Пандемия COVID-19 представляет для населения планеты уникальную угрозу, встречающуюся раз в поколение. Хотя это не первое заболевание, распространившееся по всему миру, но впервые в современной истории правительства вынуждены столь ожесточённо бороться со вспышкой.
Меры, включая локдаун и ограничения передвижения, направлены на замедление распространения инфекции и сбережение имеющихся медицинских ресурсов. Для финансирования этих усилий правительства привлекают экономический потенциал в невиданных ранее масштабах.
События, начавшиеся в 2008 г., назвали глобальным финансовым кризисом, хотя по сути это был банковский кризис в одиннадцати развитых экономиках. Благодаря двузначному росту в Китае, высоким ценам на сырьё и простым балансовым отчётам развивающиеся рынки выдержали удар последнего глобального кризиса. Нынешний экономический спад – другое дело. Из-за общей природы этого шока – новый коронавирус не признаёт национальных границ – в рецессии оказалась огромная часть мирового сообщества, больше, чем когда-либо прежде со времён Великой депрессии. И восстановление не будет таким же резким и быстрым, как спад. Фискальная и монетарная политика смягчит, но не ликвидирует экономические потери, понадобится длительное время, чтобы глобальная экономика вернулась к уровню начала 2020 года.
Пандемия привела к масштабному сокращению экономики, которое повлечёт за собой финансовый кризис во многих регионах планеты, необслуживаемые корпоративные займы будут расти, как и число банкротств. Также вероятен дефолт по госдолгу в странах развивающегося мира. Сегодняшний кризис будет развиваться по аналогии с событиями 2008 г., но масштабы краха глобальной экономики станут катастрофическими. Кризис ударит по семьям и странам с низким доходом сильнее, чем по более состоятельным. По оценкам Всемирного банка, около 60 млн человек в мире окажутся в нищете. Можно ожидать кардинального изменения функционирования мировой экономики: балансы уйдут в минус, и неумолимое шествие глобализации остановится.
Стоп машина!
В последнем отчёте Всемирный банк прогнозирует сокращение мировой экономики на 5,2 процента в 2020 году. Бюро трудовой статистики США недавно опубликовало худшие данные по месячной безработице за 72 года своего существования. Большинство аналитиков прогнозирует двузначные показатели безработицы в Соединённых Штатах до середины следующего года. Банк Англии предупреждает, что в этом году Великобритания столкнётся с самым значительным падением промышленного производства с 1706 года. Ситуация настолько тяжёлая, что её можно назвать депрессией, пандемической депрессией. К сожалению, воспоминания о Великой депрессии мешают экономистам и другим экспертам использовать это слово, потому что глубина и продолжительность спада тогда были настолько катастрофическими, что, кажется, их невозможно повторить. Но в XIX и XX столетиях было множество депрессий. Учитывая число людей, потерявших работу или вынужденных закрыть бизнес, кажется неуместным использовать другое слово для описания текущей ситуации.
Эпидемиологи считают коронавирус, вызывающий COVID-19, новым, следовательно, его распространение вызывает новые реакции общества и частных акторов. Существует консенсусный подход, согласно которому, чтобы замедлить распространение инфекции, нужно держать работников подальше от рабочих мест, а покупателей – от торговых точек. Если предположить, что второй и третьей волны, как в случае с эпидемией испанки в 1918–1919 гг., не будет, то нынешняя пандемия начнёт развиваться по перевёрнутой V-образной кривой: число заражений и смертей будет расти, а затем падать. Но даже если этот сценарий окажется верным, в некоторых регионах мира COVID-19, скорее всего, задержится (статья написана до начала второй волны заболевания – прим. ред.).
Пока заболеваемость идёт несинхронно. Количество новых случаев сначала упало в Китае и других странах Азии, затем в Европе, а потом очень постепенно в некоторых штатах США (позже стала вновь расти). В то же время горячие точки COVID-19 появились в таких отдалённых друг от друга странах, как Бразилия, Индия и Россия. А за болезнью следуют экономические потрясения. Такой сдвоенный удар оставляет глубокие шрамы на мировой экономической активности.
Ряд ключевых экономик сейчас вновь открывается, подтверждение этого факта мы видим в улучшении условий ведения бизнеса в Азии и Европе, а также в смене тренда на американском рынке труда. Однако этот отскок не стоит путать с восстановлением. Во всех самых тяжёлых финансовых кризисах с середины XIX века требовалось в среднем восемь лет, чтобы ВВП на душу населения вернулся к докризисному уровню (медианный показатель – семь лет). Учитывая рекордные уровни фискального и монетарного стимулирования, можно ожидать, что Соединённые Штаты справятся быстрее. Но у большинства стран нет возможности сгладить экономический ущерб от COVID-19. Поэтому наблюдаемый сейчас отскок – лишь начало долгого пути из глубокой пропасти.
Первый фактор, это экспорт. Из-за закрытия границ и локдаунов глобальный спрос на товары сократился, ориентированные на экспорт экономики получили тяжёлый удар. Ещё до пандемии многие экспортёры столкнулись с давлением. С 2008 по 2018 гг. рост мировой торговли снизился наполовину по сравнению с предыдущим десятилетием. В последнее время экспорт страдал от торговой войны между Вашингтоном и Пекином, которую президент Дональд Трамп развязал в середине 2018 года. Для экономик, основным источником роста которых является туризм, прекращение международных поездок стало катастрофой. По прогнозу Международного валютного фонда, в Карибском регионе, где в некоторых странах туристическая индустрия обеспечивает от 50 до 90 процентов дохода и занятости, прибыль от туризма вернётся на докризисный уровень постепенно через три года.
Упал не только объём торговли, снизились цены на многие экспортные товары. Драматичное падение особенно ощущается на нефтяном рынке. Экономический спад вызвал резкое снижение спроса на энергоресурсы и спровоцировал разногласия в хрупкой коалиции под названием ОПЕК+. В её состав входят члены ОПЕК, Россия и другие производители нефти, которые на протяжении последних трёх лет удерживали цены в диапазоне 45–70 долларов за баррель. ОПЕК+ удавалось сотрудничать, пока спрос был устойчивым и требовалось чисто символическое сокращение добычи. Однако из-за пандемии понадобилось более существенное уменьшение добычи, что вынудило двух ключевых игроков картеля, Россию и Саудовскую Аравию, пойти на действительно болезненные шаги, к которым они не были готовы. Перепроизводство и пикирование цен на нефть стало проверкой на прочность для бизнес-моделей всех производителей, особенно на развивающихся рынках, включая американский сланцевый нефтегазовый сектор. Дополнительные финансовые трудности усугубили положение и без того ослабленных компаний – как в США, так и в других странах. Зависимый от нефти Эквадор, например, объявил дефолт в апреле 2020 г., за ним могут последовать и другие нефтедобывающие страны.
Прежде удары по глобальной экономике не были полномасштабными. Так, во время десятилетнего долгового кризиса в Латинской Америке в начале 1980-х гг. и азиатского финансового кризиса 1997 г. большинство развитых экономик продолжали расти. Развивающиеся рынки (особенно Китай) стали главным источником роста во время финансового кризиса 2008 года. Сейчас всё по-другому. В последний раз сбой всех двигателей произошёл в период Великой депрессии, сейчас коллапс будет таким же резким. Всемирная торговая организация прогнозирует падение глобальной торговли на 13–32 процента в 2020 году. Если фактический результат окажется где-то в середине этого диапазона, это будет худший год глобализации с начала в 1930-х годов.
Второй фактор, указывающий на длительное и медленное восстановление, – это безработица. В результате мер по замедлению пандемии нарушились механизмы современной рыночной экономики, самой сложной системы в истории, и не удастся вновь собрать воедино все части быстро и без последствий. Некоторые закрытые предприятия и бизнесы уже не откроются. Их владельцы, потеряв сбережения, будут относиться к предпринимательству с большой осторожностью. Предпринимательский класс, прошедший естественный отбор, не будет поддерживать инновации.
Более того, некоторые отправленные в неоплачиваемый отпуск или уволенные сотрудники покинут рынок труда навсегда. Другие утратят навыки и лишатся возможности профессионального развития из-за длительного перерыва в работе. В итоге они окажутся менее привлекательными для потенциальных работодателей. Но самые уязвимые – это новички, выпускники вузов, столкнувшиеся с ослабленной экономикой. Уровень зарплат сорока- и пятидесятилетних всегда можно объяснить их статусом в начале карьеры. Те, кто споткнулся уже на старте, так и будут влачить шлейф неудачников. Нынешние школьники, в свою очередь, получат образование ниже стандарта в своих социально дистанцированных онлайн-классах. В странах с низкой скоростью интернета студенты массово покидают образовательные учреждения. Это ещё одна группа отстающих.
Конечно, политика того или иного государства имеет значение. Европейские экономики стараются субсидировать зарплаты сотрудников, не имеющих возможности работать или переведённых на сокращенный график, чтобы предотвратить массовую безработицу. Соединённые Штаты этого не делают. В развивающихся экономиках у людей нет государственной подушки безопасности. Но независимо от имеющихся ресурсов все правительства тратят больше, а получают меньше. Многие муниципальные и региональные органы власти по закону обязаны иметь сбалансированный бюджет, а значит, долги, которые они накапливают сейчас, позже потребуют урезания расходов. Пока центральные правительства увеличивают расходы, хотя их налоговая база сокращается. Страны, зависящие от сырьевого экспорта, туризма и денежных переводов граждан, работающих за рубежом, ждут сильнейшие экономические потрясения.
Но самое тревожное – депрессия началась в период, когда экономические основы во многих государствах, включая беднейшие, были уже ослаблены. Отчасти в результате такой нестабильности рейтинговые агентства понизили суверенный кредитный рейтинг рекордного числа заёмщиков с 1980 года. Корпоративные заёмщики повторяют эту траекторию, что чревато последствиями для правительств: ошибки частного сектора нередко становятся обязательствами для государства. В результате даже страны, разумно использующие ресурсы, могут опуститься на дно.
Третий фактор этого кризиса – его регрессивное воздействие внутри стран и на международном уровне. Экономические неурядицы особенно сказываются на людях с низкими доходами. Как правило, они не могут работать удалённо и не обладают ресурсами, чтобы пережить трудный период. В США, например, почти половина работников заняты в малом бизнесе, в основном в сфере услуг, где зарплаты низкие. Эти предприятия наиболее подвержены банкротствам, особенно на фоне воздействия пандемии на поведение потребителей, которое может продлиться дольше, чем сами локдауны.
В развивающихся странах, где господдержка недостаточна или вообще отсутствует, падение уровня жизни произойдёт в первую очередь среди беднейших слоёв общества. Регрессивную природу пандемии может усугубить глобальный скачок цен на продукты питания, поскольку распространение заболевания и локдауны нарушили цепочки поставок, а также схемы миграции сельхозработников. ООН уже предупредила об угрозе самого тяжёлого продовольственного кризиса за пятьдесят лет. В беднейших странах на продукты питания приходится от 40 до 60 процентов потребительских расходов, в процентах от своих доходов люди в беднейших странах тратят на еду в 5–6 раз больше, чем жители развитых стран.
Путь к восстановлению
Во второй половине 2020 г., когда кризис в системе здравоохранения медленно удалось взять под контроль, стали появляться позитивные данные об экономической активности и занятости, вызвавшие оптимизм финансовых рынков. Но эффект отскока не принесёт полного восстановления. Даже продуманная, скоординированная макроэкономическая политика не позволяет продавать продукты, которые не были произведены, и услуги, которые не были оказаны.
До сих пор фискальная реакция в мире была относительно узконаправленной и запланированной как временная мера. Обычно малоподвижный американский Конгресс принял четыре пакета законопроектов о мерах поддержки приблизительно за четыре недели. Однако большинство этих мер одноразовые или имеют чётко обозначенный срок действия. Скорость реакции безусловно связана с важностью и внезапностью проблемы, у политиков просто не было времени, чтобы добавить содержательности в законопроекты. На США приходится львиная доля из почти 11 трлн долларов финансовой помощи, которую страны G20 влили в свои экономики.
Суммарный размер помощи десяти развивающихся рынков G20 на 5 процентных пунктов ниже, чем у их развитых партнёров. К сожалению, это означает, что контрциклический ответ будет слабее в тех местах, которые сильнее пострадали от удара. Но, судя по цифрам, даже в странах с развитой экономикой фискальные меры не столь впечатляющи, как кажется. В G20 только Австралия и Соединённые Штаты потратили больше денег, чем было выделено компаниям и физическим лицам в форме кредитов, займов и гарантий. Меры поддержки в европейских странах – это в основном балансы крупного бизнеса, а не расходы, что вызывает вопросы об эффективности этих шагов в преодолении падения спроса.
Центральные банки тоже пытались стимулировать терпящую крах глобальную экономику. Регуляторы, у которых ещё не связаны руки предыдущими решениями держать ключевую ставку на минимальном уровне – как у Банка Японии и ЕЦБ, – ослабили контроль над финансовыми потоками. В эту группу вошли центробанки развивающихся экономик, включая Бразилию, Чили, Колумбию, Египет, Индию, Индонезию, Пакистан, ЮАР и Турцию. В прошлые кризисы главы центробанков таких стран обычно следовали в противоположном направлении: повышали ставки, чтобы не допустить обесценивания национальной валюты, сдержать инфляцию и отток капитала. Общий шок выровнял игровое поле, заставив забыть об оттоке капитала, который, как правило, сопровождает обесценивание валюты и падение ключевых выставок.
Не менее важно, что центральные банки отчаянно борются за сохранение финансовых потоков, закачивая валютные резервы в банковскую систему и снижая требования к резервам частных банков, чтобы заёмщики могли выплачивать долги. ФРС США, например, сделала и то и другое, удвоив объём вливаний в экономику за два месяца и снизив необходимый объём резервов до нуля. Статус Соединённых Штатов как эмитента мировой резервной валюты возложил на ФРС уникальную ответственность по обеспечению глобальной ликвидности доллара. Для этого она заключила соглашение по валютным свопам с девятью другими центробанками. В течение нескольких недель после соглашения данные финансовые институты заимствовали почти полтриллиона долларов, чтобы кредитовать свои банки.
Самое главное, что центробанкам удалось сохранить кредитоспособность временно лишившихся ликвидности компаний. Регулятор может сквозь пальцы смотреть на волатильность рынка и приобретать неликвидные активы, кажущиеся кредитоспособными. Центральные банки применили все пункты руководства по этой теме, взяв на себя обеспечение в том числе частных и муниципальных долгов. Длинный список банков, которые ввели подобные меры, включает почти всех обычных акторов развитого мира – Банк Японии, ЕЦБ и ФРС, а также регуляторов развивающихся экономик – Колумбии, Чили, Венгрии, Индии, Лаоса, Мексики, Польши и Таиланда. По существу, эти страны пытаются перекинуть мост над нынешней неликвидностью к будущей восстановленной экономике.
Центральные банки действовали вынужденно и поспешно. Но почему они должны были делать это? Разве законодательные и регулятивные усилия, предпринятые после прошлого финансового кризиса, не должны были смягчить следующий?
После кризиса 2008 г. правительства ничего не предприняли, чтобы изменить рисковые предпочтения инвесторов. Регулируемому сообществу, прежде всего крупным коммерческим банкам, просто стал дороже обходиться спрос на низкокачественные займы из-за введения ограничений по качеству активов, стресс-тестов и так называемого заявительного порядка. Результатом такого тренда стал рост теневых банков, когорты фактически нерегулируемых финансовых институтов. Центробанкам теперь приходится иметь дело с новыми активами и новыми участниками, потому что их официальная политика вытеснила коммерческие банки, которые ранее поддерживали неликвидные компании и правительства.
Конечно, действия центробанков остановили кумулятивное ухудшение функционирования рынков благодаря снижению ставок, масштабным вливаниям ликвидности и приобретению активов. Подобные действия встроены в ДНК центробанков с тех пор, как провал ФРС в 1930-е гг. привёл к трагическим последствиям. Однако чистый результат такой политики нельзя признать удовлетворительным в преодолении масштабного шока, который мир переживает сейчас. Ставки находились на достаточно низком уровне ещё до пандемии. И, несмотря на огромные объёмы долларов, которые ФРС направляет за границу, курс американской валюты скорее вырос, а не упал. Этих монетарных мер стимулирования недостаточно, чтобы заставить семьи и компании тратить больше, учитывая нынешние экономические проблемы и неопределённость. В итоге главные банкиры мира – управляющий Банка Японии Харухико Курода, председатель ЕЦБ Кристин Лагард и глава ФРС Джером Пауэлл – были вынуждены призвать правительства к введению дополнительных мер финансовой поддержки. Их призывы были услышаны и удовлетворены, но не полностью, поэтому мы наблюдаем резкое падение мировой экономической активности.
Экономика и недовольство ей
Тень нынешнего кризиса будет более длинной и тёмной, чем у предыдущих. По прогнозам МВФ, соотношение дефицита бюджета к ВВП в развитых экономиках возрастёт с 3,3 процента в 2019-м до 16,6 процента в этом году, в развивающихся – с 4,9 процента до 10,6 процента. Многие развивающиеся страны следуют примеру своих развитых партнёров и открывают финансовый кран. Но у многих стран как среди развитых, так и среди развивающихся, фактически нет такой возможности. Результат – раздутые государственные бюджеты.
Проблема долгов будет препятствовать восстановлению. G20 уже отложила выплаты 76 беднейших стран. В ближайшие месяцы богатым странам и кредитным организациям предстоит сделать больше, включив в схемы помощи по долгам другие экономики и привлекая частный сектор. Но для таких шагов может не хватить политической воли, если страны решат заниматься собственными проблемами, а не восстанавливать мировую экономику.
Открытые границы облегчили распространение инфекции. Зависимость от экспортных рынков привела к экономическому спаду в ряде стран, когда мировая торговля приостановилась. Многие развивающиеся экономики пережили крах цен на их основные экспортные товары и прекращение денежных переводов от граждан, работающих за рубежом. Настроения общества влияют на экономику, и трудно представить, что отношение к зарубежным поездкам и образованию за границей восстановится быстро. Вообще, доверие – лучшее смазочное средство для рыночных транзакций, и сейчас его явно не хватает. Границы будет трудно пересечь, сомнения по поводу надёжности некоторых зарубежных партнёров усугубятся.
Ещё одна причина нарушения глобального сотрудничества – политики, которые могут принять краткосрочный отскок за длительное восстановление. Остановить падение доходов и производства – ключевая задача, но не менее важно ускорить восстановление. Чем дольше мы будем выкарабкиваться из воронки, которую нынешняя пандемия пробила в глобальной экономике, тем дольше некоторые люди будут оставаться без работы, а это значит – меньше перспектив среднесрочного и долгосрочного роста.
Экономические последствия ясны. Доходы падают, долговое бремя растёт. Социальные последствия прогнозировать сложнее. Рыночная экономика подразумевает договор между гражданами: ресурсы будут использоваться максимально эффективно, чтобы сделать большой экономический пирог и увеличить шансы на его дальнейший рост. Когда обстоятельства меняются в результате технологических прорывов или открытия международных торговых маршрутов, происходит перераспределение ресурсов, появляются победители и проигравшие. Пока пирог увеличивается в размерах быстро, проигравшие спокойны, потому что их кусок пирога стабильно растёт. Например, 4-процентный рост ВВП – норма для развитых экономик в конце прошлого столетия – предполагает удвоение производства за восемнадцать лет. Если рост составляет 1 процент – преобладающий показатель после кризиса 2008–2009 гг. и рецессии, – то на удвоение производства уйдёт 72 года. На фоне очевидных издержек нынешнего периода и преимуществ, скрывшихся далеко за горизонтом, вполне возможно, что люди решат пересмотреть этот рыночный договор.
Историк Генри Адамс отмечал, что политика – это систематическая организация ненависти. Избиратели, потерявшие работу, вынужденные закрыть бизнес и лишившиеся сбережений, ощущают злобу. Нет никаких гарантий, что нынешнему – или следующему – политическому классу удастся направить их гнев в конструктивное русло. В период экономических трудностей нередко нарастает волна популистского национализма, поэтому недоверие в мировом сообществе только углубится. Это ускорит упадок мультилатерализма и может привести к порочному кругу, который похоронит будущие экономические перспективы. Подобное уже происходило между двумя мировыми войнами, когда процветали национализм и политика «разори соседа».
У сегодняшних политических и социальных проблем нет решения, единого для всех. Но разумный план действий состоит в том, чтобы не допустить появления экономических условий для усугубления ситуации. Властям необходимо продолжать расширять меры поддержки. И самое главное, нельзя путать отскок с восстановлением.
Опубликовано в журнале Foreign Affairs №5 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc.
