Россия в глобальной политике

Тем, кто считает, что смыслит в логике международной политики, огорчительно признать, что исторический процесс практически не поддаётся осмыслению в рамках теоретической схемы.

Он, по меткому определению Николая Чернышевского, «не тротуар Невского проспекта; он идёт целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри»[1], и это движение лишает смысла попытки предсказать развитие событий, даже опираясь на самые рациональные построения учёных. Тем более – предложить схему решения глобальных и региональных проблем, которая выдержала хоть какую-то проверку временем. Немногочисленные исключения, когда теорию действительно применяли к практике, делают авторов таких комбинаций всемирно известными, как произошло в своё время с Генри Киссинджером. Однако и в таких случаях естественный ход событий и логика политических деятелей приводят к тому, что после реализации даже самые успешные схемы оборачиваются совершенно не теми результатами, которых ожидали их создатели.

Основная причина непростых отношений теории и практики в том, что исследователь, даже самый начитанный, в принципе не может поставить себя на место государственного деятеля. Поэтому, отношения наиболее квалифицированных наблюдателей и фактов, из которых складывается исторический процесс, напоминают взаимодействие совы и глобуса. Сова в данном случае символизирует, конечно, абстрактную мудрость, стремящуюся наиболее логично расположить события в рамках правильной умозрительной схемы. Глобус, в свою очередь, является олицетворением реальности. Зачастую она выглядит доступной для интеллектуального постижения. Но всегда отчаянно препятствует тому, чтобы происходящее отвечало не только идеальным представлениям, но и выкладкам самых образованных специалистов. В результате мы имеем дело с процессом, перспективы которого не содержат никакой определённости, а его увлекательность обеспечивается отсутствием сколько-нибудь внятной альтернативы.

И даже появление во второй половине XX века такого фактора, как масштабные арсеналы ядерных вооружений у узкого круга держав, играет двоякую роль. Он, конечно, существенно облегчает работу исследователей и экономит их время. Наличие двух-трёх государств, отношения между которыми развиваются в тени войны, грозящей уничтожением всему человечеству, даёт мировой политике твёрдую основу: нечто неизменное и не зависящее, по большому счёту, от нашей воли. Стало быть, это позволяет теории зацепиться за реальность, положение которой свободно от текущих соображений политиков. Наука, а вслед за ней и публичная политическая экспертиза, могут опираться на этот неизменный фактор и дальше следовать в любом удобном для них направлении, не опасаясь, что отправная гипотеза является заблуждением.

С другой стороны, опора на ядерное сдерживание в исключительно узком кругу держав повышает терпимость к малым и средним трагедиям, разворачивающимся в самых разных частях планеты. Отчасти такое положение дел ведёт к тому, что ценность всех иных политических отношений между государствами в современном мире снижается, и даже самые страшные события не становятся фундаментальными проблемами. Это превращает войну и мир в одну из многочисленных сфер, живущих по законам шоу и медиа. Что тоже не так уж плохо, поскольку иначе мировая политика превратилась бы в оруэлловскую антиутопию, где холодная война внутри крайне узкого набора государств полностью заменила бы собой международные отношения и сделала жизнь невообразимо скучной. Но высокая степень терпимости к конфликтам, которые разворачиваются за пределами взаимного сдерживания на «верхнем этаже», снижает степень заинтересованности великих держав стремиться к их урегулированию.

Исследователи пытаются строить идеальные схемы, но ни у кого нет желания воплотить их на практике. Просто потому, что ни один региональный конфликт современности не затрагивает вопросы жизни и смерти великих ядерных держав, настоящие угрозы для которых могут исходить только изнутри. А все остальные участники международной жизни вообще мало задумываются об урегулировании конфликтов, создателями которых сами и являются, до тех пор, пока эта самодеятельность не входит в противоречие с интересами государств, сильнейших в военном отношении. Более того, мы видим, что даже если крупнейшие государства, например Россия или Китай, поддерживают урегулирование конфликтов на основе своих этических представлений или из уважения к международному праву, США от таких побуждений избавлены.

Множество малых и средних государств предоставлены сами себе, они понимают, что их вражда не имеет глобального значения и ведут себя соответствующим образом. Вероятность опасной для всего мира эскалации даже самых зверских региональных конфликтов является воображаемой. Наиболее яркий пример – положение на Ближнем Востоке, где политика давно развивается в замкнутом круге, постоянно выбрасывающем на обочину десятки тысяч потерянных и искалеченных жизней. За последние полтора десятка лет учёные и самые квалифицированные эксперты в России и других странах создали множество убедительных концепций, как сделать регион более стабильным и развивающимся. Но все схемы остаются на бумаге. А на практике происходит движение по неприглядному кругу событий, отражающих постоянно меняющиеся интересы и странные союзы региональных игроков. Иными словами, разделение мировой политики на уровни по степени её важности для выживания человечества в целом ведёт к тому, что всё происходящее в ежедневном режиме практически не поддаётся теоретическому осмыслению и основанному на нём прогнозу.

Ещё большие разочарования могут возникнуть в результате столкновения теории и реальности, когда речь идёт об отношениях одной из великих держав и её союзников.

Недавно выдающийся американский учёный-международник Стивен Уолт опубликовал интереснейшую колонку. Её основной смысл: жёсткое давление нового правительства США на его ближайших союзников может нанести ущерб всей природе уникальных отношений в рамках того, что мы называем «коллективным Западом». Уважаемый автор справедливо полагает, что особенное географическое положение Соединённых Штатов привело к тому, что отношения между ними и значительным количеством стран «второго эшелона» стали живым опровержением некоторых аксиом теории международной политики.

В первую очередь той из них, что настаивает на неизбежном сплочении средних государств в противостоянии попыткам самого сильного занять гегемонистическое положение. Исторических примеров этому невероятное множество с древнейших времён и до наших дней. В своей критике действий Дональда Трампа Уолт обращается к идее, что доминирование Соединённых Штатов в западном мире, да и за его пределами, связано с особым характером американской политики: создающей выгоду для многих, но не выглядящей как типичная гегемония великой державы прошлого. Для тех же европейцев именно это сделало следование политике Вашингтона рациональным с точки зрения соотношения получаемых выгод и масштабов унижения, которое приходилось для этого терпеть. Теперь же, когда республиканская администрация США отбросила любые представления о деликатности в отношении союзников, они, по мнению заслуженного теоретика, могут вернуться к наиболее естественной модели поведения, предполагающей сплочение и противостояние попыткам диктовать им условия в одностороннем порядке.

На этом примере мы видим, что теория во взаимодействии с практикой рискует попасть в очередную ловушку: схема, построенная на убедительном объяснении того, что даже универсальный «закон» международных отношений имеет свои исключения, вероятно, сама окажется ошибочной. И верным будет предположение президента России, что уже скоро союзники Вашингтона «встанут у ноги хозяина и будут нежно помахивать хвостиком». Что, конечно, печально для учёных, если принимать во внимание авторитет Стивена Уолта в научном сообществе. И совершенно запутает нас, теоретиков, для которых опора на умозрительную схему, под которую мы потом подбираем факты, является единственным способом утвердить своё превосходство по отношению к простым смертным.

Альтернативой концептуальному тупику в рассмотренном Уолтом случае представляется признание того, что в определённых сообществах государств их суверенитет действительно размывается. Но не в пользу сообщества, а во благо сильнейшего его участника, сохраняющего собственные суверенные права в полном объёме. Однако такое признание грозит втянуть нас в огромную дискуссию о суверенитете как таковом – путешествие, возврата из которого уже не будет. Можно даже прийти к неутешительному выводу, что первом рассмотренном нами случае, трагическом развитии событий на Ближнем Востоке, именно сохранение всеми державами своих суверенных прав является причиной бедствий. И единственным действительно надёжным способом избавить массы простых людей от страданий было бы как раз лишить созданные ими государства значительной доли самостоятельности. А значит, отвергнуть единственную категорию науки о международных отношениях, которую все традиции считают сравнительно незыблемой.

Это вряд ли произойдёт в обозримом будущем. Прекрасно, впрочем, понимая эти укоренённые в самой методологии проблемы, сова теоретического подхода к международной политике продолжает попытки взаимодействия с глобусом практики. И с учётом того, что каждый из участников этой пары развивается под воздействием собственных внутренних предпосылок, нам, по всей вероятности, и дальше предстоит получать огромное количество теоретического и фактического материала. Что неплохо с точки зрения поддержания интеллектуального тонуса, но никак не приближает времена, когда события в мировой политике будут отвечать нашим благим пожеланиям.

Автор: Тимофей Бордачёв, научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай»