Санкционный режим в отношении Ирана ослаблен больше года назад. За это время в стране произошли определенные перемены. Однако ни бурного роста экономики, ни либерализации политического режима не случилось. Почему так и чего стоит ждать на этих направлениях в обозримой перспективе — разбиралась «Лента.ру».
В июле 2015-го Иран и «шестерка» международных переговорщиков (группа из представителей Великобритании, Франции, России, Германии, США и КНР) заключили историческое соглашение. В обмен на контроль международного сообщества над развитием иранской ядерной программы с Тегерана сняли санкции, наложенные в рамках резолюций Совбеза ООН в 2006-2012 годах. Экспертное сообщество в России и за рубежом активно обсуждало последствия этой сделки для экономики, внешней и внутренней политики ИРИ. В целом выдвигались три тезиса.
- Сразу же после снятия санкций в Иран придут крупные иностранные инвестиции, которые вместе с возросшим объемом нефтедолларов, поступающих в иранскую казну, позволят в кратчайшие сроки вывести экономику Исламской Республики из тяжелого состояния.
- Экономическое открытие Ирана усилит позиции либеральных сил в стране, что в итоге положит конец затяжной эре диктата консерваторов.
- Ведомый реформаторами и набирающий экономическую силу Иран неизбежно наладит отношения с Западом и прекратит искать возможности для развития диалога с Россией (а в худшем случае даже займет откровенную антироссийскую позицию на внешнеполитической арене).
Год спустя можно утверждать, что ни одно из этих пророчеств не сбылось.
Облегчение, но не полное
Снятие санкций, несомненно, пошло на пользу иранской экономике. Отмена эмбарго на поставки нефти позволила ИРИ к середине 2016-го восстановить объемы производства и экспорта углеводородов практически до уровня 2010 года: по разным оценкам, к осени нынешнего года Иран добывал 3,6-3,8 миллиона баррелей нефти в сутки. Восстановление связей с внешним миром активизировало интерес иностранных инвесторов к стране, что также оживило ее экономику. Накануне отмены санкций ВВП ИРИ потихоньку рос (3 процента в 2014-м, 0,5 процента — в 2015-м). По прогнозам МВФ, в 2016 году ВВП увеличится на 4,2 процента, а в 2017-м — на 4,6 процента. К январю 2016-го правительству Хосана Роухани удалось сбить темпы повышения потребительских цен с исторического пика в 45,1 процента в октябре 2012-го до 12,6 процента, снизив и показатели инфляции.
Однако, вопреки ожиданиям, качественного перелома не наблюдается. Иран смог сделать шаг в сторону от пропасти экономического коллапса, но создать основу для стабильного развития пока не получается. Рост ВВП во многом гарантирован лишь позитивными ожиданиями и остается чрезвычайно неустойчивым. Бюджет страны по-прежнему пуст, а низкие цены на нефть не позволяют его наполнить. Иностранные инвесторы в основном ведут переговоры на перспективу, но вкладывать средства прямо сейчас не торопятся. Тяжелой остается и социальная ситуация. Уровень безработицы не только не снизился, но даже подрос — с 10,6 процента в 2014 году до 11,7 процента в 2015-м.
Санкции еще действуют
Текущие проблемы иранской экономики связаны с несколькими факторами. Прежде всего — снятие санкций не означает мгновенной отмены их негативного влияния.
В период под санкциями Иран почти полностью растратил финансовые резервы, которые мог бы использовать для вложения в развитие своей экономики. Средств, размороженных на счетах иностранных банков по результатам соглашения между «шестеркой» и Тегераном, для удовлетворения финансовых потребностей недостаточно, ждать же скорых поступлений иностранных инвестиций, как уже отмечалось, не приходится. Немаловажно и то, что за годы санкций Иран практически был лишен возможности обновлять свои основные фонды производства — устаревшие или очень серьезно изношенные. В результате в ряде отраслей (например, нефтедобывающей, нефтехимической и сталелитейной) требуется практически полная замена производственных фондов, что сделать мгновенно невозможно. Это также сказывается на требуемом объеме инвестиций, который стране не по силам.
Наконец, санкции полностью так и не были сняты. В первую очередь это касается возможностей использования Ираном долларов в качестве иностранной валюты, а также его доступа к мировой финансовой системе. Независимо от того, кто станет следующим президентом США, американцы твердо намерены сохранить эти ограничения как важный инструмент политического давления на Тегеран. Иранская финансовая система еще долго не сможет получить полноценный доступ к иностранным банковским институтам, а значит, и обеспечить необходимое сопровождение внешней торговли и приток зарубежных инвестиций.
Показательно, что иностранные финансовые институты сами не спешат с практическими шагами по укреплению связей с ИРИ, даже имея на это разрешение собственного правительства. Так, весной 2016-го власти Великобритании направили письма руководству HSBC и Barclays с предложением активизировать работу с Ираном. Но те ответили весьма жестким официальным отказом. Они не начнут работу с ИРИ, пока не убедятся в том, что им не угрожают американские санкции: условия бизнеса в Иране и без того сложны, чтобы утяжелять их дополнительными внешними рисками.
К тому же санкции, что бы о них ни говорили в Тегеране, — вовсе не первоисточник всех бед иранской экономики. Они лишь усугубили структурные проблемы, существующие в Исламской Республике с момента ее основания: жесткий контроль государства над экономикой, неразвитый частный сектор, коррупция, клановость и клиентелизм, негативная роль элементов исламской экономики в развитии страны, раздутые популистские социальные программы. Санкции убрали, а проблемы остались. Для устойчивого роста экономики ИРИ требуются радикальные преобразования, на которые действующее правительство едва ли решится.
Где ждать напрасный труд счастливых перемен…
Столь же двоякая ситуация сложилась и на внутриполитической арене. Прошедшие этой зимой парламентские выборы показали, что на волне эйфории от достигнутых с «шестеркой» соглашений иранский электорат выдал кредит доверия действующему президенту, поддержав ассоциируемых с ним реформаторов и либеральных прагматиков. Однако в нынешнем Иране деление политиков на реформаторов и консерваторов весьма условно. После разгрома протестного движения в 2009-м в ИРИ не осталось полноценных либералов, а консерваторы вынуждены время от времени играть с электоратом в демократию, периодически идя на определенные уступки в социальной сфере (или имитируя их).
Вопрос о реформе политической системы в стране перед большинством иранских политиков не стоит. Консервативные силы, пользующиеся поддержкой великого аятоллы Хаменеи, в разной степени опасаются возможных негативных последствий либерализации и уверены, что Иран должен опираться на собственные ресурсы, сохраняя ведущую роль государства в экономике. Они воспринимают контакты с США и ЕС как необходимое зло. Консерваторы согласны на ограниченное экономическое сотрудничество с европейцами, но по-прежнему настроены на политическую конфронтацию с Западом и любыми способами противодействуют распространению западных культурных ценностей в стране. Реформаторы, отождествляющие себя с Роухани и крупным политиком, бывшим президентом Хашеми-Рафсанджани, дальнейшее развитие Ирана напрямую связывают с либерализацией экономики и социальной сферы, а также с налаживанием контактов с внешним миром (де-факто с Западом), но не более того. Показательно, что при «либеральном» Роухани гонения на инакомыслящих в Иране лишь усилились.
Большинство иранских политических игроков сегодня не мыслят себя вне сложившейся политической системы. Более того, как показали парламентские выборы, идеология вторична для многих кандидатов в депутаты меджлиса. Некоторые легко меняли свои официальные предпочтения с консервативных на либеральные, а то и вовсе значились в избирательных списках обоих лагерей. В итоге при формальном увеличении доли реформаторов и либералов в парламенте реальная расстановка сил там не слишком изменилась. Наконец, иранская политическая система построена таким образом, что последнее слово при принятии любых решений остается за верховным бессменным лидером Хаменеи, известным своими консервативными взглядами.
Дружбы не предвидится
Сохранение влияния консерваторов на иранские внутриполитические реалии гарантирует, что внешний курс страны также серьезно не изменится. Прошедший год показал, что высшее руководство ИРИ и близкие к нему консервативные круги, как и раньше, с подозрением относятся к Западу и на сближение с ним идти не готовы. Помимо этого, Тегеран серьезно вовлечен в борьбу за право определять ситуацию на Ближнем и Среднем Востоке, где его естественными оппонентами выступают страны ССАГПЗ и Израиль, являющиеся партнерами США, что также не способствует налаживанию диалога с Западом.
В то же время схожесть взглядов на события в Сирии и борьбу с «Исламским государством» (ИГ; запрещено в России) способствует сближению Тегерана и Москвы. На экономическом направлении Россия старается подкрепить слова о готовности развивать отношения с Ираном практическими шагами, готовясь к развитию сотрудничества в сфере ВТС, нефтегазовой и ядерной областях. Решающую роль играет географическая близость, естественным образом выводящая обсуждаемую повестку за рамки ядерного досье и заставляющая обе страны договариваться по-соседски, независимо от динамики развития их связей с Западом.
Что дальше?
Прошедший год наглядно доказал, что делать какие-либо прогнозы относительно Ирана сложно. Можно лишь предположить, что следующий год пройдет под знаком продолжающихся попыток руководства страны снять остающиеся санкции и привлечь иностранные инвестиции. Впрочем, особого успеха Тегеран вряд ли добьется. Считается, что кто бы ни победил на выборах в США, новый президент будет более жестким по отношению к Ирану, чем Обама. На этом фоне ожидать существенных перемен во внутриполитической и тем более экономической жизни страны не приходится.
