Замаячившая на горизонте возможность подписания Соглашения об ассоциации между Украиной и Европейским Союзом была воспринята в России как крайне серьезный геополитический вызов. Интенсивность риторики, полярность и дефицит взвешенности в комментариях СМИ, раздражительность чиновников – все это указывало на сложность текущего момента для внешнеполитической стратегии Москвы.
Подписание Украиной и ЕС Соглашения поставило бы крест на евразийских интеграционных проектах России – главной задаче нынешней администрации; что повлекло бы за собой множество разнообразных неприятностей.
Однако выбранный Кремлем ответ на этот вызов принесет России не меньше сложностей. Попытки остановить европейский дрейф Украины и вовлечь ее в интеграцию по-российски могут увенчаться краткосрочным успехом, но цена будет высокой. Как метко заметил в статье «Такие разные интеграции» Сергей Глазьев, принудительная интеграция в ХХІ веке едва ли будет жизнеспособной.
Чего хочет Украина?
Незнание или игнорирование ответа на этот вопрос во многом стало причиной происходящего. Последние несколько лет разнообразные социологические службы фиксируют желание большинства украинцев сближаться с Европой. За этим желанием, естественно, не стоит хорошее знание технических деталей или того, в какой форме это вообще может происходить. Почти никто из многочисленных киевлян, разъезжающих по городу с флагами ЕС, не только не читал текста Соглашения, но и вряд ли отличит его подписание от членства в Евросоюзе. Скорее, за этим желанием стоит восприятие и ценности людей, точно знающих, что в Европе есть независимые суды, свобода СМИ, качественное здравоохранение, социальные лифты – короче говоря, все то, чего так не хватает в Украине. Другими словами, общественная модель, созданная и пропагандируемая ЕС, притягивает к себе большинство украинцев.
Однако мнение этого большинства преломляется призмой политической системы. Государственные интересы не могут учитывать только привлекательность разнообразных моделей для граждан, и результатом такого длительного преломления стал медлительный и неповоротливый процесс сближения с нормативной базой Евросоюза, начатый еще при президенте Кучме и поднятый в свое время Партией регионов на свои предвыборные знамена. О приверженности курсу евроинтеграции неоднократно заявлял и президент Янукович, формально закрепив цель членства в ЕС в Статье 11 Закона об основах внутренней и внешней политики от 2010 года.
Характер европейских устремлений политической элиты отличаются от желаний украинских граждан. Для президента Кучмы евроинтеграция, равно как и сотрудничество с НАТО, было составной частью стратегии «многовекторности» украинской внешней политики. Президент Ющенко, видимо, рассматривал ее как цель, подчиненную получению членства в НАТО. И второй, и третий президенты Украины находились в лучших международных условиях, чем Виктор Янукович. Для него евроинтеграция была и останется элементом сложной политики торга при стремительно сужающихся возможностях.
Скорость и решительность, с которой руководство Украины устремилось к саммиту «Восточного партнерства» в Вильнюсе, удивили многих. Риторика руководителей государства и общенациональных СМИ; единодушие депутатов, из которого выпадали только коммунисты; повседневная кипучая евроинтеграционная деятельность украинских чиновников всех уровней – все это значительно повысило шансы на подписание Соглашения в конце ноября по оценке как украинских экспертов, так и международного сообщества.
Сейчас, по прошествии богатого событиями месяца, становится очевидным, что был и третий уровень целеполагания. На этом уровне боролись и взаимодействовали мотивы Виктора Януковича, прежде всего связанные с приближающимися президентскими выборами 2015 года. Здесь решались сложные дилеммы выбора стратегии предвыборной борьбы, острой нехватки финансов и «дела Тимошенко». Подобно лодочнику из загадки о волке, козе и капусте, глава государства выбирал, какие две цели можно в относительной безопасности оставить «на берегу».
В данный момент ситуация выглядит так, будто евроинтеграция Украины отправилась в лодочное плаванье; а на берегу остались деньги и защищенность от, очевидно, все еще самого серьезного политического противника. Кроме того, похоже на то, что именно эти соображения президента перевесили все остальные и сыграли решающую роль в принятом украинским правительством 21 ноября решении о приостановке процесса подготовки к заключению Соглашения об ассоциации с ЕС.
Чего хочет Россия?
На первый взгляд, это решение российская дипломатия должна записывать в свой актив. О том, насколько велика ставка и как много внимания и ресурсов Москва готова уделять решению проблемы сближения Украины с ЕС, стало ясно летом в разгар «торговых войн». Теперь же достигнут результат, о котором, казалось, в Кремле и мечтать не могли еще совсем недавно. Украина не стала ждать неопределенностей саммита в Вильнюсе и собственными усилиями перечеркнула свои законодательно закрепленные евроинтеграционные намерения.
В России наблюдается куда большее единство по ключевым вопросам внешней политики, чем в Украине. В первом приближении кажется, что как общественное мнение, так и государственная элита хотят вернуть/укрепить/удержать великодержавный статус; по крайне мере так представляется подавляющему большинству наблюдателей в Украине, независимо от их политических симпатий. Контроль над Украиной – необходимое условие для достижения этой цели. Почему так? То ли дело в дефиците иных маркеров великодержавности, то ли в исторических условиях, то ли в особенностях восприятия или стратегической культуры, то ли в чем-то ином. Этот вопрос остается открытым.
Как бы то ни было, Россия в очередной раз в истории старается воспользоваться магистральными тенденциями мировой политики для более полной реализации своих интересов. Интеграционные процессы определяющим образом влияют сегодня на цели, методы и даже сам круг субъектов международных отношений. Они, как когда-то процесс индустриализации с точки зрения power transition theory, способны превращать сильные государства в региональных лидеров, а региональным державам дают шанс стать глобальными.
Однако управлять или даже получать пользу от интеграционных процессов гораздо сложнее, чем от индустриализации. Ведь ключевая особенность состоит в том, что интеграция по определению означает потерю части государственного суверенитета. Никакие особенности выработки правил игры не могут отменить этого факта. И с этой точки зрения и европейская, и советская, и имперская, и евразийская интеграционные модели чем-то похожи между собой. Отличаются они тем, в пользу чего, на каких условиях и в каких объемах этот суверенитет приносится в жертву.
Модель, выбранная Россией для продвижения собственных интересов, как на постсоветском пространстве, так и в глобальном масштабе, построена на эксплуатации торговых, ресурсных и экономических преимуществ, а также огромного силового отрыва от других потенциальных или существующих участников. Но даже в рамках такой модели Россия неизбежно будет сталкиваться с трудностями. Ведь интеграцией управлять сложно, и даже очень широкий арсенал инструментов не может гарантировать контроля над исходом всех возможных ситуаций. Россия же, не обладая таким широким арсеналом, рискует столкнуться и с проблемой избыточного напряжения; и с эффектом «free rider», который заставит ее нести дополнительные расходы в пользу всех остальных; и, в целом, к вырождению модели интеграции в неосоветскую или неоимперскую. Делая упор на геополитику и ставя во главу угла географическое расширение интеграционных процессов, а не их качественное углубление, Россия рискует повторить некоторые из исторических ошибок.
Что делать?
Противоречивость интересов и восприятий, сомнения и риски, а также просто неудачные решения создали сложную ситуацию. В Украине налицо масштабный политический кризис, но этим проблемы не ограничиваются. Как российско-украинские отношения, так и региональная архитектура безопасности проходят сложную проверку. Что конструктивного можно сделать в сложившихся условиях? На наш взгляд, существует два сценария развития ситуации, и одного из них – белорусского – необходимо избежать. При всех рисках, которыми чреват для России альтернативный путь, он все-таки в большей мере отвечает ее долгосрочным интересам, и, естественно, интересам Украины. Утверждение и консервация в Украине авторитарного режима приведет как к внутренним, так и к внешним последствиям. И те, и другие будут способствовать усилению влияния России в государстве, но долгосрочный эффект будет для нее неблагоприятным.
Отличительной особенностью большинства государств на постсоветском пространстве является их слабость – не в смысле дефицита военной силы, а в значении неэффективности. Низкие темпы экономического развития, отсталая инфраструктура, высокий уровень коррупции и расходы на силовые структуры – это симптомы слабости государства. Ее результатами становятся утрата легитимности, контроля над отдельными частями территории, обострение социальных противоречий, дальнейшее снижении экономической эффективности. В той или иной степени все эти явления можно наблюдать во всех точках постсоветского пространства, такого важного для геополитических интересов России.
С точки зрения теории, слабые государства являются угрозой международной безопасности на различных уровнях. Угроза это проистекает главным образом из того, что неэффективность государства провоцирует внутренние дилеммы безопасности, подталкивая различные общественные группы к самостоятельной борьбе за свои интересы вне границ правового поля. Утрата легитимности государством сопровождается и возрастающей неспособностью играть роль гаранта общественного мира. Вопреки распространенному заблуждению, централизация государства и сползание к авторитаризму чаще всего не решают, а только усугубляют проблему. По мере закрытия доступа к власти различным общественным группам государство множит потенциальные вызовы. В предрасположенных к этому странах часто вспыхивают этнические или религиозные конфликты, в которых каждая из групп, рассчитывая только на свои силы, быстро втягивается в открытое противостояние.
Стоит ли говорить, что интеграционный проект, охватывающий преимущественно слабые авторитарные государства, несет в себе слишком много рисков? Для экономической взаимозависимости – основы современных интеграционных процессов – необходим высокий уровень развития национальных экономик. Если уровень не достигнут, экономического взаимодействия недостаточно для создания интеграционных предпосылок, а попытки интегрировать «сверху» имеют все шансы вылиться в паразитирование одних за счет других. В этом смысле построенный на газовых дотациях интеграционный проект не будет принципиально отличаться от нефтяного спонсирования авторитарных режимов в братских социалистических странах.
Слабые государства на постсоветском пространстве будут черной дырой для ресурсов России. Относительно незначительный экономический эффект от их взаимодействия полностью перекроется расходами на поддержание стабильности режимов и общей безопасности – расходами, которые России придется нести в одиночку. Вдобавок, как и любое государство-гегемон, Россия вынуждена будет инвестировать собственные ресурсы и технологии, не ожидая от партнеров симметричного участия.
России следует избегать шагов, которые отправят Украину по пути Беларуси, а саму Россию – по следам СССР.
Альтернативный сценарий рискован по другим причинам. Им предусмотрено более самостоятельное и непосредственное участие народа Украины в выборе модели будущего развития. Тот факт, что на текущий момент большинство украинцев хотят сближения с ЕС, создает для России угрозу выпадения Украины из ее сферы влияния. Но эта угроза для России – меньшее из двух зол.
Чтобы с ней справиться России необходимо будет нечто большее, чем кредиты или скидки цены на газ. Ей нужно будет предложить постсоветскому пространству привлекательную модель социально-экономического развития. Разработка такой модели бросит вызов нормативной привлекательности Европейского Союза. Россия склонна недооценивать свои возможности в этом отношении, предпочитая полагаться на хорошо известные составляющие жесткой силы и, по возможности, прямой контроль. Но ведь ключевые элементы «мягкой силы» ей вполне доступны. Русский язык, православие, трактовка истории – все то, что Россия так или иначе фрагментарно задействует в своей внешней политике – остается для нее средством создания альтернативной модели.
Мы не призываем Россию отказаться от борьбы за влияние на постсоветском пространстве. Идея заключается в том, чтобы пересмотреть методы и приоритеты такой борьбы. Поддержание экономической и политической эффективности соседних государств в большей степени будет отвечать интересам России, чем удержание их в состоянии слабости и зависимости, тем более что хозяйственные и экономические связи с бывшими советскими республиками – фактор долгосрочный. Используя его, Россия могла бы рассчитывать на более весомый голос в Европе, нежели будучи окружена слабыми и авторитарными партнерами по интеграционному пространству. У России достаточно ресурсов, чтобы стать активным игроком на европейском поле. Усиление своих позиций в «большой Европе» может обернуться большими и более долгосрочными выигрышами, чем поддержание слабых государств по периметру своих границ.
Соглашения, подписанные по результатам московской встречи двух президентов 17 декабря, могут быть шагом как в одном, так и в другом направлении. Дальнейшее развитие событий и то, как Кремль будет развивать свой успех, покажут какую ставку сделает Россия на постсоветском пространстве.
