В июне этого года тогдашний премьер-министр Казахстана Карим Масимов в числе важнейших задач назвал увеличение добычи нефти в стране в 2016 г. на 1 млн тонн, с запанированных 74 млн до 75 миллионов. Ситуация в определяющем секторе казахстанской экономики в первом полугодии действительно складывалась тревожная. Экспорт, основу которого составляет сырая нефть, за январь-май упал на 31,8% от сопоставимого периода 2015 года. Необходимость экстренных мер очевидна. Однако даже если поручение премьера удастся выполнить и перевыполнить, «нефтяная картина» Казахстана все равно будет далеко не той, что рисовали в Астане большую часть постсоветской эпохи. И, исходя из этих планов, представляли социально-экономические и геополитические перспективы страны.
«Воображение – важнее знаний»
Прогнозы добычи и экспорта нефти, делавшиеся в 1990-е и до середины 2000-х гг. виднейшими казахскими официальными лицами – премьерами, вице-премьерами, министрами энергетики, руководителями госкомитета по инвестициям, главами национальной нефтяной компании и т.д. – вызывают сегодня удивление. Уже в 2006-2010 гг. предполагалось извлекать от 130 до 250 млн т/год. Основные надежды возлагались на нефть с казахстанского сектора каспийского моря (КСКМ). Согласно Государственной Программе освоения КСКМ, утвержденной президентом Назарбаевым в мае 2003 г., в 2009 г. в стране должно было добываться «свыше 92 млн т/год, в т. ч. с КСКМ – 21 млн т/год». А к 2012 г. соответственно 140 и 64 млн т/год. Это потребует, отмечалось в документе, строительства двух новых экспортных нефтепроводов: Актау – Баку (с подключением к системе Баку – Тбилиси – Джейхан) и Западный Казахстан – Китай, Казахстан – Туркмения – Иран.
На эту Госпрограмму и ее прогнозы стоит обратить особое внимание. В последнее время в Казахстане можно услышать мнение, что в те годы во власти понимали несбыточность озвучивавшихся прогнозов. Но, мол, делали их в рамках своеобразной политической пиар-стратегии, дабы привлечь побольше иностранных инвестиций, улучшить экономическую ситуацию, и добиться от Запада внешнеполитических гарантий безопасности в отношении возможного давления со стороны России и Китая. Теперь считается, что многие громкие заявления 1990-х были блефом. Известный экономист Канат Берентаев, один из наиболее адекватных экспертов, говорит: «Массированное присутствие западных капиталов в Казахстане – главная гарантия его безопасности. С этой задачей успешно справились, но, к сожалению, большинство инвестиций – в добывающем секторе, и то в нескольких крупных проектах. Рассчитывали, что Казахстан сможет стать процветающей страной, своего рода вторым Кувейтом. Но в международном разделении труда, которое уже закрепилось, ему отведена роль сырьевого придатка для развитых стран мира. Однако такая мотивировка сверхоптимистичных заявлений по будущей нефтедобыче сомнительна. Во-первых, Китай-то, все же, пришлось по крупному пустить в эту сферу национальной экономики: в последние годы на долю китайских компаний приходится примерно 20% от общей нефтедобычи в Казахстане (выходит, адресатом этой политики была только Россия?). Во-вторых, если в высоких кабинетах в Алматы, а потом в Астане, сами не верили в этот нефтяной блеф, то зачем составляли и утверждали Госпрограмму по освоению КСКМ? Не говоря уже о сугубо пропагандистских текстах, вроде Стратегии Казахстан-2030»?
Понять сейчас истоки того поистине нездорового оптимизма сложно. Тем более, что его не разделяли те немногие специалисты, кто реально занимался изучением нефтяного потенциала страны – казахстанские геологи-нефтяники. Самые квалифицированные эксперты, Айтмухаммед Абдулин и Эдгар Воцалевский, оценивали предельный стабильный уровень добычи нефти в стране в 70 млн т/год. При этом они настаивали на продолжении масштабных, финансируемых государством геологических изысканий. Но все это оказывалось вне «государственного тренда», с энтузиазмом подхваченного публицистами. В начале 2000-х гг. на одной из центральных улиц Астаны появилась реклама фирмы, производящей игрушки: «Воображение – важнее знаний!». Для меня этот слоган стал символом нефтяных амбиций.
Кинг-Конг в «Волшебном круге»
В последние десятилетия существования Советского Союза Казахстан по объемам нефтедобычи был на втором месте, между Россией и Азербайджаном. В 1991 г. в республике было добыто 26,6 млн т нефти и газового конденсата. Большая часть этого объема, 14,3 млн т, приходилось на Мангистаускую (бывшую при СССР Мангышлакской) область, где практически все месторождения были, мягко говоря, не молодыми. На нынешнего лидера добычи – Атыраускую (бывшую Гурьевскую) область, тогда приходилось 3,89 млн т – третье место среди областей Казахстана.
Уже в 1992 г. началось снижение нефтедобычи, сразу почти на 1 млн тонн. Минимальный объем получен в 1994 г. – 20,3 миллионов. А вернуться на уровень 1991 г. (официально), удалось лишь в 1999 году. Причину этого многолетнего снижения динамики один официальный документ объяснял так (цитирую по личному архиву): «В Мангистауской области добыча стала резко сокращаться в основном за счет месторождения Узень. Основной причиной… является следствие закачки холодной морской воды в продуктивные горизонты с целью увеличения добычи нефти. Поскольку нефть этого месторождения является высокопарафинистой, то закачка холодной воды привела к снижению температуры продуктивного пласта и нефти, в результате чего началась кристаллизация парафина, что снизило текучесть нефти… Нефть месторождения Каражанбас также имеет слабую текучесть из-за высокого содержания асфальто-смолистых веществ… Для ее добычи ранее применяли методы термического воздействия на пласт, однако после развала Союза этот метод не использовали в прежнем масштабе, поэтому добыча на этом месторождении стала снижаться».
Мне не удалось выяснить истинные причины тех ошибочных технологических решений, которые обрушили добычу нефти на Узене и Каражанбасе. Но не это главное. Главное: развитие определяющей сферы казахстанской экономики зависело от состояния одного – двух месторождений… Спасла страну конъюнктура мирового рынка. В марте 1999 г. средняя экспортная цена казахстанской нефти была рекордно низкой – 57,9 долларов за 1 тонну. Уже к концу года она выросла до 138 долларов, а к началу 2001 г. – до 183 долларов. Казахстан оказался спасен внешними факторами, буквально пролетев над пропастью: в 1998-1999 гг. в стране был небывало низкий урожай зерновых; на это время пришелся пик выплат по внешним займам; объем новых привлеченных инвестиций и кредитов был минимальным. Весь этот набор негатива перекрыла вдруг вздорожавшая нефть. В 2000 г. объем нефтедобычи в республике «скакнул» с 26,6 млн т до 35,3 млн тонн. Произошло это благодаря, опять же, одному месторождению – Тенгизскому.
Официальная пропаганда в числе важнейших достижений казахстанской власти называет приход компании «Шеврон» на тенгизское месторождение и однозначно увязывает это с нынешним политическим режимом. Однако переговоры с американской компанией начало советское правительство, во времена «среднего» Горбачёва. Назарбаеву они достались «по наследству». Американцы, придя с технологиями и капиталами, быстро запустили разработку гигантского и сложного Тенгиза в форме совместного предприятия, где казахстанская доля оказалась достаточно скромной. При этом американцы еще несколько лет пользовались скважинами, набуренными при СССР, экономя на одном из самых затратных процессов (непостижимым образом об этом на одном публичном мероприятии проговорился представитель СП «Тенгизшевройл», ТШО).
На наш взгляд, именно этот действительно беспрецедентный проект, сослужил Казахстану плохую службу (хотя собственно сам тенгизский проект здесь не при чем, вопрос в «интерпретациях»). Приход перворазрядной американской кампании в нефтедобывающую сферу только что получившей суверенитет республики – огромное искушение для только начинавших нарождаться геополитических амбиций. Абдуллина и Воцалевского слушать никто уже не хотел. Пришло время других прогнозов. Они и появились. А чуть позже просто хлынули.
Их делали и весьма ответственные ученые, например, академик Надир Надиров. В статье «Партнеры – зарубежные, выгода – казахстанская» (журнал «Экономика и жизнь», №3, 1994), он писал: «Прогнозы свидетельствуют, что в республике будут открыты новые тенгизы, новые моря нефти». Это – рефрен тогдашних экспертных и официальных заявлений, делавшихся на фоне постоянного снижения объемов геологоразведки. Стоит остановиться на одном моменте из статьи Надирова. Как отмечал автор, ожидаемая доля Казахстана в прибыли СП ТШО – 80,4%. Сегодня я не владею реальными цифрами, однако имею все основания сомневаться в реализации этих оптимистических планов. Хотя ТШО – крупнейший налогоплательщик в Казахстане. Все, как и в середине 1990-х гг.: важнейшая сфера экономики зависит от динамики одного месторождения. Капитальный ремонт на ТШО в 2014 г., занявший вместо планировавшихся 27 дней 37 дней, привел к снижению общей годовой добычи по стране на 2,4%.
В одном моменте с академиком Надировым нужно согласиться: все последующие нефтяные переговоры и контракты с иностранными кампаниями в Казахстане стали рассматриваться через «тенгизскую призму». Ожидаемые «новые моря нефти» стали фактором политики. А потом и фактором политической психологии. Не просто реальным, но и определяющим.
Могло ли быть иначе? Наверное, могло. Фатальная ошибка в оценке нефтяного потенциала Казахстана и скорости его мобилизации объясняется рядом субъективных и объективных обстоятельств. Что-то произошло из-за стремления игнорировать собственных экспертов и ученых (прошло немного времени, и в Казахстане была фактически ликвидирована Академия Наук в ее прежнем статусе). Наверное, что-то могло быть иначе, если бы костяк руководства страны составляли люди, вышедшие из нефтедобывающей сферы экономики. Во всяком случае, понять мотивы этой непостижимой некритичности в столь важном, поистине определяющем вопросе проще, если вспомнить принципы кадровой политики советской системы в регионах.
Что-то было, вероятно, очень умело подброшено из Вашингтона. Хотя я не являюсь ни профессиональным антиамериканистом, ни сторонником теории заговоров, но случайно ли идеологема «Казахстан – стратегический партнер США в Центральной Азии» возникла почти одновременно с тезисом о «второй Саудовской Аравии»? Так или иначе, крупнейшая ошибка в постсоветской истории Казахстана была сделана.
Вспоминается фраза героя кинофильма «Кинг-Конг» 1976 года: «Я уверен, что мы направляемся к самому большому месторождению нефти. Вот здесь, в «Волшебном круге»».
«Сердитая Россия»
Стоит отметить еще один момент, мало известный российской аудитории. По крайней мере до начала 2000-х гг. тема «большой нефти» в Казахстане довольно близко смыкалась со своего рода полемикой с Россией. В «около-официальном» дискурсе Астаны дело изображалось так, будто Запад жизненно зависит от нефтегазовых ресурсов Центральной Азии и, прежде всего, Казахстана, а Россия этим недовольна. Вот несколько цитат из казахстанских аналитических журналов середины 1990-х: «…По прогнозам многих специалистов, зависимость стран Европейского союза от экспорта нефти из региона Центральной Азии в ближайшие 25 лет резко возрастет». «…Особый предмет беспокойства России – богатейшие энергоресурсы Центральной Азии, и прежде всего нефть и газ Казахстана и Туркменистана». Даже столь глубокий и объективный аналитик, как первый директор Казахстанского Института стратегических исследований (КИСИ) при Президенте РК Умирсерик Касенов, писал в 1995 г.: «Яблоком раздора между Россией и остальными прикаспийскими государствами становятся обнаруженные на шельфе Каспийского моря несметные нефтяные сокровища».
Подобными оценками изобилуют выступления казахстанских экспертов, общественных деятелей и журналистов той поры. То есть, «большая нефть Казахстана» мыслилась не только как «пропуск» в мир супербогатых стран типа Саудовской Аравии, но и уникальный инструмент исторического переформатирования всего геополитического расклада на «Великой шахматной доске». Эта игра увлекала практически все страты политически активной части общества. Коммунисты требовали не допустить передачи казахстанских нефтяных богатств под контроль западного капитала. Националисты (вернее, их оппозиционная официальной Астане часть) предложили ретроспективный исторический взгляд на проблему. По заявлению одного из них, сделанному в 2010 г., отставка Динмухаммеда Кунаева и последовавшие за ней трагические события в декабре 1986 г. в Алма-Ате якобы были вызваны тем, что Горбачёв, узнав о несметном нефтяном потенциале казахстанского шельфа Каспия, хотел передать Гурьевскую область Российской Федерации. А Кунаев, мол, этому воспрепятствовал… Казахская каспийская нефть, ни единой капли которой еще никто не видел, начала виртуальную жизнь, «маркируя» и завтрашние планы, и оценки вчерашнего дня.
Интересно, что в пору премьерства Евгения Примакова напряженность вокруг разграничения на Каспии, во многом искусственная, была снята. Г-н Примаков тогда обронил фразу: «Некоторые считают, что там может быть второй Персидский залив, в чем я сомневаюсь». В Казахстане его не услышали.
Масштаб нефтяных амбиций настолько увлек казахский истеблишмент, что за обсуждением глобальных перспектив долгое время были отодвинуты на второй и третий план насущные задачи. Так Казахстан, добывающий нефти в разы больше, чем составляет его внутреннее потребление, и получивший в наследство от СССР три НПЗ, суммарная мощность которых тоже перекрывает потребности, до сих пор импортирует бензин.
Другой пример. В стране, где колоссальные надежды возлагались на разработку морских месторождений углеводородов, еще три года назад отсутствовала нормативно-правовая база, регламентирующая строительство морских нефтепроводов, связывающих месторождения на шельфе с сушей. Один из экспертов писал: «Кроме расширения возможностей поставок, нужно также вести речь о расширении надежности существующих систем транспортировки нефти и газа, сохранении их функциональности и поддержании производительности. Об этом обычно не говорят, хотя это очень серьезная задача. … Профильные ведомственные компании на эти задачи стали обращать внимание недавно, только в последние год-два начали об этом говорить в открытую. А до этого речь шла о формировании новых транспортных коридоров». Кашаганское месторождение, запущенное осенью 2013 года, было остановленное через несколько недель из-за утечки газа с трубопровода…
Что хранится в «каспийской кладовой»?
По кашаганской эпопее написано немало, в том числе и автором этой статьи. Что с проектом сегодня? В июне бывший премьер Масимов заявил: «Все переговоры проведены, необходимые решения приняты. Вам вместе с консорциумом нужно довести все до логического конца, чтобы в октябре Кашаган был запущен». Учитывая политическую значимость проекта и огромные имиджевые издержки из-за его многолетней «одиссеи», можно предположить, что в свете актуализирующийся проблемы транзита власти, добычу таки начнут. В каком масштабе и как скоро – вопрос открытый, если вспомнить заявления министра нефти Сауата Мынбаева в 2013 г. о том, что «нижний порог окупаемости добычи нефти на месторождении Кашаган составляет 90-100 долларов за баррель». А ведь с тех пор этот порог только вырос в виду дорогостоящих работ по исправлению проблем, остановивших проект 3 года назад.
Поможет ли запуск Кашагана казахстанской экономике? Большинство экспертов считает, что если и поможет, то очень нескоро. Красноречивый заголовок – «Про прибыль с Кашагана рекомендовано пока забыть». Не ждут роста добычи в республике даже в случае запуска проекта и в ОПЕК. А рейтинговое агентство Standard&Poors (S&P) еще год назад перестало учитывать Кашаганский проект среди факторов, принимаемых во внимание при прогнозировании экономического роста Казахстана. Представитель агентства Карен Вартапетов тогда сказал: «Мы перестали уже смотреть оптимистически на этот проект, потому что он не раз откладывался». В то же время казахстанские власти уже после первого неудачного запуска Кашагана заявляли, что верят в большую и скорую эффективность проекта.
Как говорится, время покажет. В конце концов, происходящее в последние пять лет снижение добычи нефти в Казахстане не связано с Кашаганом. Вызвано оно иногда частными причинами, как упомянутая выше затяжка с ремонтом на ТШО, но чаще опасным трендом – на старых месторождениях, коих в Казахстане большинство, растет себестоимость добычи. Применение в 2000-е гг. новых технологий дало на время эффект, но это время прошло. Тем более, в периоды падения мировых цен. Средняя себестоимость нефтедобычи в стране составляет 50 долларов за баррель, с разбросом от 25 долларов у крупнейшего СП ТШО до 71 доллара за баррель у собственно казахстанских компаний.
В середине лета 2016 г. между правительством и акционерами ТШО было достигнуто соглашение о расширении проекта, что должно через несколько лет повысить объем добычи на Тенгизе на 12 млн т/год. Это, безусловно, хорошая новость. Но на вопрос – что будет через 3-5 лет с казахстанской нефтяной «корзиной» ответить сложно и с учетом этого проекта: ведь неизвестно, как быстро будет сокращаться добыча на старых месторождениях? Насколько сумеет компенсировать общее снижение «прибыток» на Тенгизе?
За постсоветские годы серьезных открытий нефтегазовых ресурсов на суше Казахстана не сделано. Потерпели фиаско геологоразведочные работы в Павлодарском Прииртышье, в Приаралье ничем закончились работы японской компании. Казахстанские геологи спорят о возможности новых серьезных открытий. Нужны крупномасштабные изыскательские работы, а это требует денег. В этом смысле ситуация с ресурсной базой в Казахстане хуже, чем в России. Все более или менее обоснованные надежды связываются с шельфом Каспия. Но и там уже есть длинный список неудач. Академик Надиров так комментировал их (газета «Панорама», Алма-Ата, №37, 2011, «Ученые обсудили причины ряда провальных поисков нефти на Каспии»): «Мы гордились, что именно казахстанский сектор шельфа – самый богатый нефтью. В последние годы велось разведочное бурение на таких площадях, как Аташ, Курмангазы, Тюб-Караган, Жанбай. С помощью классических методов уже подсчитали запасы, например, на Курмангазы в 900 млн тонн извлекаемой нефти. На бурение двух разведочных скважин истрачено 300 млн долларов. На Аташе ожидали 39 млн т извлекаемых запасов, 120 млн тонн – геологических. Истратили на бурение 50 млн долларов. Похожая картина была и с Тюб-Караганом. И вот на днях все эти четыре проекта официально решением “КазМунайГаза” закрыты. Перспектив нет, все скважины пусты. И никто за это не отвечает».
Сегодня, спустя 13 лет после выхода Госпрограммы по освоению нефтегазовых ресурсов казахстанского сектора каспийского моря (КСКМ) нет даже ясности с их объемом. Известный казахстанский экономист Арыстан Есентугелов говорил еще 10 лет назад (до большинства упомянутых академиком Надировым шельфовых провалов!), что официальные данные носят предварительный характер: «Запасы нефти КСКМ еще не получили подтверждения иностранными компаниями, входящими в консорциум по разработке северного шельфа Каспия. Они, в отличие от казахстанской власти и нефтяной компании (выделено нами – Я.Р.), ведут себя сдержанно в таких вопросах, не любят распространяться, пока не закончены все разведывательные операции, предусмотренные в проектах. Вся вышеприведенная информация о запасах нефти в КСКМ отражает лишь результаты бурения первых скважин, что далеко недостаточно для оптимистических заявлений о том, что казахстанская часть Каспийского шельфа является богатейшей нефтегазовой кладовой. Возможно, так и есть, но это еще надо доказать результатами бурения всего необходимого количества скважин на различных месторождениях на шельфе казахстанского сектора Каспийского моря».
«Оливиновый пояс» по-казахстански
Сегодня, спустя почти 20 лет с начала истории «большой казахской нефти», если отсчитывать ее от визита президента Назарбаева в Вашингтон в 1997 г. и подписания там «глобальных нефтяных контрактов» (по определению казахстанских СМИ), ситуация в казахстанской «нефтянке» выглядит сложной и запутанной. Локомотив отрасли – тенгизский проект – реализован на месторождениях, открытых при СССР и в результате переговоров с американской кампанией, начатых Горбачёвым. Перспективы каспийской нефти в казахстанском секторе шельфа неясны, а практически все прогнозы уже лопнули. У этой истории сегодня видны все признаки гигантской «панамы».
Интересно, что по инерции движение продолжается в том же направлении. Именно так можно расценивать идею пробурить сверхглубокую скважину под названием «Евразия». Один из ведущих казахстанских нефтяников Балтабек Куандыков считает, что через 20-30 лет в стране начнется падение добычи нефти, и скважина поможет предотвратить эту проблему. Неясно, правда, как можно быть уверенным, что дорогостоящие работы дадут положительный результат. Впрочем, если подходить к идее с той же точки зрения, с которой инженер Гарин «бурил» землю чтобы добраться до «оливинового пояса»… В середине 1990-х г-н Куандыков предрекал, что через 10 лет в Казахстане будет добываться «как минимум 125, а то и 170 млн тонн».
Но нельзя сказать, что эйфорические ожидания последних двух десятилетий прошли бесследно. Они породили проблему больших ожиданий как разных слоев элит, так и населения. Социологические опросы в 2000-х фиксировали очень высокую степень социального оптимизма и уверенности в будущем у граждан Казахстана. И очень высокий уровень «индекса национальной самооценки». Социологи порой сталкивались с непониманием опрашиваемых – «почему в исследовании вы сравниваете нас Киргизией? Сравнивайте с Германией!». Это, конечно, отчасти было результатом относительно продолжительного экономического роста «нулевых» годов на высоких ценах на нефть, но и – ожиданий куда большего процветания, выхода на уровень «второго» Кувейта и Саудовской Аравии.
В 2014 г. специалист по связям с общественностью Ерлан Аскарбеков в интервью казахстанскому СМИ заявил: «Если взять все полезные ископаемые под казахстанской землей извлекаемые – не предполагаемые, а извлекаемые – и перемножить на рыночную цену: это от 8 до 10 триллионов долларов. Я прошу вас осознать эту сумму! Денег на планете 60 триллионов. В Ливии – один триллион. Так что Казахстан перешел дорожку всем 203 остальным государствам на этой планете». Это слова не студента-третьекурсника, а известного и влиятельного в информационном пространстве Казахстана человека.
* * *
Очевидно, что в условиях фактического банкротства мега-идеи экономического рывка за счет каспийской нефти, Казахстану предстоит либо очень быстро (при чем, без права на ошибку) искать некую новую стратегию экономической и социальной модернизации, либо отказываться от планов на нее. Последнее опасно, учитывая нарастающие вызовы и риски в Центральной Азии. На наш взгляд, серьезно ухудшает ситуацию то, что эта задача совпадает с эпохой транзита власти. И с еще не ушедшими, сверхоптимистическими ожиданиями «большой нефти».
