Данная статья является главой из книги «Что пошло не так?», которая готовится к публикации в издательстве «Олимп-Бизнес» и выйдет в свет в 2003 году. Текст печатается в журнальной редакции.
В течение XX века Ближнему Востоку и всем исламским странам стало совершенно ясно: что-то происходит не так. По сравнению со своим вечным соперником, христианским миром, мир ислама стал беднее, слабее и невежественнее. В течение XIX и XX веков преобладание Запада стало очевидным для всех. Запад вторгся во все аспекты жизни мусульманина — общественные и, что еще болезненнее, частные.
Мусульманские модернизаторы — реформаторы или революционеры — сконцентрировали усилия в трех главных областях: военной, экономической и политической. Полученные результаты были, мягко говоря, удручающими. Стремление к победе с помощью обновленных вооруженных сил привело к серии унизительных поражений. Стремление к экономическому процветанию принесло некоторым странам нищету и коррупцию в экономике, постоянную потребность в помощи извне, другим — нездоровую зависимость от единственного ресурса — нефти. И даже нефть искали, добывали и применяли при посредстве западной изобретательности и предприимчивости. Но хуже всего был политический результат: долгая борьба за свободу оставила цепочку обшарпанных тираний — от традиционной автократии до новомодной диктатуры, современных только с точки зрения их аппарата репрессий и индоктринации.
Многие средства были испробованы, но желаемый результат так и не был достигнут. Они не смогли ликвидировать или даже удержать на одном уровне дисбаланс между исламским и западным миром.
Худшее было еще впереди. Мусульмане уже вполне довольствовались тем, что чувствовали себя слабыми и бедными после веков богатства и силы, утратили лидерство, которое они считали своим по праву, и плелись за Западом. XX век, особенно его вторая половина, принес еще большие унижения — осознание того, что они уже даже не в первых рядах тех, кто следует за Западом. Оказывается, они отстали и от более удачливых вестернизаторов, особенно в Восточной Азии. Подъем Японии был одновременно и стимулом, и упреком. Последующие успехи новых экономик в Азии были уже только упреком. Гордые наследники древних цивилизаций смирились с необходимостью найма западных фирм для выполнения задач, с которыми собственные специалисты и техники явно не способны справиться. Догонять — это само по себе плохо, а плестись позади всех — гораздо хуже. По всем стандартам современного мира — экономическому развитию и созданию рабочих мест, грамотности и образовательным и научным достижениям, политическим свободам и уважению к правам человека — все то, что когда-то было мощной цивилизацией, пришло в упадок.
«Кто виноват?» — это общечеловеческая реакция на ухудшение ситуации. На Ближнем Востоке давно задаются этим вопросом. Там найдено несколько разных ответов. Обвинять других в своих бедах всегда приятнее и проще. В течение длительного времени главным объектом для обвинений были монголы: монгольские вторжения XIII века считались причиной упадка власти мусульман и исламской цивилизации, продолжающегося ослабления и стагнации. Но через некоторое время историки, мусульманские и не только, указали на недостатки такого подхода. Во-первых, некоторые из величайших культурных достижений мусульманских народов, особенно в Иране, имели место после, а не до монгольских завоеваний. Во-вторых, монголы победили империю, которая уже была критически ослаблена.
Подъем национализма — также позаимствованный из Европы — породил новые представления. Арабы могли обвинять в своих бедствиях турок, которые правили ими в течение многих веков. Турки могли обвинять в застое своей цивилизации тяжелый груз арабского прошлого. Персы могли винить арабов, турок и монголов в утрате своей древней славы.
В период британского и французского господства в арабском мире в XIX–XX веках появился еще один козел отпущения — западный империализм. На Ближнем Востоке были на то веские причины. Политическое господство и политическое проникновение, а также самое длительное, глубокое и коварное культурное влияние Запада изменили лицо региона и трансформировали жизнь его народов, развернув ее в новом направлении, породили новые надежды и опасения, новые беспрецедентные угрозы и ожидания.
Но англо-французская интерлюдия была сравнительно краткой и закончилась примерно полвека назад; изменения к худшему начались задолго до ее начала и продолжались после ее окончания. Неизбежно роль злодея и другие атрибуты лидерства Запада перешли к Соединенным Штатам. Попытка переложить вину на Америку получила значительную поддержку, но по тем же причинам, что и в случае с Британией и Францией, остается неубедительной. Англо-французское правление и американское влияние, как и монгольские завоевания, были последствием, а не причиной внутренней слабости ближневосточных государств и обществ. Некоторые наблюдатели как в регионе, так и за его пределами указывали на различия в постимперском развитии бывших британских владений — например, между Аденом на Ближнем Востоке и такими городами, как Сингапур и Гонконг.
Другой европейский «вклад» в эти дебаты — антисемитизм и обвинения евреев во всех грехах. Евреи в традиционном исламском обществе подвергались обычным притеснениям и иногда — опасностям, связанным с их статусом меньшинства. В целом же, до того как возникла и распространилась западная толерантность в XVII и XVIII веках, им жилось лучше под правлением мусульман, чем христиан.
За редкими исключениями, связанными с враждебными стереотипами евреев в исламской традиции, исламские общества были скорее склонны к высокомерию и пренебрежительности, чем к подозрительности и гонениям. Поэтому события 1948 года стали шоком: вооруженные силы пяти арабских государств не смогли предотвратить образование в Палестине Израиля — еврейского государства с полумиллионным населением. Как в то время отмечали некоторые обозреватели, потерпеть поражение от большой европейской державы было бы ужасно, но поражение, нанесенное группой презренных евреев, — непереносимое унижение. Антисемитизм и демонизированное изображение еврея как плетущего заговоры, злобного монстра стали успокоительным средством.
Первые явно антисемитские заявления прозвучали на Ближнем Востоке среди христианских меньшинств. Их влияние на мусульман было невелико. Но яд продолжал проникать дальше, и с 1933 года нацистская Германия и ее сторонники приложили согласованные усилия к успешному продвижению и распространению в арабском мире антисемитизма в европейском стиле. Борьба за Палестину привела к тому, что все зло на Ближнем Востоке и вообще в мире стали приписывать секретным заговорам евреев. Такие толкования преобладали в общественных высказываниях в регионе и стали обычными для образовательных учреждений, прессы и даже развлекательных мероприятий.
Другое видение еврейского компонента, основывавшееся скорее на реальной действительности, чем на фантазиях, возможно, гораздо влиятельнее. Современное израильское государство и общество были построены евреями, пришедшими из христианского и исламского мира, то есть, с одной стороны, из Европы и Америки, с другой — с Ближнего Востока и из Северной Африки. Евреи, создавшие Израиль, неизбежно принесли с собой многие политические и общественные стандарты и ценности, привычки и мнения из стран, где они жили: с одной стороны, то, что мы обычно называем христианско-иудейской традицией, с другой — то, что мы уверенно можем назвать иудейско-исламской традицией.
В современном Израиле эти две традиции встретились и все чаще сталкиваются. Эти столкновения выражаются по-разному — на общественном, религиозном, этническом и даже партийно-политическом уровне. Но во многих случаях мы видим столкновение между христианством и исламом, странным образом представленными бывшими еврейскими меньшинствами. Для Израиля этот конфликт, сосуществование или комбинация двух традиций внутри одного небольшого государства с единой религией может иметь экзистенциальное значение, поскольку выживание государства, окруженного многочисленными и хорошо вооруженными соседями, которые отвергают его право на существование, может зависеть от его качеств в основном европейского свойства.
Иногда приводится аргумент о том, что причиной изменившегося баланса между Востоком и Западом является не упадок Ближнего Востока, а резкий подъем Запада. Но эти сравнения не дают ответов на вопросы, они просто переформулируют их: почему масса великих научных открытий была сделана в Европе, а не в более богатом, развитом и во многих отношениях более просвещенном мире ислама?
Более изощренная игра в поиски виноватого нацелена на объекты внутри самого мусульманского общества. Одной из таких целей является религия, и в частности ислам. Но обвинять ислам, как таковой, опасно. Это и не очень убедительно. Большую часть Средневековья ни старые культуры Востока, ни новые культуры Запада не были центрами цивилизации и прогресса, а ислам был посередине. Именно там получили новый импульс и развитие старые науки и были созданы новые, возникли новые отрасли, а фабрики и торговля перешли на новый, беспрецедентный уровень. Именно там правительства и общества добились определенной степени свободы мысли и выражения, которая привела туда преследуемых евреев и диссидентов-христиан. Средневековый исламский мир предоставлял лишь небольшую степень свободы по сравнению с современными идеалами и даже с современной практикой в более развитых демократиях, но тем не менее большую, чем предлагали его предшественники, современники и даже многие преемники.
Часто говорят о том, что если ислам является препятствием для свободы, науки и экономического развития, то как же могло мусульманское общество быть в прошлом пионером во всех трех областях, и это когда мусульмане были гораздо ближе по времени, чем сейчас, к источникам и вдохновителям своей веры? Некоторые поставили вопрос по-другому: не «Что ислам сделал с мусульманами?», а «Что мусульмане сделали с исламом?», и они ответили на него, возложив вину на отдельных наставников, доктрины и группы.
С точки зрения нынешних исламистов или фундаменталистов, неудачи и недостатки современных исламских стран вызваны тем, что последние переняли чуждые понятия и обычаи. Они отделились от истинного ислама и таким образом утратили свое былое величие. Те же, кого называют модернистами или реформаторами, придерживаются противоположных взглядов и видят причину этой утраты не в отступлении от прежних обычаев, а в их сохранении и, особенно, в негибкости и огромном влиянии исламского духовенства, ответственного за живучесть убеждений и обычаев, которые могли быть созидательными и прогрессивными тысячу лет назад, но не являются такими сегодня. Обычная тактика модернистов — не в осуждении религии, а тем более ислама, а в осуждении фанатизма. Фанатизму, и в частности лидерам религиозных фанатиков, приписывают удушение когда-то великой исламской науки и в целом свободы мысли и высказывания.
Более распространенный подход к этой теме — обсуждать не религию в целом, а конкретную проблему: место религии и ее профессиональных представителей в политическом устройстве. Многие считают, что главный виновник — мусульманский сексизм и подчиненное положение женщины в обществе, что лишает исламский мир талантов и энергии половины своего народа, при этом оставляя вторую половину на воспитании у неграмотных и забитых матерей. Продукты такого образования, как полагают, вырастут, скорее всего, или самоуверенными, или слишком покладистыми, не готовыми к жизни в свободном, открытом обществе.
Причины этой болезненной асимметрии некоторые искали в разнообразных факторах: истощении запасов драгоценных металлов, совпавшем с открытием и разработкой европейцами других источников в Новом Свете; браках между близкими родственниками; нашествиях коз, которые обгладывали кору деревьев и уничтожали траву на пастбищах, превращая плодородные земли в пустыни.
Некоторые решения, когда-то горячо поддержанные, были забыты. Два ведущих движения XX века — социализм и национализм. Оба были дискредитированы: первый — своими неудачами, второй — успехами и, в результате, неэффективностью. Свобода, понимаемая как национальная независимость, считалась великим талисманом, который принесет все остальные блага. Подавляющее большинство мусульман теперь живут в независимых странах, но это не принесло решения их проблем. Национальный социализм — незаконнорожденное дитя обеих идеологий – все еще жив в некоторых странах, которые сохраняют нацистский стиль диктаторского правления и индоктринации, опирающийся на обширный и вездесущий аппарат безопасности или однопартийную систему. Эти режимы также провалили все экзамены, кроме теста на выживание, и не принесли обещанных благ. Более того, их инфраструктуры устарели еще больше, чем в других странах исламского мира, а их вооруженные силы предназначены прежде всего для террора и репрессий.
В настоящее время два ответа на вопрос «Что пошло не так?» завоевывают широкую поддержку в регионе, каждый предлагает свой диагноз и прописывает свое средство для изменения ситуации. Первый, объявляющий причиной всех зол отказ от божественного наследия ислама, защищает возврат к реальному или воображаемому прошлому. Это путь иранской революции и так называемых фундаменталистских движений и режимов в других мусульманских странах. Другой путь — светская демократия, лучше всего воплощенная в Турецкой Республике, провозглашенной Кемалем Ататюрком в 1923 году.
Тем временем игра в поиски виноватого продолжается, и конца ей не видно. Для репрессивных и неэффективных правительств, которые управляют сейчас большей частью Ближнего Востока, эта игра служит полезным, даже существенным средством объяснения причин бедности, которую они не смогли ликвидировать, и оправдания тирании. Этим они пытаются направить растущий гнев своих несчастных граждан на другие, внешние цели.
Но для все большего числа жителей Ближнего Востока этот подход уступает место самокритике. Вопрос «Кто виноват?» породил только невротические фантазии и теории заговора. Другой вопрос — «Что мы сделали не так?» ведет, естественно, к следующему вопросу — «Как нам исправить положение?». В этом вопросе и в различных ответах на него кроются лучшие надежды на будущее.
Если народы Ближнего Востока продолжат движение по своему пути, то «террорист-самоубийца» станет аллегорией для всего региона и не останется шанса выйти из штопора ненависти и презрения, ярости и жалости к себе, бедности и угнетения. Ведь рано или поздно это может завершиться подчинением еще одной внешней силе, может быть Европе, обратившейся к старым методам, или возродившейся России, или другой, новой расширяющейся сверхдержаве на востоке. Если ближневосточные народы в состоянии отказаться от вражды и жертв, уладить разногласия, объединить свои таланты, энергию и ресурсы в общем процессе созидания, тогда они еще раз смогут сделать Ближний Восток одним из главных центров цивилизации. Пока еще они могут сделать выбор самостоятельно.
