После недавнего выхода России из «зерновой сделки» на Чёрном море назрел новый виток эскалации. Сложность коллизии в том, что правовой статус украинского конфликта не прояснён – войны никто не объявлял. О том, насколько применимо международное морское право во время проведения СВО, Фёдору Лукьянову рассказал Павел Гудев, ведущий научный сотрудник Национального исследовательского ИМЭМО им. Е.М.Примакова РАН, в интервью для передачи «Международное обозрение».
Ф.Л.: Применимо ли к сложившейся ситуации международное морское право?
П.Г.: В обычной жизни все отношения между различными морепользователями и странами в Мировом океане регулируются нормами современного международного морского права. Прежде всего – Конвенцией ООН по морскому праву 1982 года. Но у неё есть один условный «недостаток»: Конвенция 1982 г. – это «продукт» мирного времени. Она даёт определённые полномочия прибрежным странам по контролю за теми или иными видами деятельности в их акваториях: можно ограничивать или приостанавливать право мирного прохода в переделах территориального моря; следить за незаконным выловом водных биологических ресурсов в пределах исключительной экономической зоны; сейчас, с новым дополнительным соглашением к ней, у прибрежных стран появятся права по контролю за состоянием морского биологического разнообразия даже в пределах открытого моря. Право на остановку, досмотр и задержание судов жёстко регламентированы, в зависимости от того, в каких акваториях это происходит и какие нарушения допустило то или иное судно (как правило – это загрязнение морской среды).
– Но здесь войны никто не объявлял, но и на мир как-то непохоже…
– Что касается сегодняшней ситуации, когда российское Министерство обороны заявило, что мы будем задерживать любые военные корабли и гражданские торговые суда и приравнивать их к военным кораблям, это, видимо, совершенно иная ситуация, которая регулируется уже не нормами международного морского права, а нормами Международного гуманитарного права (МПГ) и, в частности, его отдельной ветвью – правом вооружённых конфликтов на море.
Как ни странно, в России – это не очень популярная область знаний, в основном публикации на эту тематику – удел зарубежных, в первую очередь американских авторов. Причём зарубежные эксперты особо подчёркивают, что эти нормы и положения МГП давно стали нормами международного обычного права, так называемым международным обычаем, а значит обязательны для соблюдения всеми участниками международного сообщества, без каких-либо исключений.
Хотя надо признать, что разные страны, в отсутствии договорных норм по этим вопросам, ведут себя зачастую по-разному. Для нас же важен другой вопрос: возможность создания “maritime exclusion zones” (это могут быть зоны отчуждения, запретные зоны, операционные, военные и так далее), в рамках терминологии российского МИДа – это «временно опасная зона». Она была создана ещё 25 февраля 2022 г., и в её рамках большая часть северо-западной части Чёрного моря (фактически – от Крыма до морских границ с Румынией) была закрыта для судоходства по причине проведения контртеррористической операции. Имели ли мы право такое сделать? Опять-таки, ссылаясь на зарубежных экспертов и нормы права вооружённых конфликтов на море – безусловно, да. Такие зоны абсолютно легальны в условиях вооружённых конфликтов, и историческая практика подтверждает, что это так.
Фолклендская война за Мальвинские острова: Аргентина и Великобритания сделали абсолютно то же самое. Аргентина закрыла значительную площадь южной части Атлантического океана, хотя она была не столь интересна для международного судоходства. Они обещали, что будут задерживать все военные корабли и гражданские суда. То же было во время танкерной войны 1980–1988 гг. между Ираком и Ираном: они тоже закрывали огромную акваторию и говорили, что любые суда и военные корабли будут подвержены атаке, проход запрещен. То же сделали американцы во время первой и второй иракской кампании: они закрывали достаточно большую часть акватории территориального моря Ирака и значительную часть акватории вокруг нефтегазодобывающих платформ. Поэтому практика создания таких зон существует, и американцы на эту практику постоянно ссылаются.
– В общем, правовой статус происходящего имеет определяющее значение.
– Основная проблемы заключается в том, что такие морские «зоны отчуждения» могут создаваться исключительно в рамках права вооружённых конфликтов на море. А есть ли у нас военный конфликт с Украиной или нет? Если его нет – то создание такой зоны абсолютно нелегально, любая блокада в мирное время – это акт агрессии, а если есть – то международное право допускает их создание, равно как и введение режима морской блокады.
Второй вопрос касается практики задержания судов. Мы говорим, что будем задерживать любые гражданские суда и военные корабли. В отношении военных кораблей – всё вроде бы понятно, в мирное время их задерживать нельзя, в военное – можно. Касательно гражданских судов всё немного сложнее: они делятся на две категории – украинские суда и суда под нейтральным флагом. Украинские суда в рамках такой зоны могут быть остановлены, осмотрены, задержаны и даже подвержены обстрелу, если они отказываются от осмотра, плывут в сопровождении военных кораблей, везут вооружение, ведут разведдеятельность, стали военно-вспомогательными судами, участвуют напрямую или косвенно в вооружённом конфликте. К судам под нейтральным флагом предъявляются менее жёсткие требования: они также могут быть остановлены и досмотрены, им запрещено перевозить контрабанду, иметь поддельные документы на груз, перевозить военные грузы или персонал, вести разведдеятельность. При этом вне зависимости от тех или иных нарушений команда и экипаж любого гражданского судна должны быть спасены и эвакуированы в случае атаки.
Третья проблема, связанная с первой, заключается в том, что в ситуации мирного времени любая блокада береговой линии, портов любого государства является актом агрессии, с точки зрения Резолюции ГА ООН «Определение агрессии» 1974 года. Причём список «актов агрессии» в этой Резолюции признан не исчерпывающим. Конечно, к Резолюциям ГА ООН можно иногда относиться скептически, но в данном случае незаконность блокады и, например, минирования, подтверждены тремя кейсами в рамках Международного суда ООН.
Первый. Дело о проливе Корфу 1949 г., когда британские суда пострадали от действий албанцев (на самом деле – югославских ВМС). В начале 2000-х гг. Албания выплатила достаточно большую компенсацию Великобритании за незаконное минирование. Суть иска для нас – о незаконном минировании надо предупреждать.
Второй. Дело Никарагуа против Соединённых Штатов 1986 года. Международный суд ООН принял универсальное решение, что блокирование и минирование внутренних вод и территориального моря Никарагуа было абсолютно не легитимным, и нарушало свободу судоходства и свободу торговли. Суть иска для нас – нельзя минировать акватории и мешать судоходству.
Третий. Дело Ирана против Соединённых Штатов 2003 года. Американцы обвинили иранцев, что они минировали определённые акватории, где подорвались два военных корабля, в ответ они взорвали две нефтегазодобывающие вышки. Суд решил, что не было доказано, что именно Иран минировал, и у американцев, соответственно, было недостаточно аргументов, чтобы примерить силу/агрессию против Ирана. Суть иска для нас – любое минирование хоть и является незаконным, но бездоказательное применение силы в ответ – также нелегитимно.
Все кейсы были разрешены в рамках ключевой международной судебной инстанции – Международного суда ООН. И эти три кейса показывают, что в мирное время (если мы считаем, что между Российской Федерацией и Украиной не существует вооружённого конфликта) нет никаких легальных оснований ни для морской блокады, ни для какого-либо минирования акваторий, равно как для задержания гражданских судов. В иных условиях – всё это возможно и абсолютно легитимно.
