Уже понятно, что Россия в ближайшие годы обречена — в хорошем или плохом смысле — играть роль независимого центра силы.
Стратегическое одиночество плюс (надеюсь, с друзьями по Евразийскому союзу), по крайней мере на десятилетие, требует инвентаризации источников мощи и влияния России в мире. Чем страна будет поддерживать, похоже, заложенное в большинстве нации почти на генетическом уровне стремление к суверенитету и великодержавности? (В дни, когда писал эту статью, прочитал об этом стремлении к величию, часто иррациональному и даже необоснованному, в бунинской «Жизни Арсеньева»).
Факторы силы
Во взаимодействии с внешним миром страны опираются на четыре группы инструментов, источников силы. Экономические, военные, идеологические и, собственно, дипломатические.
С последними все понятно. Пока Россия ведет свою дипломатическую игру кондово, но мастерски. И не думаю, что она изменит себе ни в стиле, ни в качестве. Тем более что мир, скатывающийся обратно к традиционной геополитике, этой кондовости все больше соответствует. Но главными источниками являются все же первые три.
Принято считать, что мир экономизируется, что экономические факторы доминируют в определении как мировой повестки дня, так и силы и влияния государств. Если бы политика только экономизировалась, Россия с ее снижающимися темпами роста, нарастанием зависимости от экспорта энергоресурсов и другого сырья оказалась бы в перспективе в обреченно невыгодном положении. Но тенденция к экономизации не однозначна. Экономика все больше выходит из-под контроля государств. Что, плюс диверсификация центров экономической силы, затрудняет использование экономических инструментов для давления. Прошли времена, когда страны, в том числе Россия, ее предшественник СССР, могли опасаться масштабных санкций, ограничений в получении технологий или капитала.
А новая свобода маневра плюс сохраняющийся — хотя и ненадежный на перспективу — высокий уровень спроса на энергию, сырье, металлы, продовольствие до известной степени компенсирует относительную экономическую слабость России. Иначе ситуация со стремлением поддерживать статус не просто великой державы, а третьей среди них выглядела бы не обнадеживающей.
Весьма противоречива ситуация с ролью военной силы. Общепринято утверждение о том, что в современном мире роль военной силы уменьшается. И в нем выиграть войну нельзя. Действительно большинство главных проблем, стоящих перед ним, оружием не решить — повышение благосостояния активизирующихся масс, состояние климата, окружающей среды, дисбалансы мировых финансов и т.д. Уменьшению роли военной силы содействует и продолжающаяся ситуация ядерного пата России и США, других ядерных держав, делающая массированное применение силы, масштабные войны, почти невозможным.
Но последние годы ставят под вопрос и эту общепринятую истину. Одна за другой развязываются войны. В них иногда побеждают. Как Запад в Югославии и Ливии, Россия — в Грузии, да и во внутреннем масштабном конфликте в Чечне. Шри-Ланка также вопреки пророчествам победила в многолетней гражданской войне с «Тиграми освобождения «Тамил илама». Новые игроки, выигравшие на волне экономического подъема, быстро вооружаются. Только в Европе продолжается массированное сокращение военных расходов и численности вооруженных сил, которые в некоторых странах уже достигли символического уровня.
Но как бы то ни было, Россия, очевидно, сделала ставку на военное усиление, как ключевой фактор, определяющий ее статус и позиции. Об этом говорят цифры планируемых трат на оборону. А еще больше военная реформа — единственная относительно успешная из всех крупных объявленных реформ.
Окажется ли эта ставка правильной, покажет время. В любом случае Вооруженные силы, доставшиеся обескровленными и устаревшими от СССР и угроз времен «холодной войны», в модернизации нуждались.
Идеология в мире XXI века
Но похоже, что на первый план в определении силы и влияния государств и обществ в мире выходят позиции, занимаемые ими в мире информации, идей и образов. И одновременно мир вступил в период интеллектуального хаоса, когда старые идеологии и объяснения не работают. Новые появляются отовсюду, схватываются друг с другом, чтобы, в свою очередь, быть отторгнутыми. Доминирующих идеологий нет. Но идейная борьба обостряется.
Гибель коммунизма в 1990-е гг. привела к распространению убеждения о конце идеологического противостояния и даже конце идеологий. Но эти предположения не сбылись. Бывшие коммунистические страны, и даже формально коммунистический Китай, перешли в мировой политике на сугубо прагматические позиции. Задолго до того фактически отказалось от активного прозелитизма христианство, но его проблема в том, что хотя православие, католицизм, протестантизм и ведут вялое остаточное соревнование, они вместе слабеют. Как из-за этого и страны, где они преобладают. Не занимаются активно прозелитизмом восточные религии — буддизм, индуизм, синтоизм.
Но по-прежнему весьма активно занимаются попытками распространения ислама ряд фундаменталистских режимов «большого Ближнего Востока». Борьба суннитской и шиитской версий ислама становится все более очевидным фактором региональной геополитики и даже, похоже, милитаризируется.
Пока не отказались от распространения идеологии либеральной демократии западные общества и страны, которые, как казалось, победили в прошлом идеолого-политическом противостоянии. Более того, США попытались экспортировать свою идеолого-политическую модель силовыми методами (Ирак, Афганистан). Попытки провалились. Проигрывая в экономико-геополитическом соревновании «новым», в первую очередь азиатским, странам, Запад интенсифицировал идейную борьбу (отсюда, видимо, стремление представить «арабскую весну», как новую волну демократических революций). Хотя, скорее всего, она ведет к исламизации и деградации (с точки зрения западных ценностей) и к усилению влияния ультраконсервативных мусульманских сил и стран.
Идейная борьба развивается и даже нарастает в сфере соревнования привлекательности моделей развития, которые в век информационной открытости во всё большей (хотя и количественно не измеряемой) степени определяют влияние стран, их мировую «капитализацию». На первый план выходит «мягкая сила», определяемая готовностью следовать примеру страны и общества добровольно. Особую роль в «мягкой силе» играет накопленный культурный слой стран и обществ, способность транслировать свою культуру, готовность других воспринимать ее. («Жесткая» сила, напомню, — возможность к принуждению угрозой или прямым военным насилием, экономическими санкциями, блокадами или, наоборот, помощью, обусловленной политическими уступками).
Проблема с «мягкой силой» с точки зрения влияния и возможностей государств заключается в том, что они, как правило, не могут активно использовать ее в качестве инструмента внешней политики. Хотя иногда она и играет решающую роль в мировой политике. Вспомним недавнее бегство восточноевропейских стран, да и значительной части советского общества к западной системе ценностей и в западную политическую систему.
«Реидеологизации» мощно содействует и тенденция к информатизации жизни, в том числе и международных отношений. Стремительно нарастающее количество информации, которая потребляется людьми, особенно через Интернет, ведет к виртуализации и личной жизни, и политики, в том числе международной, изменяет психику людей и обществ. Представления, в том числе ложные, все больше определяют вес и значение материальных явлений, в том числе и касающихся силы и влияния государств.
Улучшать имидж нужно хотя бы для того, чтобы в Россию шло больше денег, чтобы приезжало больше дельных людей, а уезжало меньше
В этой ситуации особо важным источником этой силы и влияния, способности защищать и продвигать интересы государств и обществ играют позиции, занимаемые в сфере массовых коммуникаций. Здесь до сих пор ведущую роль занимает старый Запад. И из-за накопленных многочисленных информационных брендов, и из-за относительно высокого качества информации, которое, правда, в последние годы начало ухудшаться из-за реидеологизации и потери ориентиров.
Государства и общества традиционно активно используют позиции в сфере информации. Но в последние годы увеличение ее объема делает целенаправленное управление информацией, представлениями все более трудным. Информация демократизируется, выходит из-под контроля. И в то же время потоки информации сметают аргументы, выводят на передний план эмоции. Создаются условия для управления ими. Но как — неочевидно.
В мире новой информационной открытости и виртуализации всего сущего особую роль с точки зрения возможности влиять начинает играть доминирующее представление о векторе развития обществ и государств. Так Китай сейчас выглядит явно сильнее, чем предполагают его реальные материальные возможности. А США после серии геополитических поражений и развертывания бюджетного и внутриполитического кризиса или Европа — из-за втягивания в относительно долговременный системный кризис — явно слабее.
Накопленные технологические, моральные и исторические активы, доверие и привычка к западным СМИ, делают их, возможно, последним бастионом влияния и силы традиционного Запада. Сейчас он, теряя первенство в производстве товаров и идей, играет ключевую роль в их интерпретации и распространении. Прямо или чаще косвенно, продвигая образы и представления, способствующие максимизации его влияния.
Можно привести десятки примеров, как доминирование в информационной сфере помогает усиливать мощь государств в других областях — политической, экономической, и, конечно, военной.
Новые игроки на мировой арене пока неготовы и неспособны начать навязывать выгодные им и усиливающие их влияние идейные представления. Исключение — катарская «Аль-Джазира», сыгравшая ключевую роль в «арабской весне» с целью ослабить светские и не суннитские арабские режимы.
Можно предположить, что борьба за влияние на взгляды и представления активизирующихся масс, международного сообщества станет важнейшим направлением соревнования между государствами и их группами в XXI веке.
Что Россия?
Чтобы иметь возможность сколько-нибудь эффективно защищать свой суверенитет и позиции в мире, России нужно иметь достаточные военно-силовые возможности и гораздо более дифференцированную экономику. Хотя бы для того, чтобы «питать» другие факторы силы — военную, «мягкую».
Экономику пока особо не модернизируют. Военную силу наращивать начали.
Но все усилия могут оказаться тщетными, если одновременно, а может быть, и с опережением Россия не начнет активно бороться за позиции в виртуальном мире. Уже сейчас, по крайней мере, на Западе, она явно «недокапитализирована». Разумеется, в современном мире невозможно продать неприглядную реальность за мечту человечества. Как почти успешно делал СССР в 1920 — 1930-х гг. И нужно менять прежде всего реальность. Но рискну предположить, что даже куда более привлекательная России при продолжении независимой, а то и соперничающей с Западом политики будет «недокапитализирована». Как была она во многом «перекапитализирована» в начале 1990-х, когда недолго пыталась следовать в западном фарватере. Чудовищную русскую нищету, несправедливость, бандитизм 1990-х гг. старались не замечать. Расстрел законно избранного, хоть и неприятного многим (мне в том числе), парламента поддержала не только западная пресса, но и большинство лидеров.
Многие люди, которым не нравятся нынешние российские порядки, скажут: а зачем улучшать образ? Для того чтобы нынешний режим выглядел поприличнее? Улучшать нужно для того, чтобы в Россию шло и оставалось больше денег, от перераспределения которых относительно благоденствуют и многие недовольные нынешними порядками. Чтобы в нее приезжало работать больше дельных и образованных людей, а уезжало меньше.
Кроме того, режимы уходят и приходят, а страна, как правило, остается. В десятилетиях и веках остается и представление о ней. И если бесконечно представлять ее провалившейся, особенно после векового провала ее коммунистического эксперимента, то у нее и ее народа может сложиться устойчивый образ неудачника. За который придется платить будущим поколениям.
Поэтому, стараясь улучшить реальность, нужно тратить и всё больше усилий на собственно работу по улучшению образа России. Нужно улучшать товар. Но и обертка поможет его продаже. Особенно в современном, сдвинутом на виртуальное, мире.
Пропагандистскую деятельность можно модернизировать многими способами. Одно из перспективных предложений о создании медиаимперии в августе появилось на сайте «РГ».
Но нужно определиться с тем, что продавать и с продавцами. Нельзя продавать всё, например, малоприглядную русскую политическую систему, нельзя продавать климат, русские автомобили, русские лекарства. Увы, русскую кухню. (Не надо заранее обижаться — американская или тем более английская — гораздо хуже).
Можно — гордую историю военных побед, оружие, переработанное сырье, продовольствие, гигантские размеры и возможности.
Но главное, что можно и нужно продавать, — русскую культуру и искусство.
Здесь Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Пастернак, Солженицын, Чайковский, Дягилев, Шостакович оставили уникальный, может быть, лучший в мире бренд. И бренд есть чем поддержать. Во всяком случае среди образованной международной публики, элиты. В России до сих пор есть первоклассная литература. И в целом крайне талантливая творческая интеллигенция.
И тут я перехожу к продавцам. Интеллигенция, интеллектуальный класс играет ключевую роль в формировании образов и мнений внутри страны — и среди «народа», и среди образованной части населения во всех странах. Но особенно в России, где Толстой или Солженицын значили и значат больше, чем правившие при них императоры, генсеки или президенты. Интеллигенция играет такую же ключевую роль и вне страны. Ее представителям доверяют больше, чем пропагандистам. Тем более что в мировых СМИ, в Интернете доминируют их собратья по разуму, как и у нас, — более либеральные, более космополитичные, более свободные, чем большинство.
Но проблема в том, что нынешняя власть умудрилась отторгнуть от себя большую часть этой интеллигенции. Эстетически. В том числе, де-факто отказываясь признать великую русскую культуру наряду с великой и славной традицией обороны страны двумя главными несущими конструкциями национальной идентичности, ее национальной идеей. Если убрать те имена великих русских, которых я назвал, и имена князя Донского, князя Невского, Суворова, Кутузова, Ермолова, Жукова, Рокоссовского, что останется от России в человеческой истории, в коллективной памяти человечества? Очень мало что.
Интеллигенция, равно как и большинство других групп развития, практически не представлена в политической системе, не чувствует себя ассоциированной с ней. А значит, во многом и со страной. В 1990-е гг. эта интеллигенция была большей частью на стороне власти, у нее были в ней свои представители — Собчак, Сахаров, руководители «Яблока», команда других ярких фигур. И эта интеллигенция немало способствовала тому, что Россия за рубежом была «перекапитализирована». И на нее давили слабее, чем могли бы.
Эта интеллигенция российскую власть в 1990-е гг. несколько раз спасала. Вместе с новой буржуазией. Но в значительной степени бескорыстно. Вернее, руководствуясь ощущением, что это их страна. А в конце 1980-х гг., равно как и в 1917 г., она сыграла ключевую роль в революциях. Потому что в подавляющем большинстве считала власть и страну «не своей». Я пишу об этом с укором к моему собственному классу, гробившему страну, а потом погибавшему под ее обломками.
Вывод из статьи прост. В мире, где идеи, образы играют большую роль, чем когда бы то ни было, нужно активно бороться за позиции на этом рынке. Или неизбежно проигрывать в международной конкуренции.
Для этой борьбы нужны современные пропагандистские инструменты. Но не только и не столько… Нужно понять — что продавать, какие бренды, какие образы, идеи. Но главное, нужно сделать так, чтобы на стороне страны и хотя бы частично — власти оказались главные производители идей и образов для страны и мира: российская интеллигенция.
Но это опять вопрос нашего внутреннего устройства. Его все равно придется менять. Или проваливаться в том числе и в международной конкуренции.
