Триста лет назад, 2 ноября 1721 г., была провозглашена Российская империя. Победа в Северной войне закрепила роль России как одной из важнейших европейских держав. Эта круглая дата заставляет задуматься не только об истории. У неё есть и актуальное измерение, проявляющееся всё явственнее.
Годовщина даёт повод поразмышлять о себе самих. Что объединяет разные периоды истории России? Какая традиция протянулась сквозь все формы государственности – от исторической Руси через империю и Советский Союз к современной Российской Федерации? Сегодня это не чистое умозрение. Вопрос о традиции остроактуален для всех в условиях, когда мир выворачивается наизнанку, а почва, как с лёгкой иронией заметил в Валдайской речи Владимир Путин, уходит из-под ног даже тех, кто полагал, что пребывает на Олимпе.
Нет ни одной крупной страны, которая не пережила бы за эти триста лет серьёзных потрясений, изменивших её положение в мире. Некоторых нынешних ведущих игроков тогда вовсе не было – США возникли на полвека позже. Особенность России в том, что она испытала тяжёлый шок совсем недавно по историческим меркам. Ведь эта годовщина почти совпадает с другой – тридцатилетием исчезновения СССР – как некоторые считают, последней поистине имперской инкарнацией в русской истории (можно спорить). Свежесть ощущения травмы распада, с одной стороны, добавляет горечи и импульсивности в политику, зато с другой – делает страну и народ более устойчивыми перед лицом новых встрясок, неизбежных в общемировом масштабе на фоне изменения всей международной картины. И в этом смысле последний из переживших недуг обладает большим количеством «антитела» на случай следующей волны катаклизмов.
Ну а осознание традиции – основа, на которую можно опереться в бурном потоке происходящего. Только осознание должно быть адекватным – не стремление воспроизвести схемы, некогда работавшие, а понимание закономерностей развития, которые не меняются при любых обстоятельствах.
Впрочем, у имперской темы есть и другой аспект, возможно, не менее важный. Устарело ли само это понятие, некогда гордое и величественное, а потом ставшее чуть ли не позорным и ругательным?
Мы живём в парадоксальное время. С одной стороны, антиколониализм, отторжение наследия империй – обязательный аксессуар прогрессивного человечества. «Колониальные исследования», призванные напомнить о негативной роли метрополий в мировой истории, стали на Западе (то есть как раз в метрополиях) частью научно-образовательного канона не в меньшей, а отчасти и в большей степени, чем в странах, подвергавшихся гнёту. ХХ век окрасил слово «империя» в чёрные тона, захлестнул планету цунами деколонизации. С момента основания ООН число стран-участниц увеличилось в четыре раза – благодаря распаду многонациональных образований. В самом начале этого столетия США на волне самоуверенности примерили на себя имперскую тогу (как полагали неоконсерваторы – в позитивном смысле). Это шокировало американское общество, привыкшее воспринимать себя как часть республиканской, антиколониальной традиции. А последствия этого шапкозакидательства в Ираке и Афганистане совсем отвратили американцев от имперского сознания.
С другой стороны, вопрос, обретающий остроту: а как, собственно, выживут во всё менее комфортабельном, бросающем множество вызовов мире десятки стран, возникших прежде всего из-за кризиса империй? И что с ними делать, если собственного ресурса выживания не хватит?
В прошлом столетии надежды возлагали на международные институты – порождение эпохи после Второй мировой войны. Хорошая была придумка, в некотором смысле вершина интеллектуального развития в этой сфере за несколько столетий. Но и их время уходит. Ведь оно стало поистине уникальным периодом в истории международных отношений – идеальный баланс сил двух сверхдержав делал остальной корпус международных связей беспрецедентно упорядоченным. А приспособленные к этим рамкам институты смягчали последствия глобального соперничества для многих стран.
Сегодня мировая политика возвращается не в ХХ и даже не в XIX век, а куда-то раньше, к формированию принципов международного устройства, которые впоследствии стали его основой. Неопределённость сохранится намного дольше, чем мы можем вообразить, надолго станет нормой.
Классические империи, конечно, не вернутся. Никто не хочет взваливать на себя лишнее бремя, зачем? Физический контроль чужой территории – атавизм, несущий издержек больше, чем пользы. И тем более актуален вопрос: готов ли кто-то и в какой форме брать ответственность за тех, кто не справится с тяготами суверенного существования в неблагоприятных внешних обстоятельствах? Бросить отставших на произвол судьбы не получится. Прежние колонии и окраины настигают бывшие метрополии. Хотя бы при помощи миграции, которая стала формой «колонизации наоборот».
Тема ответственности сильных за нестабильные сопредельные территории зазвучит скоро в полный голос. И изучение опыта имперского управления в его многообразии востребуется вновь. Так что поздравим Российскую империю с юбилеем в надежде, что её опыт нам ещё пригодится.
