Поправки на будущее: Россия и общеевропейский дом
Итоги
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Фёдор Лукьянов

Главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Директор по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай». Профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». 

AUTHOR IDs

SPIN RSCI: 4139-3941
ORCID: 0000-0003-1364-4094
ResearcherID: N-3527-2016
Scopus AuthorID: 24481505000

Контакты

Тел. +7 (495) 980-7353
[email protected]

Европоцентризм – вечное pro et contra, тяготение или отталкивание, но он всегда был точкой отсчёта для России. Точкой чего может быть современная Европа? Политика постепенно перемещается в другие части мира. И теперь перед Россией встаёт задача – формулировать будущее по-новому. Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике, рассказал об иерархии, конкуренции и взаимозависимости на примере отношений России и Евросоюза в ходе семинара, который был организован Миддлберийским институтом международных исследований в Монтерее.

Российская Федерация и Европейский союз как акторы появились на международной арене почти одновременно: 25 декабря 1991 г. распался СССР и возникла РФ, а 7 февраля 1992 г. появился ЕС, каким мы его знаем сегодня.

Конечно, эти два образования начали не с нуля, они продолжают вековые традиции российско-европейских отношений. Россия называлась в разные времена по-разному, но раз за разом демонстрировала преемственность в образе действия. Евросоюз – также продолжение давней традиции, кульминацией которой стало современное интеграционное объединение.

Когда закончилась холодная война, международная политика совершила большой зигзаг, попытавшись построить мир на универсальных принципах. Российско-европейские отношения являются ярким отражением достижений и неудач той эпохи.

Европа для России – не просто партнёр в международных отношениях. Прежде всего, это культурно-историческая общность, само наличие которой всегда означало для России необходимость как-то себя позиционировать применительно к ней.

Речь не о политических отношениях, не о международных контактах, а о самовосприятии. Кто мы? Мы – Европа? Если да, то какая? Если нет, то почему мы с ней так похожи?

Культурно и исторически российское государство развивалось в Европе, но географически распространялось вглубь Азии. И это накладывало отпечаток на отношения с европейскими державами, которые всегда содержали элементы острого соперничества и тесного взаимодействия. Этот эмоционально-психологический момент проявился в первых десятилетиях XIX века в разделении интеллектуалов на западников и славянофилов.

Потом они назывались по-разному, но само деление на тех, кто считал, что Россия должна в своём развитии ориентироваться на Европу как на прогрессивную часть мира, и на тех, кто на самом деле тоже тяготел к Европе, однако в силу понимания особости России считал необходимостью эту особость подчёркивать, чтобы выстроить равноправные отношения (не обязательно противостоять, но обязательно, чтоб уважали), – осталось и дошло до сегодняшнего дня.

Что произошло на рубеже восьмидесятых-девяностых годов прошлого века? Тогда сторонники евроориентации победили в этом споре – не интеллектуально, а политически. На уровне политической власти возобладала точка зрения, что страна должна стать в том или ином виде частью Европы. Пока существовал Советский Союз – были одни представления, как это может быть, когда появилась Российская Федерация, появились другие представления, но эта концепция – что мы должны стать интегральной частью Большой Европы с конца восьмидесятых годов, с идеи Михаила Горбачёва об общеевропейском доме, была определяющей. Она оставалась таковой и в годы правления Бориса Ельцина, и в первые годы Владимира Путина.

Но Россия по своей структуре настолько неоднородная и сложная общность, что принятие однозначного решения о выборе какого-то одного типа развития не могло не вызывать внутреннего раздражения. Были в России и другие силы, которые имели противоположную точку зрения, но в начале 1990-х гг. они были побеждены и находились в глубокой обороне, их взгляды не воспринимались как правильные и прогрессивные, поэтому их можно было игнорировать. Но не вся политическая элита разделяла лозунги, которые тогда звучали.

Другая проблема – связана с тем, как трансформировалась сама Европа, Европейский союз. Термин «новый мировой порядок», который стал популярным на Западе в восьмидесятые годы, ввёл именно Михаил Горбачёв, который в 1987 г. издал свою знаменитую книгу «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», где говорилось о новом мировом порядке, который будет построен не на соперничестве держав, а на взаимодействии.

Горбачёв являлся генеральным секретарём правящей партии и затем первым президентом страны, которая была сверхдержавой, одной из двух опор мироустройства. Поэтому в его понимании общий европейский дом должен был строиться путём не поглощения кого-то, а путём строительства новой конструкции, включавшей в себя лучшие достижения и капитализма, и социализма, достижения СССР и западного мира.

Оглядываясь назад, понимаешь, какой утопичной была эта идея. Никаких теоретических оснований для того, чтобы она могла воплотиться, не было ни тогда, ни теперь. Но в тот момент, в силу стечения исторических обстоятельств, она вызвала очень большой отклик. Тогда наша страна пользовалась огромной популярностью в мире. Горбачёв был кумиром на Западе, все говорили о начале новой эры, и она связывалась с его именем. Но, провозглашая прекрасные идеи мирового масштаба, он не смог ничего сделать с собственной страной – инициированные им реформы в итоге привели к тому, что ситуация вышла из-под контроля и страна прекратила своё существование.

А термин «новый мировой порядок» взял на вооружение Джордж Буш – старший. Правда, в его интерпретации это уже был не «большой европейским дом», который строили бы всем миром по совместному дизайну. Это был порядок под предводительством США, тот самый «конец истории», о котором писал Фрэнсис Фукуяма и после которого либерально-демократическая модель, зародившаяся на Западе, в идеале постепенно распространяется на весь мир. Тогда само собой разумелось, что США становятся глобальным лидером, а остальные должны встраиваться в ту систему, которую они предлагают.

Интересно, что никакого описанного и кодифицированного дизайна для нового мирового порядка никто никогда не предлагал. Прообразом и символом его стала Европа как главный бенефициар окончания холодной войны: она объединилась, избавилась от страха, освободилась от советского диктата, а уникальную модель интеграции, которая прекрасно сработала в Западной Европе во второй половине ХХ века, предполагалось двигать далее. Модель не подразумевала того, что страны, принимающие её, приходят в объединение со своими правилами, требованиями и запросами: милости просим, но на наших условиях.

Россия – гигантская страна, которая в несколько раз больше, чем вся Европа вместе взятая – в эту рамку не вписывалась. Плюс она была, есть и будет ядерной сверхдержавой. А это определённый тип государственной психологии, которая не предусматривает подчинения чьим-то правилам, даже с благими целями. Ядерный статус автоматически переносит страны в другую категорию.

И мы снова зашли в тупик. Россия стремилась стать частью Большой Европы, но при этом не хотела поступаться своими суверенными прерогативами, которые опирались на ядерную мощь. Россия не видела себя частью регионального порядка. Она была, даже в самые тяжёлые для себя времена, и остаётся державой глобального уровня благодаря ядерному оружию, территории и ресурсам. Но ей не предлагалось места в глобальном мироустройстве. На самом деле просто потому, что его просто не было. Подразумевалось, что есть правила, которые на весь мир распространяют США, а остальные им подчиняются, и это и есть «новый мировой порядок».

Итак, места в глобальной системе не было, а в региональную систему Россия не умещалась по своим объективным характеристикам. Возникли проблемы. Многие говорят о том, что Россия сначала шла в нужном направлении, но потом случился «авторитаризм», «подавление прав и свобод», «искоренение политического плюрализма» и так далее.

То, что российская политическая система изменилась за последние двадцать лет, очевидно. Но вот то, что она была на пути европеизации до этого, – в этом у меня большие сомнения: то, что здесь происходило между 1991 и 2000 годами, назвать европейской моделью невозможно.

Так что в основе всех проблем лежало не расходящееся внутриполитическое развитие, а как раз вопрос – какое место Россия может занимать в общеевропейской системе.

Европейская интеграция – величайшее изобретение политического разума человечества середины XX века. Но она была придумана в уникальной международной ситуации – во время холодной войны – и идеально работала в этой обстановке. Существовал понятный консолидирующий противник, который нёс угрозу даже не военного вторжения, но экзистенциальную: он претендовал на то, чтобы изменить образ жизни европейцев и Запада в целом. Мощь консолидации была абсолютной. Но когда холодная война закончилась, противник исчез, Соединённые Штаты начали отходить от Европы, главного фронта холодной войны, занялись своими делами. Сегодняшние конвульсии отношений США – ЕС, которые мы наблюдаем при администрации Дональда Трампа, это кульминация процесса, а вовсе не начало.

Интеграционная модель, принятая после холодной войны, строилась на чётких нормах. Их принятие является залогом и условием для тех стран, которые решили присоединиться. Россия поначалу принимала эту логику и стремилась к тому, чтобы соответствовать. Проевропейская часть российского мышления получила в конце восьмидесятых – начале девяностых годов уникальную возможность проверить на практике свои идеалы – попробовать полностью ориентироваться на Европу. Из этого ничего не получилось, после чего начался очередной раунд дискуссий и рефлексий в интеллектуальных традициях XIX века – о том, а кто мы, собственно, такие есть: Европа, Азия, Евразия или кто-то ещё. С 2000-х годов и по сей день мы наблюдаем период агонии идеи о том, что Россия – это не вполне удачная, но всё-таки часть Европы.

Сейчас ситуация необычная, поскольку сам европейский проект, казавшийся идеальным для воспроизводства другими, переживает кризис и будет меняться. Европейский союз в силу многих понятных причин вступил в период замкнутости и внутренней трансформации. Каким он выйдет оттуда – не знает никто. Понятно только, что модель, идеально работавшая до конца XX века, уже работать не будет, слишком изменился мир.

Для России это новая ситуация. С одной стороны, есть разочарование в том, чем закончился эксперимент по европеизации. Ощущение, что нас использовали, а затем оттолкнули – есть, и это породило морально-психологическое отторжение. Тем более что траектории внутреннего развития Европы и России с середины 2000-х гг. расходятся радикально – многие из тех ценностей, которые являются там нормой, у нас отрицаются.

Азия теперь не воспринимается в России как нечто отсталое и вторичное. Картина, в которой прогрессивная Европа, даже если она враждебна, заведомо считается ориентиром и образцом, а отсталая, хотя и самобытная, Азия – не является примером для подражания, исчезает.

Европа теперь не во всём притягательна, а вот развитие Азии вызывает растущее желание к ней приобщиться. В этой ситуации традиционная русская дихотомия – Европа мы или не Европа, Восток мы или Запад, – которая очень долго определяла в том числе и наши политические дебаты, если и существует, то выглядит иначе. Теперь те, кто выступает за ориентацию на Азию, уже не воспринимаются в качестве маргиналов, которые стоят на пути к отсталости общества и государства, и наоборот. Будет ли так всегда – вопрос. Всё-таки большая часть россиян не считает себя азиатами. Это европейская страна, территория которой простёрлась далеко в Азию.

Задача России – восстановить свою международную позицию, вернуться в число держав, которые определяют мировую ситуацию, выполнена. К середине этого десятилетия, к моменту военной операции в Сирии, Россия восстановила свои позиции на международной арене. Это, безусловно, не Советский Союз, но это страна, которую невозможно игнорировать.

Если говорить метафорически, Россия стремилась вернуть себе место за тем столом, за которым принимаются основные решения. Она к этому столу пришла, но он тут же начал разваливаться. Что дальше?

Россия, как не раз бывало в истории, преодолев гигантские сложности, оказалась к ситуации, когда всё вокруг стало радикально меняться: удалось стабилизировать внутри, разбушевалось снаружи. Пока ни интеллектуальная, ни политическая элиты не понимают, какое место Россия может занять в этом мире, останется ли Европа той самой точкой отсчёта, которая определяла политическую линию России.

Европоцентризм – вечное pro et contra, тяготение или отталкивание, но он был точкой отсчёта. Точкой чего может быть современная Европа? Политика постепенно перемещается в другие части мира. И теперь перед Россией, как, впрочем, и перед другими странами, встаёт задача – формулировать своё будущее по-новому.

Видеозапись семинара вы можете посмотреть здесь.