Статья Владимира Путина о Евразийском союзе наделала много шума по понятным причинам: так получилось, что это его первое программное выступление после объявления о возвращении в президенты. Вероятнее всего, готовили статью раньше и во вполне рутинном режиме: тематика Таможенного союза (ТС) и Единого экономического пространства (ЕЭП) доминирует в повестке дня российского правительства уже два с половиной года. Однако восприняли ее, особенно на Западе, все-таки как заявку на новое президентство, тем более что она прекрасно укладывается в популярное представление: Путин мечтает восстановить Советский Союз.
В реальности статья не содержит ничего нового, модель концентрических кругов интеграции — от Таможенного союза до обширного Евроазиатского пространства — не раз излагалась идеологами проекта, в частности в Министерстве экономического развития.
Любопытно другое — как это вписывается в общее направление развития российской внешней политики, точнее, формирование представления о новом месте России в мире.
Проект Таможенного союза — давняя идея президента Казахстана Нурсултана Назарбаева — появился в нынешнем виде два с половиной года назад, когда Москва танцевала очередной раунд бесконечного ритуального танца под названием «присоединение к ВТО». Идея создания регионального объединения и затем вступления в ВТО всем составом сразу застала врасплох не только партнеров по переговорам, но и самих российских переговорщиков из профильного министерства. После серии противоречивых заявлений Москва признала, что вступать все равно придется поодиночке. Однако усилий по сооружению ТС Россия не оставила. Более того, зная ментальность нашей бюрократии, которая обычно руководствуется правилом «не спеши выполнять приказ — глядишь, отменят», целеустремленность впечатляет.
Наиболее интересный вопрос, который возникает в связи с Таможенным союзом и Единым экономическим пространством, заключается в том, что в российской системе приоритетов сейчас первично — региональная или глобальная интеграция.
Смысл заявления о Таможенном союзе в июне 2009 года прочитывался довольно легко. Москве, по крайней мере в лице руководства Белого дома, настолько надоели бесконечные проволочки с ВТО, что первенство было отдано «журавлю в небе» — экономической интеграции со странами-соседями. Это отчасти совпадает и с общемировой тенденцией: по мере эрозии институтов, претендовавших на глобальный охват, относительно усиливаются региональные структуры. Понятно, что это же и инструмент экспансии — создание ядра, к которому должны притягиваться другие.
Таможенный союз и ЕЭП — по сути, первая попытка России выстроить модель полноценной экономической интеграции, выгодной для всех участников. Все предыдущие начинания с 1990-х годов носили скорее имитационный характер, цель — продемонстрировать ностальгирующей публике, что большое государство ушло не безвозвратно.
Суть нынешнего проекта — отработка принципов, на которых эта самая региональная интеграция будет выгодна всем участникам, независимо от вклада в общую копилку. Это, наверное, наибольшая проблема любых объединительных процессов на постсоветском пространстве — асимметрия участников, при которой Россия в любой конфигурации выступает заведомо доминирующей силой. (На начальном этапе европейской интеграции ее участники были экономически сопоставимы — Франция, Германия, Италия и объединенный Бенилюкс — соответственно, присутствовало и равноправие.) Тот факт, что данное начинание впервые имеет контуры реалистического и продуманного проекта, и насторожил Евросоюз, например, который привык считать, что альтернатив европейской интеграции просто не существует.
Конечно, жемчужиной в короне была бы Украина, согласись Киев войти в ЕЭП, оно сразу превратилось бы в мощную региональную структуру. Не случайно попытки вовлечь Украину предпринимались многократно, начиная с 2004 года, и достигли апогея теперь, на фоне очередного газового клинча. Однако тут вмешивается политика: ни один украинский президент, будь он хоть трижды пророссийский, не может принять решение о вхождении в ЕЭП, не спровоцировав глубокой политический кризис в своей стране. Слишком утрирован вопрос выбора между Россией и Европой (имеется ли он в реальности — тема отдельная).
Проект Евразийского союза, описанный Путиным, интересен еще в одном аспекте. Вопреки западному стереотипу о том, что это очередная инкарнация стремления России к сверхдержавности, скорее продолжается постепенный отход Москвы с позиций глобальной силы к региональным задачам. 2008 год и грузинская война стали пиком восстановительного (после распада СССР) самоутверждения России как мирового игрока, с мнением которого нужно считаться. Однако уже тогда прозвучала нашумевшая цитата Дмитрия Медведева о «сфере привилегированных интересов», которую Россия намерена защищать любой ценой. Все истолковали это как угрозу новой масштабной экспансии, но, если вдуматься, интерпретировать можно и иначе: Москва обозначила сферу, то есть некое ограниченное пространство. Это противоположно идее о глобальном статусе.
Развитие событий с тех пор демонстрирует, что верна скорее вторая интерпретация.
Что бы ни заявляла Москва, ее реальная политика постепенно фокусируется на евразийском пространстве — очень большом, но с определенными границами. Принципы ее тоже корректируются: вместо абстрактного стремления к лидерству — вполне конкретные проекты (ТС, ОДКБ), которые могут принести добавленную стоимость — экономическую или в области безопасности.
Даже воздержание по Ливии вписывается в эту картину: Россия предпочла не вмешиваться там, где ее интересы периферийны.
Считается, что возвращение Владимира Путина изменит этот тренд, вероятно, на тот жестко-наступательный, которым было отмечено второе его президентство. Тем более что Путин как раз резко критиковал решение по Ливии. Однако статья о Евразийском союзе скорее свидетельствует о продолжении линии на расчетливую регионализацию. Президентство Путина, возможно, начнется с фейерверка ужесточений, просто потому что все этого ожидают и будут выискивать признаки даже там, где их нет. Но реальность, когда Россия зажата в тисках самых разнообразных проблем, заставит заниматься их решением. Возможно, чем-то поможет и Таможенный союз, даже если Евразийским он не станет.
