Мир трансграничных перемещений, который нам знаком по сей день, это мир после 1914 года. Как путешествовали русские люди в XIX веке? Для кого Европа была открыта, а для кого недоступна и почему? Об этом Фёдор Лукьянов поговорил с Андреем Теслей. Это полная версия интервью, записанного специально для передачи «Международное обозрение».
– Когда появились визы – применительно к россиянам?
– Сложно твёрдо ответить на этот вопрос, собственно, исходя из самого понятия визы. Дело в том, что уже в XVIII веке у визы есть буквальное значение. Когда обращаются в посольство, к консулу или по прибытии в какое-то чужое владение, получают визу на документе – то есть документ визируют. В этом смысле современную визу (например, однократную, многократную и визы в разных других вариантах) мы не найдём вплоть до Первой мировой войны. А какие-то формы разрешения существовали с глубокой древности.
Здесь возникнет вопрос, как вводится такая та или иная процедура визирования. Она тесно связана с документальной формой, с появлением как раз каких-то видов документов, на которых выставляются отметки. В самом привычном варианте – это паспорт. Опять же, одно из первых упоминаний о документе подобного рода мы найдём, например, в Ветхом Завете в Книге Неемии, где говорится: «Если царю благоугодно, то дал бы мне письма к заречным областеначальникам, чтобы они давали мне пропуск, доколе я не дойду до Иудеи». Тут и целый ряд начальников, и процедура визирования, которую претерпевает автор приведённого текста.
Если говорить о паспортах, тут важно само происхождение названия: от pass – в переводе с английского означает «пропуск». Привычные нам более-менее напоминающие современные паспорта документы возникают в XV веке в Германии. Это тесно связанно с книгопечатанием – документы обретают форму, то есть появляются бланки – на тот момент это очень хорошая защита от подделок. Возникают печатные бланки первоначально в Германии и функционируют достаточно ограниченно. Одно из их значений – свидетельствовать то, что данное лицо находится под защитой своего сюзерена. Далеко не все пересекающие разные владения обладали такими документами.
Поэтому во Франции, а затем и в других европейских странах возникает особая процедура, когда заинтересованные стороны просят выдать им паспорт: чтобы пересекать границы в определённом статусе, иметь право обратиться за защитой, за поддержкой к представителям своего сюзерена, чтобы при взаимодействии с местными властями отсылать не просто к личному положению, а к тому, под чьей державой ты находишься.
В России паспорта, как и очень многое в русской истории, напрямую связаны с Петром I.
Но по большому счёту плотная паспортная история уже относится к XIX веку, потому что более-менее законченный юридический облик паспорта (как внутренние, так и внешние) складывается в 1832 г., когда в Своде законов Российской империи том XIV будет посвящён этому. Он составляет особый устав, который имеет примечательное название. Он называется «Устав о паспортах и беглых». Это соединение примечательно. Я подчеркну, что не только в России, но и в других европейских странах особого акцента на зарубежный паспорт не было в то время. Были разные практики контроля перемещения населения, причём далеко не всего населения – контроль как внутренний, так и внешний. Отдельная процедура выдачи заграничного паспорта связана преимущественно с иноязычием, то есть заграничный паспорт, в отличие от внутреннего, выписывался на французском языке, чтобы быть понятным при пересечении границы. Подчеркну, что это общие практики контроля, которые распространяются со второй половины XVIII века. Германия во многом для России являлась образцом, потом, в XIX веке, образцом будет Франция. Практики более-менее стандартизируются в первой половине XIX века.
Во второй половине XIX века возникнет довольно своеобразная рассинхронизация этих процессов между Европой и Россией. Но эта ситуация возникнет где-то в 1830–1840-e гг., когда паспорт должно было иметь лицо (далее я расскажу, что не всякое лицо) при покидании своего основного места жительства. Основное место жительства, как правило, там, где расположены основные объекты недвижимости. И уже из этой характеристики понятно, что паспорта – это не то, чем обладает подавляющая часть лиц, которые находятся на территории империи.
В XIX веке паспорт выписывался на мужчину, что важно – на взрослого, и в нём прописывались другие лица, с которыми он сосуществовал: жена, дети, слуги. В этом плане паспорт какого-нибудь князя Долгорукого, который отправляется из Москвы в Петербург, – это достаточно объёмный документ, где указаны те лица, которых вносит владелец паспорта в качестве возможных сопровождающих лиц. Причём далеко не все будут его фактически сопровождать на всех этапах пути, и понятно, что у тех же самых слуг, например, у камердинера, отдельного паспорта нет. Отдельного паспорта может не быть в этой ситуации даже у взрослых детей.
Кроме того, тогда ряд юридических процедур был связан, например, с получением права отдельного проживания. Например, в Российской империи, поскольку развод был высшей степени затруднён, одной из практик фактического развода было получение отдельного вида на жительство, дающего право проживания. Получить отдельный паспорт или отдельный вид на жительство женщина могла с разрешения своего супруга.
В первой половине XIX века в Николаевскую эпоху тебе могли выписать заграничный паспорт, включив туда всех указанных лиц, после нескольких процедур. В первую очередь ты обращаешься с прошением, чтобы тебе этот паспорт выписали, затем платишь определённую установленную пошлину, после чего тебе выписывают соответствующий паспорт.
В России вплоть до конца XIX века паспорта, в особенности внутренние, были частью ещё и фискальной системы. Только при изменении паспортного законодательства уже в 1890-е гг. у паспортов исчезнет фискальная составляющая. Отсюда меняющиеся ставки за выдачу паспортов, разных видов данных документов. Разрешение на выдачу заграничного паспорта, как правило, достаточно высоко иерархическое решение. Например, даже при путешествии из Москвы в Петербург в ту же Николаевскую эпоху внутренний паспорт подписывал московский генерал-губернатор.
Затем наступает процедура визирования. То есть, если ты собираешься в заграничное путешествие, то ты должен обратиться в посольство той страны, куда ты собираешься. В первой половине XIX века эта процедура носила сугубо формальный характер, поскольку те лица, которым разрешён выезд представили достаточно доказательств и своей благонамеренности, и своей состоятельности. Поэтому, по крайней мере – из литературы, я вообще не вспомню в первой половине XIX века каких-либо проблемных ситуаций, связанных с визированием паспорта. Обычно упоминается только то, что паспорт получен и надо его занести в посольство на визирование.
Почему так? Напомню, что первая половина XIX века – это эпоха, где нет того, что мы затем (уже в конце XIX века) будем так или иначе называть туризмом. Перемещения достаточно ограниченны, поскольку они солидны и их совершает ограниченное число лиц с паспортом. Сложная процедура выдачи паспорта связана с тем, что поездки – это как правило большое путешествие, путешествие надолго. В «Уставе о паспортах» не случайно оговариваются сроки, на которые они выдаются: для дворян срок действия паспорта – до пяти лет заграничного путешествия. Предполагается, что если ты в принципе собрался ехать из Москвы в Париж или в Лондон, то это как минимум путешествие на полгода, а вероятно, и больше.
Это большая экспедиция. И такие путешествия, опять же, если вспомнить дворянские практики первой половины XIX века, зачастую предпринимались один раз в жизни. Ты едешь на несколько лет, ты разрабатываешь маршрут. Например, Чаадаев специально и сознательно жертвует существенной частью своего состояния, оправляясь в 1823 г. в заграничное путешествие, где он объедет значительную часть Европы. Перед поездкой он продаёт свою библиотеку, завершает все свои дела, и только после того уезжает, потому что ему неведомо, когда он вернётся, в какой жизни и что, собственно, будет в 1826 г., три года спустя. И Чаадаев – достаточно типичная фигура.
Обязательное правило: после того, как ты оформил паспорт, завизировал, должно быть сделано три публикации в газетах о том, что ты отправляешься в путешествие. Ты должен официально уведомить публику о своём отъезде, чтобы все твои кредиторы имели возможность подать к взысканию. Короче говоря, ты должен выезжать «чистым» либо кредиторы должны обозначить, что они не против. Понятно, что это сложная длинная процедура, и у принимающей стороны, как правило, никаких вопросов не возникает.
Ограничения со стороны Российской империи на выезд начинаются в Николаевскую эпоху. Первое знаменитое ограничение – это ограничение 1831 года. В 1831 г. Николай Павлович утверждает правила, согласно которым запрещается выезд за границу молодым дворянам в возрасте от 10 до 18 лет, чтобы воспрепятствовать заграничному среднему образованию среди молодого дворянства. Сергей Семёнович Уваров впоследствии станет одним из лидеров этой политики. Речь о том, что базовое образование молодые дворяне должны получать в границах Российской империи, определённым образом воспитываться. Для этого создаётся гимназическая система с классическими языками. Достигнув восемнадцати лет, они могут ехать получать образование в университетский город либо в пределах империи, либо уже за границу. Это часть реформы образования. Напомню, что Александр Сергеевич Пушкин в 1826 г. пишет знаменитую записку об образовании по вызову от Николая Павловича, где резко выступает против, например, домашнего образования. Это борьба с пансионами, заведёнными французскими учителями, с заграничным обучением, где молодые русские дворяне отрываются от своих российских корней, не получая должного образования в духе верности Отечеству, престолу и вере. В общем, происходит масса неприятных вещей, и такой запрет будет достаточно долговременным.
Второе ограничение – это ограничение 1834 г., согласно которому срок пребывания для дворян ограничивается пятилетием, чтобы не допускать постоянных отлучек. Для прочих лиц срок ограничивается тремя годами. Для продления требуется отдельная переписка через местные посольства или через назначенные лица.
В 1850-е гг. русская и западноевропейская политики начинают довольно существенно расходиться. Самое известное ограничение – это ограничение 1851 года, реакция на «Весну народов» (революция 1848 г. сначала во Франции, перед этим – итальянские брожения, в марте – Берлин и Вена, а дальше, собственно говоря, повсюду – в общем, полыхающая Европа).
Почему 1851-й год?
Теперь срок заграничного путешествия ограничивается для дворян двумя годами, срок отлучки для не дворян – одним годом, чтобы воспретить постоянное жительство за границей. И отдельно вводится очень важная фискальная мера: за каждое полугодие за границей путешественник должен заплатить в казну 250 рублей. По тем временам это более чем солидная сумма. Напомню, что рядовой чиновник – персонаж Фёдора Михайловича Достоевского, один из петрашевцев – до каторги живёт на годовое жалование в 300 рублей. То есть взнос 250 рублей за полугодие многими (в том числе московскими) интеллектуалами воспринимается фактически как запретительный, с учётом всех прочих расходов на путешествие. Правда, вводится особая оговорка, которая очень важна (её зачастую упускают из виду), что если путешествующий отправляется за границу в целях лечения, то в этом случае он должен платить в казну лишь 50 рублей. Стоит отметить, что практически все основные интеллектуальные фигуры, которые путешествовали в Европу, в том числе и в предшествующее время, делали это официально в целях лечения. Так, например, даже Александр Иванович Герцен, когда в 1847 г. покидает Россию, официально в бумагах отмечает, что для лечения. Иван Сергеевич Тургенев тоже регулярно ездит для лечения. Поэтому важно понимать, что отбывающая сторона, как правило, платила достаточно умеренную сумма – 50 рублей. В 1856 г., в самом начале царствования Александра II, эта пошлина была отменена и введена общая 5-рублёвая пошлина, которая, кстати, подробно расписывалась: 50 копеек платится за печать самого бланка и 4,5 рубля относится в пенсионный фонд. Смета утверждена достаточно строго. Почему здесь происходит развилка?
Дело в том, что вся вторая половина XIX века в Европе – это время послабления паспортного режима, расширение свободы перемещений, в том числе и для России. Выдача паспортов резко упрощается. Вторая половина 1850-х гг. станет знаменитым русским дворянским нашествием на Европу. Даже по переписке русских писателей 1856-1857 гг. можно видеть, что почти все где-то путешествуют. Это – открывшаяся Европа. Возникает новая ситуация удобных поездок: расширение сферы коммуникаций, железнодорожное строительство, в особенности 1860-х годов. В большинстве случаев нужно было получить въездную отметку, зачастую прямо на границе, а дальше – при пересечении границы. Формально при переезде из одного европейского государства в другое нужно визировать свои документы у местного консула либо у посла. Но это не очень строго соблюдалось, особого контроля ни с одной стороны не было.
И их перемещения в этой достаточно традиционной среде заметны. Например, то, что Николай Павлович контролировал выдачу паспортов, может выглядеть чрезмерно избыточно, каким-то гиперконтролем – отчасти так и есть. Но если посмотреть на общее количество дворян, душевладельцев с тысячью и более душ, которые могли себе позволить более-менее длительные зарубежные поездки, то их количество в Николаевскую эпоху на всю Российскую империю – всего порядка 4 тысяч человек. И у Николая Павловича была сугубо техническая возможность в рамках своего трудового графика рассмотреть и вынести решение по каждому обращению, если бы он задался целью – это не бóльшая часть населения.
В то же время масса других перемещений достаточно слабо контролируется. Это обсуждаемая проблема, хотя бы потому, что отчётливой государственной границы не существует – именно в смысле физического объекта. Это постоянное приграничное перемещение, это контроль, который связан во многом с торговыми делами. Это приграничная стража, которая занята контрабандистами. Здесь речь о конкретных коммуникациях. В те же 1870-е гг. пересечение границы вне контроля государственных служб не представляло из себя фундаментальной проблемой. Проблемой было скорее дальнейшее перемещение, потому что человек попадал в среду, где постоянно курсирующих лиц образованного сословия было не так много. Это мир, где такие лица видны, присутствуют и, соответственно, им нужно как-то объясняться. Паспорт – то, что избавляло от вопросов, от сомнений о том, кто ты: бродяга, подозрительный человек, скрывающий свою личность и так далее. При желании можно было легко скрыться – сеть контроля оставалась слабой даже ближе к концу XIX века. Указаний личных черт в документах очень мало. Если вспомнить истории, связанные с той же «Народной волей», то многие повествуют о том, что один постоянно передаёт свой паспорт другому.
Как я уже говорил, во второй половине XIX века политические курсы России и Европы достаточно сильно разошлись. И упоминание «Народной воли» здесь неслучайно. При Александре II контроль за выездом и иностранными путешествиями был ослабленный. В некоторых случаях правительство Российской империи не рекомендовало своим подданным указываться в том или ином месте. Или воспрещало и приказывало вернуться молодым девушкам, которые отправлялись на обучение в Швейцарию. Применялась политика кнута и пряника. С одной стороны, имел место нигилистический наплыв в швейцарские университеты, поскольку в тот момент Швейцария была очень дешёвая страна с очень дешёвым обучением. С проездом и проживаем в Швейцарии на рубеже 1860–1870-х гг. молодой девушке было учиться дешевле, чем в Петербурге. Поэтому многие выбирали Цюрих или Базель – если ты из Тамбова или Пензы, для тебя по деньгам это более экономный вариант, чем Петербург. С другой стороны, в это же время Российская империя учреждает высшие женские курсы. Таким образом, у тех, кому воспрещено учиться в швейцарских университетах, появилась возможность продолжить обучение в пределах Российской империи. Но с конца 1870-х гг. начинается революционная активность, деятельность «Народной воли». Она столь успешна в том числе и потому, что сеть полицейского контроля очень слаба. Действовали прежние архаичные формы контроля со стороны, например, третьего отделения, и ситуацию надо было менять достаточно быстро. Ответом были реформы 1880-х гг.: создание департамента полиции, ужесточение паспортного режима, паспортный контроль, контроль проживания и так далее. Но это преимущественно внутренняя история – стремление создать сеть контроля за перемещением подданных Российской империи с более мелкими ячейками. Контроль над выездом фактически не меняется. Примечательно, что даже когда пересматривались правила о паспортах в 1890-х гг., они не коснулись действия заграничных паспортов. И свобода перемещения была очень сильна во второй половине XIX – начале ХХ веков, в чём сыграло роль и развитие всевозможных средств сообщения.
У русских путешественников, в отличие от европейских, была проблема, связанная с деньгами, потому что на протяжении большей части XIX века в России действовал кредитный рубль. Знаменитая цитата из Салтыкова-Щедрина в момент очередного колебания курса о том, что это ещё ничего, что за рубль дают полтинник пфенингов, настоящая беда начнётся, когда за наш рубль начнут давать в морду. Русские путешественники вынуждены были брать те или иные переводы на европейские банки, следить за курсом. К рубежу XIX–XX веков эта проблема исчезает, поскольку вводится золотой рубль. И вот тогда свобода перемещений становится универсальной. Известный историк Арнольд Тойнби вспоминал о том, как до Первой мировой войны он молодым человеком путешествовал по Европе. Он получил паспорт, зашил себе то ли в ремень, то ли в стельки обуви золотые соверены (в русском случае – те самые золотые рубли) и отправился (где-то поездом третьим классом, где-то пешком через Францию в Италию и дальше) куда глаза глядят, в большинстве случаев не предъявляя документы или предъявляя их издалека, чтобы подтвердить, что они у него есть. Это вполне типичная ситуация.
– Принимающую сторону не беспокоило появление в России «Народной воли» и огромного количества радикалов, экстремистов, революционеров, инсургентов? С той стороны не ограничивали въезд?
– Ограничивали. Тут не было универсальной политики. Действовала скорее логика Министерства внутренних дел, полицейская логика. В 1847 г., ещё задолго до «Народной воли», министерство Франсуа Гизо в Париже в связи с расплодившимися радикалами организует общую высылку из Парижа и из пределов Франции нежелательных элементов. Именно поэтому молодой Карл Маркс оказался в Брюсселе, где написал «Манифест Коммунистической партии». Здесь показательно, что это высылка конкретных лиц – не подданные того или иного двора, а именно перечень нежелательных. Другое дело, что, например, за молодыми русскими людьми (в те же 1880-е гг. в Париже или в определённые периоды особых «потеплений» отношений Петербурга и Парижа) отдельно следили, не выдавали им виды на жительства; показательна ситуация с перемещением: их не то чтобы не пускали, но, когда они пытались зарегистрироваться в Париже, предписывали покинуть город в определённый срок, выдавая бумагу, действующую ограниченное количество дней (например, три), в течение которых они должны были уехать. Вводились меры полицейского надзора, конкретным лицам предписывалось покидать территорию.
В частности, достаточно решительно на протяжении значительного времени была настроена Австрия. Не случайно масса русских путешественников с определёнными политическими интересами предпочитали останавливаться в Вене исключительно проездом. На протяжении второй половины ХIХ века Вена из-за полицейского надзора была одним из самых негостеприимных мест в Европе.
Визирование на выезде тогда было не очень эффективной мерой. Скорее работали сети внутреннего контроля и система, которая знакома нам и сейчас: когда при приезде в ту или иную страну паспорт отдаётся на регистрацию в местное отделение соответствующего подразделения внутренних дел.
Первая мировая война всё поменяет. В эту эпоху обладание индивидуальными идентификационными документами, всевозможными идентификационными картами и паспортами стало чем-то стандартным. Более того – Первая же мировая война (в том числе в силу массовых перемещений) создала визовую практику, используемую нами по сей день. Визы, вклеенные в паспорта, пересечение границ, визовый контроль – это наследие Первой мировой. Мир трансграничных перемещений, который нам знаком по сей день, это мир после 1914 года.
