Сколько ЕС потребуется времени, чтобы полностью отказаться от российского газа? Какие качественные изменения происходят на газовом рынке? Уходят ли в прошлое долгосрочные контракты? О новой газовой реальности Фёдор Лукьянов поговорил с Марселем Салиховым. Читайте полный текст интервью, которое вышло в программе «Международное обозрение».
– Насколько это действительно рубежное событие – отказ Европы платить за газ по нашей схеме? Во-первых, насколько она идёт вразрез? А, во-вторых, означает ли отказ от этой схемы то, что мы вступаем в совершенно новую правовую реальность?
– На мой взгляд, предложенная схема, которая включает расчёты через «Газпромбанк», является компромиссной и рабочей. То есть она в целом подходит для европейских энергетических компаний. Результаты анализа, который провела Европейская комиссия, были специально опубликованы с разъяснениями, которые заключаются в том, что эта схема не нарушает введённых санкций. Но, по сути, Европейская комиссия отдаёт на откуп национальным правительствам решать, что же делать: соглашаться или не соглашаться. И сейчас ситуация показывает, что внутри ЕС есть разные позиции. Какие-то страны, в первую очередь, по политическим мотивам (Польша), не соглашаются на подобные мероприятия.
Вопрос, нарушает или не нарушает это долгосрочных контрактов, в каком-то смысле противоречивый. Потому что мы не знаем, что написано в этих долгосрочных контрактах. Это важный юридический аспект, какие условия являются форс-мажором, какие нет, и так далее. На публику это не выносится. Мы можем только предполагать.
Агрессивная позиция «Газпрома», которая заключалась в том, что мы сразу же отключаем и приостанавливаем поставки, может как раз способствовать тому, что и другие долгосрочные контракты пострадают. Хотя в этой стратегии «Газпрома» есть рациональное зерно – «Газпром» хочет показать, что, если остальные страны и компании не согласятся на эти условия, то за этим последует немедленная реакция в виде приостановки поставок. Это некая ставка на то, что мы готовы идти на прекращение поставок с тем, чтобы как-то воздействовать и на остальных участников. Но, с другой стороны, это может привести к обратной реакции. И, соответственно, та система контрактов, которая поддерживает в том числе и экспорт «Газпрома», начнёт потихоньку разрушаться.
– Допустим, эрозия будет происходить, потому что политические соображения в ряде стран очень остры. Плюс Еврокомиссия, вы сказали, сделала юридическое заключение, что вроде бы схема не противоречит, а в политическом заявлении Урсулы фон дер Ляйен говорилось, что это нарушает санкции. Можем ли мы ожидать появления другой системы, когда (если совсем огрубить) будет бартер: мы поставляем газ тем партнёрам, которые нам за это поставляют то, что нам нужно. Это не чистая коммерция – деньги на деньги. Возможно, у России будут проблемы не столько с финансами, сколько с невозможностью что-то купить, и такого рода архаичные схемы, возможно, станут востребованы. Может ли подобное произойти?
– Я не думаю, честно говоря, что нечто подобное будет происходить, потому что уже сейчас на уровне Европейского союза принято огромное количество санкций, которые напрямую запрещают поставку тех или иных товаров, в том числе оборудования или, допустим, оборудования для СПГ. Даже если какая-то европейская компания или отдельная страна готова что-то поставить, то она не может, потому что есть запрет на уровне ЕС. Поэтому такие бартерные схемы достаточно сложно реализовывать внутри Европейского союза.
Но я думаю, что будет происходить следующее. В такой разобщённости и разных позициях европейских стран кто-то согласится на российскую схему, кто-то не согласится. Но внутри ЕС есть единый рынок, и те компании, которые согласились на российские условия, вполне смогут увеличить покупки российского газа и перепродавать его тем компаниям, которые не согласились на эти условия. Естественно, возникает много вопросов по поводу инфраструктуры – надо ли будет перебрасывать куда-то газ дополнительно. Поэтому заранее невозможно сказать, насколько сложно это будет устроено, но, тем не менее, подобные вещи будут происходить. Часть потерянных объёмов, будет компенсирована через других покупателей.
Но в целом на уровне «Газпрома» есть понимание того, что в долгосрочной перспективе европейский рынок будет сокращаться. Приведённая выше схема поддержит в этом году, в следующем году, но структурно европейский рынок будет устойчиво снижаться.
– Опуская все политические всплески, понятно, что решение уже принято: от России надо уходить. Объективно говоря, если стоит задача полностью уйти от России, то как скоро это можно сделать? Это год, три, пять? Или по каким-то параметрам это невозможно совсем?
– Я думаю, что речь идёт как раз о горизонте от пяти до десяти лет. Это, по сути, некий инвестиционный цикл строения новых СПГ-заводов. Европейские компании могут заключать долгосрочные договоры с американскими компаниями, у которых есть ресурс. То есть в Соединённых Штатах можно увеличивать добычу газа, но необходимо строить новые заводы по сжижению газа. Соответственно, есть достаточно много компаний, которые ходят с проектами этих заводов, и они рассматриваются. Это всё должно утверждаться FERC – энергетическим регулятором США. Уже сегодня есть достаточно большое количество проектов в разной степени рассмотрения. Поэтому, если они будут обеспечены долгосрочным спросом из Европы и каким-то финансированием, в том числе со стороны европейских институтов, то построить на побережье Мексиканского залива новые заводы возможно. Это занимает примерно три года, плюс два года на финансирование и так далее. Возможно, и это может произойти достаточно быстро.
– Если мы берём такой сценарий – максимального сокращения европейской связи в этой сфере с нами – та инфраструктура, которая есть, получается, уже не нужна? Всё то, что строилось с 1960-х гг., это же гигантская система.
– В какой-то степени – да, и уже произошло разрушение стоимости. То есть, «Северный поток – 2», по сути, заморожен, и в обозримой перспективе не очень понятно, когда он может начать работать. Та же украинская инфраструктура – в принципе убыточная, даже относительно текущих объёмов, которые были в последние годы. Через Украину шёл транзит в пределах 40, а инфраструктура (она, понятно, устарела) номинально рассчитана на 150. То есть в последние десятилетия наблюдалась определённая деградация.
В какой-то степени это, наверное, будет происходить и с белорусской инфраструктурой (газопровод «Ямал – Европа»). Потому что фактически сейчас «Ямал – Европа» используется на 10–15 процентов от своей мощности. Поэтому, естественно, «Газпром» при снижении спроса будет отказываться от транзитной инфраструктуры. Основным каналом будет оставаться «Северный поток – 1», потому что здесь нет транзита и это собственный газопровод «Газпрома». А для Южной Европы – через Турцию («Турецкий поток», «Голубой поток» и так далее). Сегодня в зоне риска находятся в первую очередь транзитные проекты.
