия Медведева скептически относятся к его стратегии модернизации. Как утверждают критики, она слишком зациклена на высоких технологиях и не принесет плодов без всесторонней политической либерализации и юридической реформы, которую непременно блокируют Владимир Путин и фракция «силовиков», доминирующая в российском правительстве и бизнесе.
Критики в чем-то правы, но они не желают взглянуть на проблему шире. После прихода к власти Медведев трансформировал внутри- и внешнеполитические ориентиры России. Опираясь на критику существующего положения вещей, он начал проводить альтернативную линию, отличную и от либеральной, и от консервативной программы. Предложенный им «третий путь» основан на плюралистической отчетности государства и рынка в их взаимосвязи, на укреплении гражданского общества как посредника, а также на стимулировании малого и среднего бизнеса и регионов вместо упования исключительно на волю одного человека или суверенную власть централизованного госаппарата.
Что касается роли России в мире, эта альтернативная стратегия модернизации предполагает более пристальное внимание к укреплению связей со странами и структурами, готовыми на взаимовыгодное сотрудничество, отправной точкой которого служит экспорт природных ресурсов в обмен на технологии и инвестиции. В речи о внешней политике 12 июля 2010 г. президент заявляет, что мировой экономический кризис привел к «смене парадигмы международных связей», а это дает России «уникальный шанс с максимальным КПД использовать внешнеполитический инструментарий для целей модернизации нашей страны». По его убеждению, ни отдельный человек, ни государство не могут осуществлять индивидуальную или суверенную власть вне связи с другими людьми внутри и вовне.
Конечно, надо признать, что нынешняя политическая и экономическая элита больше озабочена сохранением собственной власти, нежели модернизацией России или международного сообщества. Но ключ к успеху стратегии Медведева лежит в плюрализме, который должен восторжествовать в «двойственном» российском государстве, где конституционный политический порядок сочетается с административным режимом, построенным на «параконституционной» системе отношений. Этого можно добиться путем отделения политического руководства от управления госкорпорациями, расширения связей между участниками государственного строительства внутри России, а также между Россией и другими странами.
Определенная конкуренция и разногласия между Медведевым и Путиным говорят о том, что правящий режим, возможно, не настолько статичный или монолитный, как считают некоторые. Все это вкупе с различиями взглядов и идеологий может стать предвестником демократического ренессанса и системной трансформации в рамках существующего конституционного порядка. Впрочем, риск дальнейшего усиления авторитаризма внутри «параконституционной» администрации также вполне реален.
Системная критика от президента
Медведев доказывает, что мировой финансовый кризис высветил структурные изъяны российской системы – слияние власти и собственности на базе государственной монополии на первичное сырье. Конечно, он и сам был одним из ее столпов, совмещая при президенте Путине роль председателя совета директоров «Газпрома» с ключевыми позициями в президентской администрации и правительстве.
В путинскую эпоху коррумпированный олигархический капитализм ельцинского периода был заменен на не менее коррумпированный бюрократический государственный капитализм, «патримониальное слияние исполнительной власти и материального богатства», по характеристике Роберта Скидельски. Но глобальный финансовый кризис и падение цен на сырье во второй половине 2008 г. не только показали экономическую слабость России, но и расшатали опору правящего режима. Путинская система обеспечила политическую стабильность, но не способствовала экономической эффективности, социальной справедливости и единению общества.
Для Дмитрия Медведева социально-экономический кризис является и кризисом нравственным – не в смысле буржуазной морали, а с точки зрения социальных пороков, которые «нарушают наши традиции… межэтнического и межрелигиозного мира, воинской доблести, верности долгу, гостеприимства и доброты, свойственной русскому народу». Аргумент Медведева о социальных пороках и добродетелях не вписывается в традиционный идеологический спектр. Он более традиционен, чем реакционная ностальгия многих современных консерваторов, мечтающих о «золотом веке», которого никогда не было, но в то же время более прогрессивен, чем абстрактный космополитизм постсоветских либералов, уверенных в собственной правоте. Важно и то, что его последовательная критика согласуется с настоятельными призывами наделить каждого человека, семью и общину возможностями влиять на политику и экономику.
Медведев прямо не признает сдвиг, произошедший в России в последние годы, – от несовершенной представительной демократии к административной полуавторитарной системе. Однако он согласен с тем, что рыночным экономикам и демократиям требуются не просто формальные либеральные учреждения, но и неформальные общественные связи в рамках гражданского общества. Его замечание о том, что «гражданское общество слабо, а уровень самоорганизации и самоуправления низок» – неотъемлемая часть стратегии модернизации, направленной на то, чтобы заменить командно-административный метод управления, веками насаждавшийся в России, на принцип личной инициативы и участия гражданского общества в политической жизни.
Международная экономическая интеграция и внутренние реформы
Учитывая экономическую отсталость России и давление мировой конкуренции, технологическая модернизация – необходимое, но недостаточное условие для прогресса страны. Конечно, важно обезопасить права собственности и укреплять власть закона, но технологии и иностранный капитал требуют и множества других институтов и нововведений. Речь не только о материальной инфраструктуре, достойном финансировании высшего образования или способности воплощать в жизнь научные открытия, но и о социальных узах взаимного доверия и взаимопомощи, на которые опирается здоровое гражданское общество. Ибо без доверия и прочих гражданских добродетелей экономическая стоимость заключения договоров и деловой активности может стать неприемлемо высокой.
Так, при либерально-западном акценте на социальном договоре и договорных отношениях в имущественной сфере упускается из виду неформальное социально-культурное измерение, которое играет ключевую роль в развитии экономики и политической жизни. Вот почему президент связывает политико-экономическое преобразование с переменами в самом обществе.
Отход Медведева от хрестоматийных либеральных идей связан и с характером современного мирового капитализма – колебаниями и системными рисками, возникающими при перемещениях капитала по всему миру. После отмены контроля над перемещением капитала и управляемых обменных курсов валют в середине 1970-х гг. в мировой экономике происходил нарастающий отрыв капитала от производственных и сельскохозяйственных секторов и его перетекание в новые услуги в области финансов, страхования и недвижимости. Однако «новая экономика» не только не упразднила прежний цикл расширения и сжатия, характерный для бизнеса, но и усугубила процесс надувания мыльных пузырей на рынках, которые еще громче лопаются в наши дни. Причем валютные и прочие финансовые спекуляции приводят к краху целые страны и ввергают в хаос всю мировую экономику (Мексика, Восточная Азия и Россия в 1990-е гг.).
После финансовых кризисов 1990-х гг. и после того, как в начале нового тысячелетия лопнул пузырь интернет-компаний, центральные банки открыли денежные краны и выбросили на рынок беспрецедентный объем ликвидности, облегчая потребительский кутеж, который повсеместно подстегивался неуемным кредитованием. Поскольку все деньги в конечном итоге должны обеспечиваться материальными активами, глобальная экономика сейчас зависит от абстрактного мирового финансирования. Инвесторы повсюду ищут быструю прибыль, независимо от конкретного места или отрасли, и подчиняют все и вся рыночной оценке и товаризации. Стимулируемый искаженными мотивами, переход на быструю прибыль от краткосрочных инвестиций породил спекулятивную торговлю сырьем и природными ресурсами. Это еще больше затруднило задачу переходных экономик, имеющих колоссальную сырьевую базу, наращивать производственную базу, с помощью которой можно затем успешно конкурировать на мировой арене.
Вот почему Дмитрий Медведев связывает внутренние реформы с новыми тенденциями в мировой экономике. После краха финансового капитализма двух последних десятилетий, основанного на долговом финансировании, и развитые, и развивающиеся рынки требуют больших инвестиций в производительные отрасли, способные генерировать больше экономически и экологически устойчивого роста. Он является одним из стратегических приоритетов Медведева в рамках «Большой двадцатки» и БРИК.
На саммите, который прошел в бразильской столице в апреле 2010 г., лидеры стран БРИК согласовали общие предложения, направленные на реформирование мировой финансовой системы. Они не только сообща требуют «существенного сдвига при голосовании по важным вопросам мировой повестки дня в сторону мнений развивающихся стран и рынков». Четверка намерена изменить баланс в мировой экономике и диверсифицировать ее, увеличить роль государства и региональной торговли, а также подписать новые валютные соглашения, чтобы в перспективе снизить зависимость от доллара и евро.
В кулуарах саммита банки развития – российский Внешэкономбанк, Банк развития Китая, Национальный банк социально-экономического развития Бразилии и Экспортно-импортный банк Индии – подписали меморандум, взяв на себя обязательства по созданию общей Межбанковской системы. Главной ее целью будет финансирование высокотехнологичных, инновационных и энергосберегающих проектов. Тем самым подчеркивается признание того факта, что ключом к созданию более сбалансированной мировой экономики являются стратегические инвестиции, включая государственные и частные источники, поскольку в этом случае больше мировых финансов будет перетекать из краткосрочных спекулятивных проектов в реальный сектор.
В то же время президент Медведев постепенно меняет курс России в отношении Северной Америки и Европы. Признавая возможности и ограничения многополюсного мира, он укрепляет связи не только с США, но и с другими ключевыми членами ОЭСР (Япония, Южная Корея, Сингапур, Австралия). Помимо улучшения двусторонних отношений, это облегчает задачу вступления России в ВТО, которую Медведев стремится решить. Точно так же приверженность программе «партнерство ради модернизации», предложенной ЕС, может вытащить взаимоотношения с Евросоюзом из бюрократического болота «четырех общих пространств» и ускорить сближение Москвы с крупнейшей экономической зоной мира.
Стратегия модернизации Медведева – тот клей, который скрепляет воедино его внутренние планы реформы и сдвиг во внешней политике. Членство в ВТО и модернизационные альянсы дают Медведеву необходимый рычаг для структурных реформ внутри страны. Либеральные рецепты реформирования России содержат много верных положений, но сами по себе недостаточны, чтобы избежать некоторых структурных проблем, присущих передовым странам Запада. Речь идет в первую очередь о растущей централизации исполнительной власти и концентрации богатства.
Неолиберальная фаза глобализации повсеместно усилила исполнительную ветвь власти в ущерб законодательной и судебной, не говоря уже об ущемлении прав организаций гражданского общества, региональных и местных органов самоуправления и простых граждан. Национальные правительства все больше интегрируются в транснациональную систему власти, ключевыми столпами которой являются международные корпорации и наднациональные организации, подобные ВТО и МВФ. Очаги бедности углубились, разрыв между богатыми и бедными увеличился. Неравенство в доходах и имуществе достигает масштаба, невиданного с 30-х гг. прошлого века (а в некоторых случаях с конца XIX столетия).
В России проявляются те же тенденции (хотя и по другим причинам), и страна должна извлечь уроки, не повторять тех же ошибок и пойти дальше, чем предложенная Медведевым стратегия модернизации. С политической точки зрения важно укреплять возможности государства на всех уровнях федерации. Первым шагом может стать выполнение Медведевым своего предвыборного обещания отделить политическое руководство от управления государственными корпорациями. Это откроет путь к повышению эффективности и конкурентоспособности и обозначит водораздел между политикой и бизнесом. Как показывает опыт рыночных государств Запада, предпринимательский подход в политике столь же неуместен, как и бюрократия в бизнесе.
Помимо планов приватизации, нацеленных на продажу государственных активов общей стоимостью 29 млрд долларов при сохранении контрольных пакетов у государства, еще одна конкретная возможность – это преобразование государственных корпораций в публичные акционерные компании. Согласно этой модели, прибыль реинвестируется и делится между персоналом, а не разбазаривается чиновниками, топ-менеджерами или акционерами. Начав с государственных предприятий, Медведев мог бы также рассмотреть предложения о передаче акций некоторых предприятий государственного сектора в собственность работников. Участие работников в управлении способно поднять производительность труда и качество оказываемых услуг без увеличения зарплат, которое создает ненужное инфляционное давление.
С этим связана необходимость укрепления профессиональной этики, способной преобразовать бюрократическую ментальность в культуру благородной государственной службы. Вместо централизованных норм и целей необходимо позволить каждой отрасли государственного сектора перевести некоторые принципы (например, всеобщее обеспечение) в конкретную практику (доставка на места) и добиваться более высокой степени самоуправления и профессионального саморегулирования.
Среди других безотлагательных политических реформ можно отметить крупномасштабную децентрализацию до оптимального уровня (регионы, муниципалитеты, органы местного самоуправления и общественного контроля). Необходимо развивать элементы представительной демократии на местах (например, совещания городского совета по вопросам муниципального управления, охране правопорядка или приоритетам в расходовании муниципальных средств на образование, жилищное строительство и местный транспорт). К сожалению, ряд последних действий и инициатив говорит о том, что ситуация развивается в обратном направлении.
В экономическом отношении России нужно добиваться более сбалансированного экономического роста и переключаться с финансово-кредитных услуг и строительства спекулятивной недвижимости на высокотехнологичные отрасли и другие сектора, в которых экономические инвестиции сочетаются с более широкими общественными благами (например, образование и здравоохранение).
Однако доходы от роста не будут в достаточной мере просачиваться вниз.
Президент мог бы рассмотреть различные способы изменения отношений между трудом и капиталом посредством распределения активов, а не только перераспределения доходов. Простым людям следует предложить участие в прибыли, получаемой от продажи национальных ресурсов. Например, посредством выдачи ваучеров на получение высшего образования (сейчас учеба даже в государственных университетах стоит немалых денег).
Другой вариант – введение социального пособия за счет национального достояния (скажем, открытие счетов на детей с последующей единовременной выплатой накопленной суммы по достижении ребенком 18 лет на приобретение жилья или оплату образования). Следует стимулировать создание работниками собственных предприятий малого и среднего бизнеса. Кроме того, жилищные ассоциации и общественные банки взаимных инвестиций незаменимы для укоренения более справедливой и жизнеспособной модели социально-экономического развития.
К неотложным мерам можно отнести изменение законодательной базы в области гражданского общества, ослабление налогового бремени и избавление от принципа «сверху вниз» при поощрении новых инициатив со стороны граждан. Более того, государство должно всячески стимулировать создание профессиональных ассоциаций, гильдий, обществ друзей и других структур для перераспределения полномочий и ответственности от государства и рынка к отдельным людям, местным сообществам и профессиональным группам.
Как неоднократно говорил Дмитрий Медведев, недостаточно реформировать отсталую экономику. Задача состоит в построении здорового гражданского общества, которое позволит России развиваться в соответствии с ее лучшими традициями многонациональной страны с разными религиями и мировоззрениями, которые терпимо относятся друг к другу. Необходимо прививать людям любовь к природе и бережное отношение к окружающей среде, которой сталинская индустриализация и шоковый переход к капитализму нанесли значительный урон.
В центре новой модели развития должны стоять человеческие взаимоотношения и ассоциации. Мировые финансы призваны обслуживать потребности производственной деятельности, генерирующей доходы. В случае с Россией речь идет о развитии села и сельского хозяйства, а также современного производства и новых высокотехнологичных отраслей с помощью иностранных инвестиций. У стратегии модернизации Медведева имеется до сих пор нереализованный потенциал: связать развитие России с ее интеграцией в мировую экономику.
Возвращение империй и конкуренция гегемонов
В контексте объявленной многовекторной внешней политики президент Дмитрий Медведев и министр иностранных дел Сергей Лавров стремятся улучшать отношения на двух направлениях – с Западом, а также с новыми державами на Востоке и на Юге: с Турцией, Средним Востоком, Китаем и другими быстроразвивающимися рынками, входящими в «Большую двадцатку» или БРИК.
Несмотря на многочисленные ограничения, «Большая двадцатка» и БРИК олицетворяют господствующее мнение о том, что в системе международных отношений произошел сдвиг силы и влияния с Запада на Восток. Однако странам, входящим в обе структуры, приходится сталкиваться с практически непреодолимыми внутриполитическими проблемами и концептуальными противоречиями.
«Большая двадцатка» явно распадается на развитые державы, быстроразвивающиеся экономики и развивающиеся страны. Со времени первой встречи в ноябре 2008 г. она доказала, что является инструментом борьбы с кризисом (финансовые ассигнования, монетарная экспансия и фискальные стимулы). Однако не сумела существенным образом повлиять на мировую экономику, не говоря уже о том, чтобы запустить процесс системных преобразований. Группе не удалось ни договориться о фундаментальной финансовой реформе (требования к капиталу, налоги на банковскую деятельность или сделки), ни добиться прогресса по новым моделям роста (перемещение мирового капитала, распространение зеленых технологий и т.д.). Саммит в Канаде (июнь 2010 г.), похоже, подтвердил, что влияние «Большой двадцатки» на отношения между странами и рынками миновало апогей и пошло на убыль.
С группой БРИК проблем не меньше. Например, их требование более демократичного мирового управления противоречит их же решительному отстаиванию верховенства государственного суверенитета. В отличие от западных стран, декларирующих примат демократии и прав человека, страны БРИК защищают концепцию сильного и суверенного государства в качестве необходимого условия для обеспечения внутренней стабильности и защиты общества от эксплуатации со стороны внешних держав.
С этой точки зрения плюралистический мир, в котором страны уважают суверенитет друг друга, более стабилен, чем тот, в котором крупные государства навязывают свои ценности другим и в результате дестабилизируют общество в этих странах. Как таковая, ассоциация стран БРИК отражает закат гегемонии Запада и западной монополии на установление правил международных отношений, особенно после нежелательных последствий вторжения в Ирак и опустошительного экономического кризиса.
Однако погоня за узкими национальными интересами, которая выражается в большем количестве двусторонних соглашений, нежели многосторонних политических пактов, часто мешает странам БРИК сохранять верность принципам, которые они сами же декларируют. Признание Россией отколовшихся от Грузии республик идет вразрез с ее политикой отстаивания непоколебимого государственного суверенитета, которую она последовательно проводила в случае с Косово. Уважение Индии к принципу суверенитета и невмешательства часто противоречит ее стремлению продвигать себя как эталон демократии в собственном регионе. А призывы России и Китая к демократизации международных отношений путем расширения представительности основных институтов затихают, когда речь заходит о наделении Индии и Бразилии статусом постоянных членов СБ ООН. До сих пор страны БРИК оказывались заложниками концептуальных противоречий между идеями государственного суверенитета, международного права и мирового управления.
В диалоге о многополярном, многостороннем мире, который ведется сейчас на Западе и Востоке, не учитывается процесс возвращения старых империй и возникновения новых. За исключением, пожалуй, Африки имперские образования возрождаются на всех континентах: Бразилия в Латинской Америке, Евросоюз в Европе, Турция на Ближнем Востоке и Южном Кавказе, Иран в регионе Персидского залива, Россия в Евразии, Китай в Восточной Азии, Индия на южно-азиатском субконтиненте. Гегемония Соединенных Штатов в Северной и Центральной Америке, возможно, идет на убыль, но США остаются мировой сверхдержавой.
Бесспорно, эти (и другие) страны глубоко отличаются друг от друга, и было бы точнее делать различие между имперскими, колониальными и гегемонистскими державами. Однако и развитые страны, и быстроразвивающиеся рынки оказывают влияние далеко за пределами их государственных границ. В конечном итоге, практически любой государственной власти свойственны имперские устремления.
Во-первых, любая власть стремится стабилизировать ситуацию на неспокойных окраинах (Россия на Северном Кавказе, а Евросоюз на Балканах). Во-вторых, любая держава стремится к тому, чтобы обезопасить свои геоэкономические интересы геополитическими средствами (российские военные базы в Центральной Азии или растущее присутствие Китая в Африке и за океаном). В-третьих, каждая держава стремится к выполнению определенной цивилизационной миссии (крестовый поход Соединенных Штатов за демократию, экспорт прав человека со стороны ЕС или пропаганда Китаем идеи «гармоничного развития»).
В значительной степени идеологии дискредитированы и на Западе, и на Востоке. После внезапного краха советского государственного коммунизма мировая демократия, вопреки предсказаниям, не восторжествовала повсеместно. Вместо этого сам Запад во многом отходит от норм и традиций представительной демократии и рыночной конкуренции, сдвигаясь в направлении авторитарной демократии и картельного капитализма.
Точно так же абсолютизация государственного суверенитета и территориальной целостности, звучащие с Востока, не вызывают особого энтузиазма и доверия. Такие страны как Россия и Китай являются, по сути, имперскими державами, они считают себя вправе проецировать твердую и мягкую силу в сферах своего влияния, иногда прибегая к военным интервенциям (как в Южной Осетии в августе 2008 г.), а иногда от них воздерживаясь (Киргизия в июне 2010 г.).
И Москва, и Пекин сохраняют данническую систему во взаимоотношениях с малыми соседями. Они обеспечивают «безопасность» в обмен на рынки сбыта и недорогой импорт. Россия продает военную технику и скупает центральноазиатские энергоносители, чтобы экспортировать их на Запад, а также импортирует дешевый труд, заделывая свои демографические бреши. Китаю нужен прямой доступ к первичному сырью для поддержания бурного экономического роста и рынки сбыта для своих дешевых потребительских товаров. Этим объясняется прокладка нового газопровода из Туркменистана через Узбекистан и Казахстан в Китай, а также растущие иностранные инвестиции Пекина (в Африку, недавние инвестиции в Грецию и балканский трубопровод).
Растущие экономические интервенции Китая и России в «ближнее» и «дальнее» зарубежье могут вынуждать их ввязываться время от времени в местные конфликты и заставлять развертывать военные базы и военную технику для защиты своих имперских интересов. Вот почему обе державы модернизируют и обновляют военно-морской флот и военную технику – ведь им нужно проецировать силу за пределами собственных государственных границ.
Подобно тому, как царская Россия и имперская Британия выделяли сферы своих интересов в большой игре великих держав в XIX веке, так Москва и Пекин стремятся к гегемонии в Центральной Азии в XXI веке. Как и в прошлом, у этих имперских по духу образований имеются пересекающиеся сферы влияния, что чревато трениями и конфликтами. Хотя торговля и политические отношения между этими странами бурно развивались в недавнем прошлом, взаимная подозрительность и отсутствие крепких связей на вторичном уровне гражданского общества увеличивают риск конфронтации. В новой игре великих держав геоэкономика энергетической безопасности имеет не меньшее, а, быть может, и большее значение, чем геополитика (косвенного) контроля над территорией. Таким образом, китайско-российское сотрудничество и партнерство будет все больше перерождаться в стратегическую конкуренцию. Это, а также безотлагательная необходимость в модернизации, будет и дальше выталкивать Россию на широкую европейскую орбиту.
Модернизация и будущее «Большой Европы»
Описанные тенденции могут иметь троякие последствия для стратегии модернизации России.
Во-первых, процесс экономической и правовой модернизации вовсе необязательно будет способствовать движению в сторону представительной демократии, как утверждают либеральные защитники модернизации. Демократическое обновление скорее будет происходить в рамках существующего конституционного и политического устройства – например, в результате трений в тандеме, которые могут привести к конкуренции на выборах.
Во-вторых, имперское измерение возрождения России делает создание необходимых институтов и консолидацию еще более важным приоритетом. Как внутри страны, так и на международной арене Москве требуются гораздо более широкие и качественные институциональные возможности для управления имперской сферой влияния. Ей нужны модернизированные административные, гражданские и политические учреждения.
В-третьих, усиливающаяся конкуренция с Китаем в Центральной Азии делает менее вероятным появление долгосрочной восточной «оси» и увеличивает перспективы сближения с Западом, но без интеграции в западное сообщество на его условиях, как предполагалось в начале 1990-х гг. Скорее Россия при Дмитрии Медведеве использует модернизацию, чтобы представить себя альтернативным столпом западной цивилизации с равными правами на построение панъевропейского экономического сообщества и системы безопасности.
В этом смысле нынешняя стратегия двунаправлена.
С одной стороны, «перезагрузка» американо-российских отношений увеличивает вес России в мировой геополитике, а новый договор о сокращении ядерных вооружений со временем высвободит ресурсы для модернизации российской армии и повышения ее боеготовности. С другой, улучшившиеся отношения России с Турцией и Украиной дают Москве дополнительный рычаг в отношениях с Европейским союзом. Эта новая «ось» стран, не входящих в ЕС, может претендовать на то, что является неотъемлемой частью «Большой Европы», без которой у Евросоюза не будет влияния на «Большом Ближнем Востоке», в стратегически важном Черноморском регионе или Центральной Евразии.
Предложенный Медведевым Договор о европейской безопасности – как некоторые считают, его главный внешнеполитический козырь – знаменует собой серьезную и основательную попытку модернизировать и переформатировать соглашения по европейской безопасности на общем панъевропейском фундаменте. Проект договора предлагает европейским нациям наладить плюралистическое сотрудничество в качестве крупных регионов, объединение которых может дать больший эффект, нежели простое сложение их потенциалов.
Таким образом, модернизация по Медведеву – не узкотехнологический проект экономического стимулирования, а смелая попытка скорректировать траекторию внутреннего развития России и создать более прочный фундамент для повышения ее роли на международной арене. Президент России строит политические планы, в которых внешняя и внутренняя политика пересекаются.
Конечно, в стратегии Медведева имеются многочисленные внутренние противоречия и пробелы. Однако его повышенное внимание к организациям, содействующим развитию контактов, к гражданскому обществу и сотрудничеству между странами указывает на то, что его проект укладывается в традиционную идеологическую карту либерализма и консерватизма. Он должен рассматриваться ассоциативно в качестве «третьего пути», нереализованный потенциал которого открывает возможности системной трансформации. Это может направить подлинную модернизацию в русло лучших российских традиций.
