Россия в глобальной политике

Как строить отношения с поменявшей руководство Кореей? С приходом к власти «демократов» у России появляется шанс списать проблемы, возникшие в отношениях после 2015 г., на консерваторов. Однако не надо самообольщаться. Кардинально развернуть отношения с Россией к лучшему и «демократы» вряд ли смогут, даже если сильно захотят.

Ситуация на Корейском полуострове весь период после Второй мировой войны оставалась тревожной. Десятилетиями в общественное сознание западных стран – а после 1990-х гг. и в России – внедрялась мысль, что Северная Корея непредсказуема, там может случиться коллапс режима, она способна развязать войну в любой момент, для чего и наращивает, вопреки международным законам и правилам и «воле мирового сообщества», запретный ракетно-ядерный потенциал.

Сегодня же всё больше экспертов (а автор не сомневался в этом никогда) склоняются к мысли, что источником потенциального кризиса на Корейском полуострове может быть скорее Юг, чем Север. При возникновении такого кризиса неизбежно вмешательство заокеанского патрона Сеула, а значит и его геополитических противников. В отличие от 1990–2010-х гг., сегодня внешнеполитический вызов для России связан не с Северной Кореей, которую наши дипломаты и общественность по инерции считали источником неожиданностей и проблем, нарушителем правил международного общежития и особенно режима нераспространения. Немалые усилия были затрачены не сглаживание этих раздражителей (ракетно-ядерная проблема, связанные с ней санкции, долг и узость базы экономического сотрудничества, общее недоверие). Но теперь Россия и сама, подобно КНДР, перешла к сходной внешней стратегии, исходящей из необходимости ревизии «миропорядка, основанного на правилах». Наладив отношения с Пхеньяном, надо нормализовать и отношения с Сеулом, и сейчас для этого появляются шансы.

Рассмотрим ситуацию в РК и в наших отношениях с ней подробнее с точки зрения приоритетов и интересов российской политики.

Южнокорейский политический консерватизм: обзор

События, начавшиеся в декабре 2024 г. в Сеуле, – не просто очередной эпизод внутриполитической борьбы. В противостоянии консерваторов и «демократов» (будем так называть политиков-«прогрессистов», ориентирующихся на Демократическую партию «Тобуро») отразился долгосрочный раскол корейского общества по внутри- и внешнеполитической повестке. Не случайно демонстранты, поддерживающие консерваторов, носят корейские и американские флаги и обвиняют «демократов» в «прокитайских» и просеверокорейских привязанностях. Для РК это вылилось в системный кризис в консервативной политической идеологии и структуре власти. То есть власти наследников тех, кто, начиная с 1960-х гг. под водительством «отца нации» Пак Чжон Хи не без репрессий, крови, беспощадной эксплуатации и угнетения, строил «корейское чудо».

После военного переворота 1961 г. Пак Чжон Хи основал Демократическую республиканскую партию (в 1963 г.), которая и стала предтечей консервативного крыла корейских политиков. Далее консерваторы носили самые разные названия: «Демократическая либеральная партия», «Партия новой Кореи» (1990–1997), «Партия великой страны» (1997–2012), «Сэнури» (2012–2017), «Сила народа» (с 2020 г.). Несмотря на непрекращающуюся фракционную борьбу, скандалы, деления и объединения, суть этого «станового хребта» южнокорейского правящего класса остается неизменной.

Формирование этого политического класса, экономической и научной элиты страны происходило – и происходит – прежде всего на основе «землячества», кумовства и семейственности, места обучения и прохождения военной службы.

Как пишет известный российский кореевед Константин Асмолов, в корейском обществе сильно развита корпоративность – речь идёт об объединении «однокашников»: в армии – выпускники военной академии определённого года, в гражданской жизни – того или иного престижного университета. Основой консервативного правящего класса являются по-прежнему представители юго-востока (Ённам, включающий в себя провинции Северная и Южная Кёнсан, города Пусан и Тэгу). Либеральная оппозиция в основном имеет корни в менее развитом юго-западе (Хонам, включающий провинции Северная и Южная Чолла). По-прежнему подавляющее большинство избирателей в Чолла и Кёнсан голосуют, основываясь на региональном принципе, хотя в других регионах он менее выражен.

Идеология правящего класса начала формироваться сразу после войны и выкристаллизовалась уже при Пак Чжон Хи. Она была замешана на национализме и представляла собой причудливую смесь традиционного конфуцианства (в своё время оно, приправленное местным шаманизмом, было основой государственности монархической Кореи), американского либерализма и классического «демократизма», американского же протестантизма (различные церкви и секты в Южной Корее и сегодня влиятельны и играют важную роль в нынешних событиях), антикоммунизма, государственного дирижизма в экономике при всеобъемлющей централизации. Экономика в период «экономического чуда» при консерваторах в 1960–1980-х гг. развивалась на основе государственного регулирования но при решающей роли частного капитала, точнее крупных конгломератов «чэболей», связанных с правящим политическими структурами. Пак и его духовные наследники формулировали свои цели ясно и безапелляционно: «Централизация власти для достижения целей экономического роста, благосостояния людей и индустриального развития; сильная националистическая демократия мировых стандартов на основе возрождения национального самосознания и полной независимости нации за счёт стабильного экономического роста».

Идеология правящей коалиции была выстроена на жёстком антикоммунизме и противостоянии КНДР, преклонении перед Америкой, прозападной внешней политике, декларации приверженности либеральным ценностям при их подавлении внутри страны во имя «защиты свободы».

Главные постулаты идеологии консерваторов:

• Приоритет национальной безопасности и противодействие коммунизму, противостояние Северной Корее на пути к конечному уничтожению «безбожного режима», который считался нелегитимной «террористической организацией», и объединение страны под эгидой Республики Корея. Пока для этого не созрели условия, необходимо было наращивать военный потенциал в тесном союзе с США. А в отношении КНДР использовать санкции и дипломатическое давление.
• Антипопулизм и антилиберальная внутриполитическая повестка, обвинения противников в «приверженности коммунизму» и «просеверокорейских настроениях» в случае выдвижения экономических или социальных инициатив, которые могут напоминать «социалистические принципы», критика популистских социальных программ.
• Прозападная внешняя политика, стратегический альянс с США как гарантия безопасности и процветания страны, участие в международных организациях и развитие глобального партнёрства, действия в соответствии с «порядком, основанном на правилах» и в интересах развитых стран, к числу которых Южная Корея с середины 2000-х гг. стала с гордостью и себя причислять, противостояние «ревизионистам» международных отношений.
• Корейский национализм (приверженность идее корейского национального самосознания, гордости за достижения страны и её культурное наследие, в целом антияпонский антиколониальный настрой).
• Экономический либерализм (поддержка рыночной экономики, стимулирование крупного бизнеса – чэболей, что было основой для «чуда на Хангане», приверженность глобализации и поддержке экспортоориентированной экономики).
• Приверженность стабильности и авторитету в соответствии с конфуцианским порядком вещей, важность стабильного управления страной, поддержка сильного президентского лидерства и авторитаризма.
• Патриархальность (приверженность традициям, включая уважение к старшим, семейственность, патернализм и патриархальную структуру общества; скептицизм к неолиберальной повестке – правам ЛГБТ[1], гендерному равенство и изменению структуры семьи).

Идеология консерватизма мало эволюционировала, несмотря на тектонические сдвиги в мире, и ядро поддержки консерваторов сохранялось в целом неизменным, хотя в обществе с приходом новых поколений и технологий зрели совсем иные настроения. Диктатура уступила место квазидемократии в период 1987–1993 гг., когда «демократы», под водительством Ким Дэ Чжуна (несмотря на «неправильное» региональное происхождение из Чолла он сумел мобилизовать сторонников из центральных регионов) получили власть и удержали её при его преемнике Но Му Хёне до 2008 года.

Однако в годы правления «демократов» обнаружилось, что их внутринациональная повестка не так сильно отличается от консервативной, разве что провозглашает большее внимание к правам народных масс. Однако попытки приоритизировать социальные программы и удовлетворение требований трудящихся не позволяли сохранить экономическую динамику «азиатского тигра». Методы политической борьбы «демократов» недалеко ушли от арсенала диктаторских режимов. Внешнеполитически страна оставалась несамостоятельной, ориентировалась на США и продолжала находиться под их жёстким военно-политическим контролем. Провозглашённый «демократами» курс на примирение с Севером уже поэтому не мог быть последовательным. К тому же он был декларативным, и всё равно имел двойное дно («скрытую повестку», то есть направлен не на слом «пхеньянского режима», а на «удушение его в объятиях» на пути к поглощению Югом). Поэтому потепление между Севером и Югом и «разрядка напряжённости» продлились недолго.

В 2008 г. случился «консервативный реванш», к власти пришли настоящие палеоконсерваторы (хотя формально президент Ли Мён Бак считался «технократом»). Они стали с удвоенной энергией проводить проамериканскую, антисеверокорейскую линию, свято веря в скорый коллапс КНДР – особенно после инсульта лидера КНДР Ким Чен Ира в 2008 г. и тем более после его скоропостижной кончины в 2011 году. Политика президента Пак Кын Хе (дочери Пак Чжон Хи), поверившей предсказаниям личного шамана, что крах Севера случится со дня на день и страну ждёт «выигрыш джекпота» в виде спонтанного объединения, вызвала в Пхеньяне не ярость, как обычно, а что-то вроде брезгливости. Стало похоже, что консервативная идеология, заложенная её отцом, выдохлась и закостенела, утратила позитивный заряд – целеустремлённости, настойчивости, дисциплины ради развития, который был в ней изначально. Одновременно пышным цветом расцвели зловредные сорняки, имманентные её политической системе – коррупция, кумовство, негибкость, волюнтаризм.

Пак Кын Хе фактически была свергнута самим народом (в 2016 г. ей объявили импичмент), и «демократы» в лице Мун Чжэ Ина «подобрали» власть. Тем не менее политическая и экономическая элита страны, замкнутая на консерваторов и выходцев из Ённама, продолжала, пусть за кулисами, удерживать господствующие позиции и лишь выжидала часа для возврата к формальной политической власти. Правда, сильные политические лидеры, как и во всём западом мире, как-то повывелись, а потому на выборах 2022 г. кандидатом оказался случайный человек – Юн Сок Ёль.

Новое начальство

Ничего хорошего от правления нового президента, в отличие от некоторых более благодушно настроенных корееведов, автор этих строк не ждал. Достаточно было посмотреть на послужной список и подробности биографии. И в прокуратуре, и в политике он оставался неуживчивым одиночкой, «белой вороной». Назначение его на пост генпрокурора президентом-демократом Мун Чжэ Ином (чтобы посадить бывших президентов-консерваторов Ли Мён Бака и Пак Кын Хе) не сделало его более склонным к компромиссам, скандалы и конфликты сопровождали всю его карьеру до отставки в 2021 году. В ходе президентской кампании выдвигались достаточно странные лозунги, выяснялись неприятные подробности, но маятник предпочтений избирателей качнулся на 0,7 процента в его пользу (как утверждают критики России, свою роль в «поправении» электората сыграло начало специальной военной операции – то есть глобальная повестка вмешалась уже тогда…).

Юн, которого в начале срока называли «нетипичным» консерватором из-за случайности его прихода в политику, по словам Ильи Дьячкова, стал проводить действительно нетипичную линию, которая «оказалась не мягче, а жёстче консерваторского “стандарта”, а во внешнеполитической сфере его ястребиная позиция заставила вспомнить о самых мрачных периодах холодной войны». Победив с минимальным перевесом, он не стал пытаться искать компромиссы с демократической оппозицией, а, напротив, начал всеми силами вызвать её на бой, показав своим сторонникам не принципиальность, а лишь драчливость и упрямство.

Администрацию, составленную из друзей и соратников Юна по прокурорской службе, сотрясали скандалы. Большие имиджевые проблемы были связаны с его супругой с 2012 г. – Ким Гон Хи. Её обвиняли и в манипуляциях акциями, которые она якобы совершала до 2012 г., в академическом плагиате и лжи об образовании. Особый резонанс вызвала история о получении в подарок дорогостоящей сумочки от Диора[2]. Она использовала положение первой леди для назначений своих малоквалифицированных протеже на важные должности, вмешивалась в государственные дела. Президентскую чету окружали пророки, шаманы, предсказатели. В 2024 г. страну потряс скандал вокруг политтехнолога Мён Тхэ Гюна (он тоже говорил, что является предсказателем), который открыто продвигал своих платных клиентов на высокие должности за счёт связей с «первой леди».

Нельзя не отметить, что Юн был крайне удобен для Соединённых Штатов. Пожалуй, столь проамерикански настроенного президента в фактически полностью зависимой от США Южной Корее не было со времён посаженного на престол после основания РК американцами Ли Сын Мана. Юн не уставал клясться в преклонении перед «либеральной демократией» и западными ценностями, неустанно трудился для «укрепления союза РК и США, расширения сферы деятельности альянса…». Вашингтон и Сеул заметно усилили военно-политическое взаимодействие, привнесли в него ядерный компонент за счёт создания Группы ядерных консультаций (NCG). В Сеуле это интерпретируют как фактическое участие РК в ядерном сдерживании в регионе.

Высоко ценили в байденовском Вашингтоне и ненависть Юна к Северной Корее. Он видел в КНДР угрозу не только для Юга, но и для всего «свободного мира», ставя во главу угла противодействие, давление, а в качестве конечной цели – демонтаж северокорейской государственности. В августе 2024 г. Юн представил доктрину объединения Корейского полуострова, названную «объединением на основе свободы» – объединена страна должна быть на основе либерально-демократической системы южнокорейского образца. То есть путём смены режима на Севере и де-факто оккупации его Югом, чтобы получилась «большая Республика Корея». Политика Юна не северном направлении была беспрецедентно ожесточённой и провокационной, международные акции по давлению в отношении КНДР достигли невиданной активности, военные манёвры весьма провокационного характера (тренировка высадки десантов, ударов по центрам принятия решений, операции по «обезглавливанию режима») в период правления консерваторов проводились регулярно. Были и более опасные планы: по словам российского посла, ссылающегося на сообщения СМИ, «некоторые военные руководители РК хотели спровоцировать КНДР на жёсткие меры реагирования, чтобы под этим предлогом реализовать внутриполитические планы по введению чрезвычайного положения».

К числу достижений Юн относит и создание «треугольника» США – Япония – Южная Корея. Юн пренебрег настроениями корейского народа, протестами оппозиции, даже проигнорировал один из ключевых идеологических постулатов корейского консерватизма, отказавшись от исторических претензий за преступления Японии в период колониального господства в Корее. Закреплённый в решениях трёхстороннего саммита в Кэмп-Дэвиде в августе 2023 г. военно-политический треугольник получил значительное развитие в 2024 году. Созданы механизмы взаимодействия, в том числе в стратегической области, проводятся совместные военные учения, в июле 2024 г. подписаны «Руководящие принципы по ядерному сдерживанию и ядерным операциям на Корейском полуострове». Последний трёхсторонний саммит на полях «двадцатки» в ноябре подтвердил стремление к дальнейшей институционализации альянса, создаются соответствующие структуры, приспешники Юна, несмотря на реальную угрозу импичмента, поспешили «зацементировать» союз, чтобы «связать» Трампа договорённостями и продолжить развитие альянса.

Вся эта активность мотивировалась «возросшей угрозой» со стороны КНДР, особенно в контексте российско-северокорейского сотрудничества, даже вымыслами о «северном военном союзе КНР – Россия – КНДР».

Юн встал полностью на американские позиции в вопросе о конфликте на Украине, с 2023 г. согласился на усиление санкций в отношении России, на непрямые поставки южнокорейских вооружений и боеприпасов на украинский фронт. Заключение РФ договора с КНДР в июне 2024 г., информация о поставках оружия из КНДР в Россию и участии северокорейских военных в оборонительных действиях в России вызвали в Сеуле шок. После подписания договора Юн решил «наказать» Москву, введя новые санкции, пригрозив началом прямых поставок оружия Украине (впрочем, тут же оговорившись, что это будет зависеть от «уровня и содержания военного сотрудничества между Россией и КНДР», а будущее отношений между РК и Россией «полностью зависит от действий России»).

Политические отношения с Россией оказались на грани разрыва, а экономическое присутствие южнокорейского бизнеса на российском рынке – сведено к минимуму c большими для него потерями. В относительно «досанкционном» 2021 г. товарооборот между странами составлял 27,3 млрд долларов, в 2023 г. он сократился на 45 процентов – до 15 млрд долларов, в 2024 г. – ещё почти на четверть (–24 процента), до 11,4 млрд долларов: отечественный экспорт – на 22,7 процента, до без малого 6,9 млрд долларов, а импорт из РК – на 25,6 процента, до 4,5 млрд долларов. При этом южнокорейский бизнес практически полностью утратил присутствие на российском автомобильном рынке, где его доля в 2021 г. достигала 23,8 процента, и потерял лидирующие позиции в сфере мобильных устройств связи и бытовой техники. Доля России в южнокорейском импорте упала вдвое – до 1,4 процента, а доля РК в российском экспорте снизилась почти втрое – до 2,2 процента.

Ухудшились отношения и с КНР. Китай обеспокоен размещением системы THAAD в РК, считая, что эта система может угрожать его безопасности, что привело к экономическим санкциям в прошлом. Китай недоволен и расширением военно-политических связей между Южной Кореей и США, частыми учениями, враждебностью Сеула к КНДР и угрозами в её адрес. Попытки Юна обвинить Китай, что он стоит за «антиправительственными действиями оппозиции» явно перешли грань нормальных отношений. Вероятно, долгосрочный эффект для Пекина и Сеула будет иметь осознание того, каково истинное отношение значительной части корейцев к Китаю (раз соображения о его вовлечённости в внутриполитическое противостояние воспринято столь серьёзно).

Однако ослабление позиций правительства консерваторов связано не только (да и не столько) с внешне-, но и с внутриполитическими решениями. Попытки антинародных трудовых реформ, борьба с врачами, приведшая к фактическому параличу системы здравоохранения, «раскачали лодку». Приговором стали итоги парламентских выборов в апреле 2024 г., когда демократы получили 170 мест в Национальном собрании, а в целом оппозиционные партии заняли 192 кресла, немного не дотянув до квалифицированного большинства в двести мест. Однако ситуация стала патовой: парламентское большинство принимало законопроекты и пыталось объявить импичмент министрам, президент пользовался своим правом вето. Консерваторы обвинили оппозицию в инициировании 29 вотумов недоверия различным чиновникам, 23 инициатив о проведении расследований на уровне спецпрокурора, 38 запросов на пересмотр законопроектов, многочисленных заслушиваниях в связи с злоупотреблениями полномочий, сокращением бюджета и так далее, парализовавших деятельность правительства и администрации, что интерпретировалось как «покушение на три главных столпа Южной Кореи – либеральную демократию, рыночную экономику и альянс с США».

Переворот, которого не было

Юн Сок Ёль и его окружение, однако, стали объяснять не устроившие их итоги выборов фальсификациями в избирательных органах, намекая, что за ними стоят «просеверокорейские силы» и даже китайцы. Именно «выяснение истины» путём захвата Центризбиркома было названо одной из целей объявления военного положения.

Не будем рассматривать многократно описанную попытку путча, напомним лишь о канве. Неожиданно поздно вечером 3 декабря 2024 г. Юн Сок Ёль в телеобращении объявил о введении военного положения, обвинив Демократическую партию в симпатиях к КНДР и антигосударственной деятельности. По его версии, «антигосударственные элементы» – то есть оппозиция и «просеверокорейские силы» «парализуют работу государства», пытаясь объявить импичмент высокопоставленным чиновниками. Несмотря на приказ спецназовцам и полиции помешать депутатам войти в здание Национального собрания, 190 парламентариев смогли туда прорваться и единогласно проголосовали за отмену военного положения, так что спустя шесть часов президент согласился его отменить.

«Недопереворот» высветил идейный, профессиональный и организационный кризис в консервативном правящем истеблишменте, во всяком случае – в приведённой консерваторами к власти группировке.

Подготовка и исполнение мер по введению военного положения напоминает плохой сценарий дешёвого корейского боевика, где причудливо сплелись шаманы, гадатели, теневые советчики, заговоры за гамбургерами...

Достоянием гласности стали и замыслы «заговорщиков» спровоцировать Северную Корею на военные акции в спорной акватории Жёлтого моря, чтобы оправдать введение военного положение (то есть рискнуть реальной войной); имеются подозрения, что направление на Север дрона в октябре 2024 г. также было осуществлено военными по приказу свыше с целью спровоцировать кризис.

Вся история с военным положением и смещением Юна серьёзно подорвала позиции консерваторов, многие наблюдатели расценили происходящее как свидетельство морально-идеологического банкротства правых. Напомним, что предшественница Юна по консервативному лагерю на посту президента Пак Кын Хе тоже была снята с должности и оказалась в тюрьме не в последнюю очередь за связь с «шаманкой» Чхве Сун Силь. Окрепли и циничные воззрения на «демократию» южнокорейского образца как на ширму, прикрывающую схватку без правил между беспринципными политиканами и соперничающими кликами. А всё, что мешает этой схватке, – уже не демократия, то есть «власть народа», а «популизм». Многие аналитики считают, что Республике Корея предстоит проделать серьёзную работу по обновлению и очищению своей политической системы.

О неразрешённости кризиса свидетельствуют и стремление Юна и его команды удержаться у власти путём юридического крючкотворства, попыток вооружённого сопротивления аресту, а также медийных манипуляций. Неожиданно успешными стали действия по мобилизации самых реакционных и маргинальных элементов – от престарелых противников коммунизма до юных ультраправых (так называемых «белых касок», «Молодёжной группы по борьбе с коммунизмом»). Церковники и ультраправые продолжают финансировать многочисленные митинги в поддержку Юна, на которых под корейскими и американскими флагами призывают и к аресту нынешнего лидера демократов Ли Джэ Мёна, а также бывшего президента Мун Чжэ Ина, и к получению Южной Кореей собственного ядерного оружия во имя борьбы с коммунизмом.

Феномен возрождения поддержки консерваторов после столь оглушительного фиаско их ставленника ещё требует всестороннего анализа, что не входит в задачи данной статьи. Однако трудно не обратить внимание на некоторые неожиданные моменты.

Во-первых, это увязка происходящего в Южной Корее с глобальной повесткой. Главное – «китайский фактор». Аргументация Юна и правоконсерваторов взывает к инстинктивной исторической боязни и неприязни корейцев к Китаю, якобы стоящему за оппозицией с целью «подорвать либеральную демократию». Главным же символом веры для сторонников Юна остаётся Америка, и борьба за Юна воспринимается как защита мирового порядка во главе с США.

Во-вторых, группой поддержки Юна стали молодые мужчины, которые нашли в нём выразителя антинеолиберальной повестки по гендерным вопросам, которая в патриархальной, по сути, Корее выглядит особенно искусственно. Поддерживают Юна, в том числе организационно, правохристианские церкви (точнее – секты), которые играют в корейском обществе серьёзную консолидирующую роль.

Представляется, что социальная база консерватизма, особенно его прозападной антикоммунистической составляющей (а сторонник консерваторов из глубинки не делает разницы между Китаем 1950-х гг. и современным, между СССР и Россией) в Южной Корее ещё будет давать всходы много лет. Но электоральная база консерваторов продолжит сокращаться, хотя региональный фактор по-прежнему станет предопределять электоральное поведение значительной части населения (голосуем за земляка).

Перспективы диалога: позиция Сеула

Как строить отношения с поменявшей руководство Кореей? С приходом к власти «демократов» у России появляется шанс списать проблемы, возникшие в двусторонних отношениях после 2015 г. и особенно в период правления Юн Сок Ёля, на обанкротившихся в своей стратегии консерваторов. Однако не надо самообольщаться. Кардинально развернуть отношения с Россией к лучшему и «демократы» вряд ли смогут, даже если сильно захотят.

Сами руководители «демократов» считают, что инициатива к нормализации отношений должна исходить от России.

Предпосылками к такой нормализации они считают:

1. Улучшение отношений между Россией и США (включая, например, возобновление переговоров по стратегическим вооружениям, смягчение санкционного режима и тому подобное). РК в этом случае, мол, без колебания последует американскому примеру.
2. Окончание военных действий на Украине, достижение мира.
3. Прекращение военного и военно-технического сотрудничества между Россией и КНДР (иные виды сотрудничества, как можно надеяться, хотя и вызывают аллергию у южнокорейцев, так как «укрепляют северокорейский режим», но могут и не быть непреодолимым препятствием для прогрессистского правительства РК).
4. Возвращение России к «денуклеаризационной» повестке в отношении КНДР. Позиция России о том, что «вопрос денуклеаризации закрыт», неприемлема для любого сеульского руководства, так как данный вопрос весьма чувствителен и для внутренней политики РК. Практически все руководители консервативной партии – за создание РК собственного ядерного оружия (эту идею поддерживает 74 процента населения). Не секрет, что настроения в пользу собственного ядерного оружия стали распространяться в РК по мере наращивания КНДР ракетно-ядерного потенциала и фактического обретения ею потенциала второго (ответного) удара, который был призван сдерживать США от нанесения ядерного удара по КНДР в случае её агрессии против Юга.

Демократическая партия – против (хотя многие её члены в глубине души разделяют эту идею), но если Россия продолжит утверждать невозможность денуклеаризации Корейского полуострова, а администрация Трампа будет придерживаться принципа «стратегической неопределённости» в вопросах ядерной безопасности на полуострове (касательно, например, приверженности США «ядерному зонтику» для РК), и демократы вынуждены будут изменить свою позицию по ядерному вопросу по электоральным соображениям.

5. Признание Россией позиции РК по проблеме объединения Кореи. Вопрос носит эмоциональный характер для значительной части электората, хотя демократы в отличие от консерваторов выступают за сотрудничество с Севером, но видят его как путь к объединению (несмотря даже на то, что население РК постепенно теряет интерес к объединению), а не к закреплению раскола на две страны. Если Россия не будет поддерживать объединение, это вызовет негативные эмоции среди общественности РК.

Первые три «условия» взаимосвязаны и достижение решений по ним, как мы надеемся, возможно, хотя и зависит не столько от России, сколько от наших противников.

Россия заинтересована и в сохранении режима нераспространения, не признаёт КНДР ядерным государством, но исходит из позиций реализма.

Что касается новых подходов Севера к проблеме объединения, автору сосуществование двух международно-признанных государств на полуострове кажется более реалистичным, чем их гипотетическое объединение. Но официальные российские подходы состоят в том, что решение этих вопросов – дело корейского народа и двух корейских государств. Оно должно быть осуществлено без вмешательства извне, а мы поддержим их выбор.

На практике Россия рассматривает отношения с двумя Кореями независимо друг от друга.

Главный раздражитель во взаимоотношениях Москвы и Сеула – по-прежнему Северная Корея, как бы мы ни протестовали против такой увязки. В связи со сближением в Пхеньяном и тем более вовлечением его в украинский конфликт реакция южан на наше союзничество стала невиданно болезненной, эмоционально и идеологически окрашенной.

Перспективы диалога: позиция Москвы

Наверное, стоит подробно и спокойно разъяснить российское понимание ситуации на Корейском полуострове с учётом того, что с начала 2024 г. КНДР стала исходить из нежелательности и бесперспективности объединения с Югом и рассматривает отношения между Севером и Югом как взаимодействие двух враждебных государств, находящихся в состоянии войны.

Напомним, что в декабре 2023 г. Ким Чен Ын отметил, что использование терминов, подразумевающих единство нации, вводит в заблуждение, и предложил исключить из Конституции КНДР положения, касающиеся воссоединения и примирения. По нашему мнению, тем самым открывается перспектива для равноправного диалога сторон с перспективой снижения напряжённости между двумя ныне враждебными соседями в случае, если будут учтены озабоченности каждого из них. Это знаменовало бы переход от «холодной войны» к «холодному миру».

Однако вслух это корейцам говорить не стоит – для среднего южнокорейца вера (часто скрытая в глубине души), что Южная Корея рано или поздно каким-то чудом, скорее всего, при помощи Америки, сведёт исторические счёты и одолеет «северокорейских коммунистических бандитов» – одна из основ идентичности. Выражающие сомнение в этом становятся «нерукопожатными». Пусть в этом вопросе в последнее время начинает появляться больше реализма, пока не пройдена фаза внутренних споров и иностранцам, тем более тем, которые, как считают в РК, несут ответственность за раскол Кореи, лучше с советами не вмешиваться.

Особую ревность и возмущение вызывает в Сеуле информация о вовлечённости северокорейских войск в бои с украинцами. Для южан использование «рабов» из «государства-парии», своего злейшего врага, эквивалентно тягчайшему из грехов, после чего с «грешником» даже и не стоит иметь никаких дел. Примешиваются и опасения насчет того, что, получив взамен российские военные технологии и набравшись боевого опыта, армия КНДР может двинуться на Юг.

С точки зрения реальной оценки ситуации и её перспектив Россия не принимает всерьёз опасений о том, что что Ким готовится к войне с Югом, а направление им войск в Россию к линии фронта – попытка набраться боевого опыта именно для этого. Вместе с тем мы должны учитывать озабоченности южнокорейских партнеров по поводу действий КНДР и проявлять готовность к консультациям по этому поводу.

Придётся аргументированно, с фактами в руках, доказывать Сеулу, что направление Пхеньяном вооружений и войск в Россию никак не отражается не безопасности РК и в целом российское сотрудничество с КНДР не направлено против интересов и безопасности РК. И не будет направлено, если Сеул не станет совершать недружелюбные действия в отношении России.

Россия исходит из законности и исторической определённости существования двух корейских государств и намерена сотрудничать с каждым независимо от другого. Восстановления связей с КНДР, близким соседом и на сегодня единственным союзником в «дальнем зарубежье» – вещь естественная и досады вызывать не должна.

Именно поэтому неприемлемы попытки подрыва КНДР со стороны РК или агрессии против неё, и Россия приветствовала бы смену подходов. Как представляется, миссия «демократических» властей как раз и состоит в том, чтобы пересмотреть, наконец, парадигму отношений с Севером на основе новых реалий на полуострове и в мире, дистанцироваться от предложенной консерваторами доктрины «объединения на основе либеральной демократии» – то есть путём поглощения Севера.

Важно добиться понимания южнокорейскими политическими кругами и общественностью того, что курс консерваторов в отношении России по поводу её связей с Севером был предвзятым, необъективным, проводился в угоду США, а не в интересах самой Кореи и потому обанкротился.

Хорошо ещё, что режим Юна не успел пойти на поставки летального оружия Украине, что имело бы необратимые последствия для безопасности РК в случае предоставления КНДР российских оборонных технологий.

Трезвомыслящие южнокорейцы готовы к пониманию, что конфликт на Украине – не их война. Достаточно привести географический аргумент, хорошо понимаемый корейцами: война идёт на границах России, а не на американском континенте и не в Азии.

Россия во взаимодействии с КНДР всегда исходила и будет исходить из нежелательности нарушения военного баланса и «конфронтационной стабильности» на Корейском полуострове. Её действия никогда не будут направлены на подрыв безопасности ни КНДР, ни РК. Россия всегда придерживается принципа неделимости безопасности и стремится к урегулированию существующих на полуострове и вокруг него проблем политико-дипломатическим путём.

Более того, с изменением политической ситуации и смены власти и в США, и в РК, Россия готова выдвинуть новые дипломатические инициативы. Нас также волнует ядерная проблема и мы хотели бы предотвратить дальнейший ущерб режиму нераспространения. Однако делать «денуклеаризацию» КНДР условием разговора бесперспективно, а отсутствие диалога и попыток найти развязки в вопросе стратегической стабильности – не в интересах самой Южной Кореи. В США всё чаще говорят о важности разговора о контроле над вооружениями как первого этапа ограничения ядерной гонки. Россия, наверное, была бы заинтересована в этом.

Можно было бы начать с консультаций по корейской проблеме в рамках только постоянных членов СБ ООН (США, Россия, Китай) и двигаться к многостороннему формату на основе консенсуса. Опираясь на общее понимание, что, хотя полная денуклеаризация остаётся отдалённой целью, становление как многостороннего, так и двустороннего диалога имеет решающее значение для устранения непосредственных рисков и укрепления долгосрочной стабильности.

В настоящее время предоставляются неожиданные возможности для вовлечения России, Китая и США во взаимодействие по корейской проблеме:

• Отношения Вашингтона и Сеула испытывают беспрецедентный стресс из-за турбулентности в руководстве РК, возможных проблем в экономике и в вопросе о гарантиях безопасности с администрацией Трампа, возможного торможения в отношениях с Японией и трёхстороннем союзе.
• Охлаждение отношений КНДР с КНР: политический диалог почти прекращён, северокорейцы практически в открытую критикуют Китай за «соглашательство», демонстративно игнорируют китайские интересы. Россия должна содействовать Китаю в сохранении контроля над корейской ситуацией, а не пытаться «выдавить» его, что было бы неэффективно и неразумно с точки зрения стратегических отношений и вело бы к подрыву доверия.
• Приближение «момента истины» в украинском конфликте. Его завершение на выгодных для России условиях позволило бы России и Китаю с выигрышных позиций выступать и в других сложных вопросах геополитической повестки, выторговывая благоприятные условия, которые могут больше не представиться. Корейская ситуация – объективная возможность для Китая и России выступить единым фронтом в диалоге с США.
• Беспрецедентная близость отношений Москвы и Пхеньяна, позволяющая обмениваться уступкам в духе союзничества.

Безусловно, есть и противодействующие факторы. Среди них:

• Линия администрации Трампа на корейском направлении, которая чревата неожиданностями, возможным стремлением Трампа «получить лавры» миротворца при неготовности Ким Чен Ына на значимые уступки. Особо негативную роль сыграло бы внесение в повестку неприемлемой для КНДР темы «денуклеаризации».
• Возможно, негативная позиция КНДР, считающей доблестью игнорирование дипломатических «уловок», уповающей на «фактор силы». Впрочем, если на должном уровне и убедительно разъяснить лидерам страны преимущество, которое потенциально может дать КНДР фактическое признание её в качестве единственного безальтернативного актора, с которым можно определить структуру безопасности на Корейском полуострове, Ким может решить использовать этот шанс. Иными словами, до руководства КНДР стоит доносить мысль о том, что участие КНДР вместе с США, Китаем и Россией – необходимое и достаточное условие, чтобы решить ядерную проблему и проблемы структуры безопасности, все прочие будут к этому вынуждены приспособиться. По информации автора, китайская сторона также разделяет эту идею.
• Фактор Южной Кореи, для которой (даже и при демократической администрации) непереносима мысль об укреплении позиций КНДР, её «выигрыше», получению Пхеньяном выгод от союза с Россией. Вмешательство РК в процесс поиска минимально приемлемого компромисса в рамках «четырёхугольника» (к тому же переводящее КНДР на положение обороняющегося) сорвало бы весь процесс. Остаётся надеяться, что Трамп сможет проявить достаточно решимости, чтобы «хвост не вилял собакой». Однако способствовать улучшению российско-корейских отношений это не будет.
• Желание Японии войти в диалог со своей двусторонней повесткой («проблема похищенных»), что США будет трудно игнорировать.

Перспективы двухсторонних отношений

В период администрации Юна Россия проявляла сдержанность, старалась минимально реагировать на враждебные выпады Юн Сок Ёля и его приспешников. Более того, она действовала в примирительном духе. Владимир Путин в инициативном порядке в начале июня 2024 г. похвалил РК за отсутствие прямых поставок оружия из Кореи в зону конфликта в Украине и выразил надежду, «что достигнутый в прежние десятилетия уровень наших отношений всё-таки хотя бы отчасти сохранится для того, чтобы иметь возможность восстанавливать их в будущем». Остаётся верной оценка президента России, что «какого-то такого русофобского настроя в работе руководства Республики Корея на наблюдается». По сути, и специфических интересов к тому, чтобы «защитить демократию» в Европе и добиваться «стратегического поражения России» со стороны Запада у РК нет.

Если «демократы» оказались бы восприимчивы к российской аргументации и предприняли конкретные шаги, можно было бы подумать, чтобы в одностороннем порядке исключить РК из списка недружественных стран, дав понять, что снятие ряда наиболее одиозных санкций оценено по достоинству (но, учитывая корейский менталитет, не выдвигая это в качестве условия). Впрочем, некоторые из возможных будущих руководителей дают понять, что последний пакет санкций, введённый Юном в 2024 г. из-за «обиды» на российско-северокорейский договор, может быть также отменён в одностороннем порядке.

Мы также должны использовать настрой корейского бизнеса на восстановление позиций в России. Основных проблем, стоящих перед южнокорейскими экспортёрами на российском направлении, две: внешняя – финансовые ограничения, затрудняющие оплату с российской стороны; и внутренняя – ограничения со стороны властей РК на экспорт в РФ некоторых продуктов. С первой как некоторые южнокорейские, так и поставщики из других стран научились справляться, свидетельство тому – всё ещё значительные объёмы экспорта из РК в РФ. Вторая проблема решается практически исключительно политической волей южнокорейских властей.

С точки зрения логистики наиболее перспективное направление (при снятии части ограничений) – электроника и электротехника, эта продукция и сейчас поставляется через третьи страны (Центральной Азии и Южного Кавказа). Однако власти этих государств, как и фирмы-посредники, опасаются вторичных санкций, поэтому ограничивают поставки в Россию. Куда сложнее обстоит дело с крупногабаритной и более регулируемой техникой (строительной), автомобилями и судами. Необходимо снять имеющиеся ограничения, создать максимально благоприятные условия для южнокорейских предпринимателей в случае оздоровления политических подходов правящих кругов РК, и призвать южнокорейскую сторону к снятию своих ограничений. В авангарде «перезагрузки» российско-южнокорейского экономического взаимодействия, возможно, будет малый и средний бизнес в наименее «токсичных» областях сотрудничества (пищевая, текстильная и косметическая промышленность). Важно, чтобы эта перезагрузка имела вид двухстороннего, а не одностороннего движения. Некоторые стратегические проекты, например, касающиеся поставки энергоносителей, производства низкоуглеродного водорода на Сахалине, важные для экономики РК, могли бы послужить локомотивами реанимации сотрудничества.

Особое внимание надо уделить восстановлению и резкому наращиванию культурно-гуманитарного обменов, обменов между людьми, сделав Корею приоритетным направлением в продвижении российской «мягкой силы» в Азии, туризме. Примером отсутствия здесь русофобии является тот факт, что в 2024 г. РК посетило более 140 тысяч российских граждан, из них 106 тысяч в рамках безвизового режима. В РК регулярно проходят гастроли российских артистов, причём особой популярностью пользуются классическая музыка и балет. Приоритетным должен стать вопрос восстановления прямого авиасообщения, для начала с Владивостоком.

Корейская аудитория в целом, во всяком случае заметная её часть, достаточно податлива и к разъяснительной работе касательно источников международного кризиса и перспектив его решения, но пока малосведуща во многих исторических и политических аспектах российской действительности, что предоставляет обширные возможности для работы по самым разным направлениями – от искусства до «второго трека» научных обменов.

В перспективе возможно налаживание сотрудничество РК с БРИКС если не в качестве партнёра, то на селективной основе. В академических и деловых кругах страны имеются силы, заинтересованные в этом.

Нынешний, довольно волатильный, период всё же даёт шанс, чтобы Россия смогла сделать решительный шаг в направлении реализации базовой концепции корейской политики. То есть «стоять на двух ногах» на Корейском полуострове, поддерживать максимально близкие отношения с обеими странами независимо друг от друга. А также активно участвовать в многосторонних процессах по обеспечению безопасности и развития в Северо-Восточной Азии. Решительный сдвиг в отношениях с КНДР, укрепление наших позиций в корейских делах и возможность выстроить в данном регионе прагматичные отношения с нынешней администрацией США создают условия для нормализации связей с новым руководством РК на реалистичной основе.

Автор: Георгий Толорая, доктор экономических наук, профессор, главный научный сотрудник Центра мировой политики и стратегического анализа ИКСА РАН, заведующий Центра российской стратегии в Азии Института экономики РАН.

Английский вариант статьи с полным справочным аппаратом опубликован в журнале Russia in Global Affairs.