Журнал «Россия в глобальной политике» продолжает серию публикаций под рубрикой «Руководство к действию». В этой рубрике видные учёные-международники рассматривают текущие события с позиций одной из доминирующих школ международных отношений. У каждого своя линза и свой угол зрения. А нашим читателям мы предоставляем возможность выбирать, чья теория убедительнее интерпретирует события современной политики. Добро пожаловать в «Уголок реалиста» с Тимофеем Бордачёвым.
Реалистский стиль мышления применительно к международной политике исторически испытывает трудности, когда речь заходит о так называемых «новых вызовах», будь то изменение климата, болезни, интернет или другие трансграничные и универсальные явления. Свойственная нашей конгрегации зацикленность на государстве и его решающем значении мешает соотнести такие проблемы с главным способом ответа на любые вызовы – индивидуальной силовой политикой. Выражаясь проще, когда проблема действительно объективно касается всех, нам сложно понять, кто получит от её решения большую выгоду. А неравномерность распределения выгод от сотрудничества является в реализме одним из основополагающих догматов.
Но последние события внушают в этом отношении некоторый оптимизм – проблемы универсального характера превращаются на наших глазах лишь в одну из сфер весьма традиционного межгосударственного взаимодействия. И чемпионами такого их освоения становятся страны, риторика которых в конце ХХ века была пугающе «общечеловеческой».
Речь, конечно, идёт о Европе. Если в каких-то вопросах европейские державы пока способны привлечь к своему поведению интерес международного сообщества, то это, безусловно, касается экологической тематики и изменения климата. Европейский союз остаётся одним из крупнейших потребителей разнообразных товаров, производимых в других частях света. Поэтому доступ на общий рынок ЕС важен как для США, Китая, Индии или России, так и для меньших по размеру развивающихся экономик.
Для самих европейцев естественной является задача учитывать этот фактор при оценке своих силовых возможностей. Тем более что Европа обладает достаточно ограниченными силовыми ресурсами в других областях, включая влияние на развитие мировой экономики по наиболее важным сейчас направлениям. Военное измерение силы было изначально скромным у европейских государств – после того, как они (за исключением Великобритании) потерпели катастрофу во Второй мировой войне и передали свою безопасность в управление США как гегемона западного сообщества рыночных демократий.
В отсутствие сопоставимых с великими державами военных возможностей или права ими свободно распоряжаться страны Европы уже с середины 1960-х гг. развивали способность использовать другие инструменты для достижения своих эгоистических целей. В итоге содействие повышению сравнительной конкурентоспособности стран ЕС стало главной целью их объединения и может достигаться только за счёт «игры с нулевой суммой» в отношениях с внешними партнёрами. То, что в этой игре не используются методы военного давления, – лишь техническая особенность, не меняющая силового характера отношений и хищнического поведения европейцев там, где это возможно.
Те, кто сталкивался с ЕС на торговых переговорах, имели множество возможностей в этом убедиться. Принуждение африканских государств к использованию рыболовных сетей определённого диаметра во благо сохранения биологических ресурсов моря, разумеется, уже привело к тому, что они либо должны закупать сети в Европе, либо отказываться от экспорта на европейские рынки.
Именно так мы можем с позиций теории реализма в международных отношениях оценивать желание Европейского союза поставить своих внешних партнёров перед перспективой новых ввозных пошлин на товары со значительным углеводородным «следом». Об этом идёт речь в новой зелёной повестке ЕС и обсуждаемой сейчас резолюции Европейского парламента. И в отличие от положений Парижского соглашения по климату 2015 г. инициатива введения в ЕС Трансграничного углеродного коррекционного механизма (Carbon Border Adjustment Mechanism, CBAM) станет односторонним актом Европейского союза, не имеющим под собой основы в виде межправительственного соглашения большинства стран мира. Только это позволяет нам завершить разговор о том, является ли данная инициатива частью международной борьбы с изменениями климата или односторонними действиями стран Европы по собственному усилению.
Цели европейских держав двояки. Во-первых, это решение части внутренних проблем, связанных с падением конкурентоспособности европейских производств и требованиями граждан в сфере экологии. Во-вторых, конечно, необходимость собственного усиления и приобретение нового инструмента торговли с внешними партнёрами (при этом инструмента, который никак не связан с возможными нарушениями правил ВТО, приверженность институциональным порядкам которой Евросоюз постоянно декларирует и призывает к этому остальных). Отдельные эксперты усматривают в действиях ЕС часть более широкой стратегии «перезапуска» экономики за счёт создания нового источника спроса и нового рынка. Страны Европы в таком обновлении заинтересованы, наверное, больше других. И поэтому сейчас европейские государства вряд ли будут сильно озабочены немедленными негативными последствиями своих действий в данной области.
Поэтому отношение к такому поведению с стороны других стран находится за пределами того, что называется международным управлением, а на деле затрагивает вопрос о весьма незначительной способности государств к координации своих действий по наиболее серьёзным проблемам, представляющим в конкретный момент общий интерес.
Хотя государства остаются главными и, на самом деле, единственными действующими лицами на мировой арене, было бы странно отрицать наличие этих проблем как таковых – последствия изменения климата, вспышек на Солнце или пандемий не знают национальных границ. И то, что государства действительно иногда могут здесь сотрудничать, является большим достижением. Но в данном случае речь явно не о сотрудничестве.
С точки зрения силовой международной политики ошибочными являются оценки экономистов из России и других стран, что новая зелёная повестка ЕС представляет собой некий экзогенный фактор двусторонней торговли и деятельности компаний. Фактор, к появлению и эффектам которого надо, согласно практически общепринятой логике, приспосабливаться, как к неизбежности. Можно было бы говорить о таком отношении, если бы оно было реакцией на некий универсальный порядок вроде того же Парижского соглашения. Но здесь мы имеем дело с другим феноменом, и отношение внешнего мира к действиям Европы должно быть обусловлено именно характером проблемы.
Нельзя забывать, что в международной политике сила одного государства или группы государств является инструментом продвижения его интересов и ценностей ровно до той степени, пока она не сталкивается с ограничителем в виде силы других. И если мы (что правильно) рассматриваем поведение Европы в контексте силовых отношений, то было бы странно принимать его последствия в виде неотвратимого форс-мажора. Это, скорее, обычный вызов со стороны одной группы держав в отношении других, которому необходимо противопоставить встречное силовое воздействие.
То же самое происходит, как мы знаем, в области нормативной повестки, где ЕС также стремится доминировать. И если здесь европейцы получают отпор со стороны США, Китая или России, то почему экологическое поле должно стать исключением? Так что задача, которую мы ставим перед собой, не в определении того, как лучше всего адаптироваться к требованиям европейцев, а в инвентаризации и использовании наших собственных возможностей заставить Европу отказаться от своих требований. Полностью или частично.
Это не может быть простой задачей. Потенциальная ценность зелёной повестки для спасения либеральной рыночной экономики, видимо, очень высока. И европейские государства готовы идти на жертвы, в том числе принеся на алтарь текущее благосостояние своих граждан. Но в итоге международная политика и есть не что иное, как результат рационального сопоставления державами масштабов вероятных потерь и значения интересов, ради которых они готовы были бы пойти на такие потери. Лучше стать подвластными, чем терпеть колоссальные бедствия, уверяли афинские дипломаты жителей острова Мелос. Было бы нерациональным для таких держав, как Россия, Китай или Индия, соглашаться с силовым давлением, даже не оценив собственные возможности ему противостоять.
Объективные преимущества в виде колоссального внутреннего рынка действительно делают здесь позиции Европы более сильными. Поэтому положение дел в будущем должно стать результатом баланса между намерениями ЕС и способностью остальных дать им отпор. Максимум, чего должна добиться Европа – это возникновение порядка в данной сфере, основанного на таком балансе. Это уже окажется для стран ЕС большим внешнеполитическим достижением, учитывая, что никто кроме них в таком порядке сейчас серьёзно не нуждается.
