Россия в глобальной политике

Залихватская история беглого контрактника АНБ Эдварда Сноудена, вобравшая в себя как будто сразу несколько известных голливудских сюжетов, стала ярким завершением мирового политического сезона — 2012/13. Пафос и циничный расчет, фарс и драма перемешаны здесь очень густо. Символом же происходящего эту эпопею делает ее безнадежная неоднозначность. Мнения о Сноудене полярны и непримиримы: для одних герой гражданского общества, бросивший вызов левиафану-государству, для других банальный предатель — то ли чей-то агент, то ли очередной Герострат. Обе позиции аргументированы, переубедить сторонников каждой из них невозможно.

Если пытаться выделить лейтмотив прошедшего периода осень — лето, то он именно в этом — неспособности примирить крайности, найти золотую середину. Главное событие, точнее, нескончаемый процесс — гражданская война в Сирии, которой не видно конца и края. Все здесь перепутано. Противостояние граждан и автократии. Столкновение конфессий. Геополитическое соперничество региональных держав. Попытки крупных стран то ли нагреть на нем руки, то ли минимизировать урон, то ли имитировать свою лидирующую роль в глобальной политике. Узел противоречий аккумулирует такую массу негативной энергии, что конфликт даже и не думает затухать. Как ни страшно это звучит, сирийское общество, похоже, должно само «насытиться» этой войной, ощутить приближение кромки обрыва, за которым национальная катастрофа станет необратимой. Только тогда разговоры о мирном процессе и новой политической модели обретут смысл, возможно, востребуется и внешнее посредничество. Пока внешние силы ведут себя как на ярмарке амбиций, заботясь не о прекращении междоусобицы, а о том, чтобы «правильная», «своя» сторона не проиграла.

Россия и США, которые самонадеянно вызвались организовать мир в Сирии, ведут себя довольно высокомерно, создавая впечатление, что именно от их договоренностей (или недоговоренностей) зависит судьба этой страны. После десятилетий репрессивного правления, которое скоро, возможно, будут вспоминать как золотую эпоху, сирийцы сражаются за размежевание, не за объединение. Внешний фактор, конечно, имеет значение, но реально все решается на фронтах сирийской бойни, и не Москве с Вашингтоном под силу привести противников к столу переговоров.

Европейский союз в очередной раз доказал в сирийском вопросе, что единства в нем нет и не предвидится. Компромисс, достигнутый ЕС в связи с оружейным эмбарго, даже крайне проевропейский брюссельский портал EUobserver назвал отвратительным. Евросоюз просто договорился о том, что каждый делает что хочет по части поставок вооружений повстанцам, занять какую-либо позицию он оказался не в состоянии. Единая Европа в минувшие месяцы обозначила стремление к консолидации, но за счет разъединения, расхождения интересов. Германия демонстративно размазала по стенке Кипр, припечатав приговором: кипрская экономическая модель не имеет права на существование (слова министра финансов Вольфганга Шойбле). Когда 5 лет назад Никосия присоединялась к евро, ровно та же модель возражений не вызывала.  

Берлин продемонстрировал всем отстающим — Италии, где каждый четвертый голосовал на выборах за комика; Испании, погрязшей в долгах; Греции, барахтающейся в болоте жестких условий санации, и прочим,— что игры закончились, началась, по выражению российского международника Сергея Караганова, «борьба за Европу по-жесткому». Понять можно — рано или поздно кому-то придется брать на себя ответственность. Но в случае с Германией это чревато — весь сонм исторических аллюзий, связанных с германским доминированием, немедленно восстает из шкатулки под названием «историческая память». Очевидно, что через несколько лет ЕС будет совсем другим и тоже за счет расслоения — на страны разных категорий с разными правами и возможностями. Как удастся примирить это с философией солидарности и равноправия, лежащей в основе европейской идеи второй половины ХХ века, непонятно.

А пока идея размежевания торжествует. Референдум о выходе из ЕС обещает Лондон. Плебисциты о суверенитете запланировали Каталония и Шотландия. Франция куда-то потерялась — ее сцепка с Германией как будто бы больше не работает. А на вопрос, почему мнение Парижа, традиционно самое весомое в том, что касается европейского будущего, сейчас практически не слышно, тамошние интеллектуалы отвечают: а вот зато в Мали мы победили террористов.

Америка переживает секвестр, автоматическое сокращение государственных расходов в связи с тем, что администрация и конгресс не смогли договориться полюбовно. Обама победил на выборах, но не является объединяющей фигурой, наоборот. США ищут новые формы обеспечения мирового лидерства, а для этого пытаются выстроить приоритеты. Нежелание вмешиваться во все подряд, которое демонстрирует президент, многими интерпретируется как слабость, от Вашингтона по инерции ждут способности быть везде и повсюду играть решающую роль. Обама же полагает, что сначала надо разобраться с ворохом уже имеющихся проблем, прежде чем накапливать новые. На фоне воздержания по другим фронтам весьма напористой выглядит идея создания Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства между Северной Америкой и Европейским союзом, предложенная Белым домом. По сути, это воссоздание единого политического Запада эпохи холодной войны на новых основаниях. Получится или нет — вопрос открытый, но если да, то перед Россией встанет очень сложная проблема: как вести себя по отношению к новому экономическому монстру?

Ближний Восток продолжало лихорадить, а волны народного возбуждения прокатываются по миру, захватывая не только очевидно проблемные страны, но и тех, кого принято зачислять в восходящие звезды. Индия, Турция и Бразилия, каждая по своим причинам, но оказались охвачены совершенно непредвиденными протестами. По контрасту удивительно спокойно прошли президентские выборы в Иране — высшему руководству удалось умело «стравить» давление в общественном котле, содействовав приходу к власти умеренного и авторитетного человека. Китай же пережил, пожалуй, самую нервную смену власти со времен Дэн Сяопина — все прошло гладко, но опасались не на шутку: а вдруг что?

Россия в этом сезоне, надо признать, шла довольно прямым путем, избежав обычно свойственных ей виражей. Владимир Путин последовательно реализовывал положения своей предвыборной программы, изложенной в серии статей в начале прошлого года. В международной части действия Кремля особенно четко отражают то, что было написано. Путин обрисовал внешний мир как пространство неуправляемое и непредсказуемое, где ведущие игроки действуют иррационально, как будто специально расшатывая остатки порядка. А поскольку грань между внешним и внутренним истончается сегодня донельзя, турбулентность вовне угрожает с таким трудом восстановленной стабильности внутри. Поэтому надо защищаться, отгораживаться от града внешних импульсов, в том числе от «противоправной мягкой силы», о которой писал тогда кандидат в президенты. Все происходившее в последние месяцы — в русле этой идеи.

При этом российское общество и государство — вполне в духе мирового разъединительного тренда — не консолидируются, а наоборот. Явный конфликт между искусственно культивируемым традиционализмом (либо его имитацией) и фрондой прогрессистского меньшинства, опора власти на большинство с отчуждением активной прослойки — рамка событий.

Если суммировать мировую атмосферу, преобладающим ощущением будет раздражение. Оттого, что ничего не получается так, как задумано, что различные сегменты обществ ни о чем не могут договориться и все недовольны результатом, хотя и по разным причинам.