Российская инициатива по решению проблемы химического оружия Сирии взяла первый барьер — впервые за время конфликта Совет Безопасности ООН договорился о резолюции. Ее текст — образец дипломатической работы, когда все пошли на уступки, но смогли сказать, что отстояли свои позиции.
Москва согласилась включить в документ отсылки к Главе VII Устава ООН (она описывает механизм применения силы к стране, не соблюдающей обязательства), против чего до сих пор категорически возражала. Россия опасалась, что даже само упоминание этого положения позволит, если что-то пойдет не так с исполнением, утверждать: право на удар зафиксировано в принятом документе. Вашингтон и его союзники в ответ признали, что автоматические санкции из согласованной резолюции не следуют, для принятия мер воздействия потребуется новый документ. Также все сошлись на том, что вопрос о виновниках в химической атаке 21 августа сейчас к делу не относится.
Этот успех по-прежнему ничего не гарантирует, подводные камни в фарватере плана не утратили актуальности, их спектр простирается от военно-инженерных и технических до геополитических и психологических. Но ведущие действующие лица продемонстрировали способность находить взаимно приемлемые решения, и это вселяет надежду.
При всей драматичности того, что происходит в Сирии, значение российской идеи шире конкретного сюжета. Современная мировая политика зашла в тупик. Как ни странно, несмотря на взаимозависимость всех участников, рассыпается общая повестка дня. Государства в поиске ответов на глобальные вызовы вопреки заявлениям все меньше ищут единые подходы, а все больше руководствуются своим пониманием (а то и ощущением) того, что нужно для их собственной устойчивости. Если это совместимо с интересами других — отлично, а если нет — своя рубашка ближе, а свое прочтение ситуации — правильнее. Вопросы, которые не решить наскоком или нехитрой комбинацией, требующие кропотливой многосторонней работы, практически и не решались.
Российский план важен не только тем, что возвращает к полноценной и высокопрофессиональной дипломатии, он содержит заявку на то, чтобы наполнить опустевшую повестку. Выделение темы химического оружия из контекста сирийской гражданской войны, трагического, но все-таки локального эпизода, позволяет обратиться к одной из самых масштабных проблем международной безопасности — судьбе режима контроля за распространением оружия массового уничтожения. И прежде всего главного из видов такого оружия — ядерного.
Договор о нераспространении ядерного оружия, действующий с 1968 года, переживает кризис. И дело не в конкретных странах, стремящихся им овладеть, как КНДР или Иран, либо владеющих им помимо ДНЯО (как Израиль или Индия и Пакистан). Вопрос в принципе — на каком основании пятерка великих держав присвоила себе право иметь ядерные арсеналы, считая аналогичные пожелания остальных незаконными? 45 лет назад можно было принять откровенно дискриминационное решение и обеспечивать его соблюдение — прежде всего силами двух сверхдержав. Но сегодня мир переживает беспрецедентное политическое пробуждение, и требование демократизации международного устройства, отказа от монополии «элиты», то есть постоянных членов СБ ООН, звучит отовсюду все громче. Моральных аргументов для того, чтобы настаивать на сохранении неравноправного положения вещей, привести невозможно, иссякают ресурсы и для того, чтобы гарантировать это при помощи военно-политических или силовых мер. Отчасти потому, что страны, от которых это зависит, давно перестали творчески подходить к возникающим дилеммам, полагаясь лишь на собственное превосходство.
Можно пытаться распутывать узлы поочередно, занимаясь отдельными странами, как это происходит сейчас, — иранская ядерная программа, северокорейская, раньше иракская (которую не обнаружили) и ливийская… Но похвастаться нечем. Остановить удалось только Триполи, да и то дальнейшая судьба Каддафи скорее убедила, что отказываться от ядерного сдерживания ни в коем случае нельзя — опасно для жизни. В каждом случае проблема ОМУ переплетена со все более запутанными региональными отношениями, отделить одно от другого невозможно.
Нужен качественно иной подход к самим принципам ДНЯО, чтобы придать ему новую легитимность, начать управляемый и согласованный пересмотр. Инициативу могут взять на себя только те страны, которые остаются лидерами по объему арсеналов, — Россия и США. Равноправие в принципе бывает двух видов. Либо никому нельзя — такова, кстати, Конвенция о запрещении химического оружия. Либо всем можно — на определенных условиях. Первый вариант к ядерному оружию неприменим, отказ от него нереалистичен, да и вряд ли способствует укреплению мира на фоне гигантского дисбаланса в обычных вооружениях между крупными странами (точнее — США и всеми остальными). Остается второй. Дальше надо думать — дипломатам, военным, ученым и инженерам. Сирийское химоружие заставило Москву и Вашингтон засучить рукава и заняться задачей, решение которой считалось невозможным. Если получится — появится импульс к тому, чтобы замахнуться и на другое невозможное.