От отсутствия какого-нибудь сыра с плесенью или рыбы с экзотическим названием мы не умрем. Но что будет, если санкции начнут жестко бить по нашей оборонке? Насколько Россия в состоянии производить оружие самостоятельно и кто может стать в этом нашим союзником? Удастся ли в короткий срок, так чтобы не потерять обороноспособность, совершить то самое импортозамещение?
Санкционная война, объявленная России, судя по масштабу боевых действий на торговом фронте, вступила в активную фазу. Серьезных последствий от нее мы пока не ощутили. Сейчас их лишь предсказывают, просчитывают и комментируют эксперты и аналитики. Киев также объявил запрет на поставки в Россию своей оборонной продукции, фактически уничтожая тем самым собственную оборонную отрасль. Станет ли для российского ОПК это серьезным ударом? Как отразится на состоянии нашей оборонки, имеющей мощные интеграционные связи с украинской?
На эту тему «МК» побеседовал с директором Центра анализа стратегий и технологий Русланом Пуховым:
— Мы должны четко разделить два вида ограничений, с которыми столкнется наша страна, — западные санкции и украинское эмбарго на поставки военно-технической продукции, которое формально введено решениями президента Порошенко.
Эмбарго Киева будет иметь среднесрочные последствия, которые в конечном итоге окажутся положительными для российского машиностроения и крайне разрушительными для украинской экономики.
— Но этот положительный эффект мы почувствуем не скоро. А как быть сейчас? На одних только разговорах об импортозамещении далеко не уедешь и не улетишь. Требуется уже сейчас перестраивать производство.
— Да, на три-пять лет Россия столкнется с серьезными трудностями в реализации Гособоронзаказа. Ведь сейчас мы получаем с Украины в рамках выполнения ГОЗ около 3000 наименований изделий. Только для производства танков Т-90С используется почти два десятка компонентов украинского производства. Но российская промышленность может заместить любую продукцию, которая сейчас производится на Украине. Это вопрос денег, времени и организации.
При этом имеющиеся наличные запасы ремкомплектов, например, по вертолетным двигателям позволят минимизировать негативные последствия украинского эмбарго. Да и сами украинские предприятия сделают все возможное, чтобы обойти запрет.
Другое дело, что в рамках существующей в России государственно-монополистической модели экономики сам этот процесс импортозамещения будет чрезвычайно затратным и, возможно, более долгим, чем кажется сейчас.
Масса людей и предприятий ломанутся теперь в Минобороны и Минпромторг с криками: «Дай миллион, дай миллион на импортозамещение». Ценник на создание новых производств будет, скорее всего, весьма негуманным, ведь война все спишет — обстоятельства форс-мажорные. Стоимость новой продукции, по крайней мере на первых порах, будет в разы выше аналогичной украинской. Такие примеры уже имелись, когда цена по одному из видов изделий после организации их производства в Рыбинске оказалась в пять раз выше аналогов, производимых на запорожском предприятии «Мотор Сичь».
— В нашей оборонке под лозунгом импортозамещения комплектующих с Украины не первый год «пилят» госбюджет. Недавно еще кричали: «Украина идет в НАТО! Дайте денег, и мы сделаем все, что покупали на Украине, сами». Денег дали. Но, когда они кончились, вдруг оказалось, что на Украине покупать комплектующие все же лучше и дешевле. И про НАТО сразу забыли. Даже сами стали там покупать оружие.
— Про импортозамещение украинской продукции у нас действительно говорят давно. Наличие колоссальных политических рисков в отношениях с Украиной стало ясным еще в 2004 году, когда в результате «оранжевой революции» к власти в этой стране пришел Виктор Ющенко. Уже тогда стала очевидна необходимость реализации программ импортозамещения, если не по всей номенклатуре продукции, то хотя бы по самым ключевым позициям, прежде всего по вертолетным и корабельным двигателям.
В «тучные» годы — с 2004-го по 2008-й — это было вполне возможно. Но ни государство, которое в это время потратило так много усилий и денег на экспроприацию частных активов в оборонной промышленности, ни сама промышленность сделать этого не смогли или не захотели. И это говорит о качестве государственного управления в стране вообще и о качестве промышленной политики в частности.
— Наша промышленная политика способна оттолкнуть любого поставщика. Даже украинского, который полностью зависим от российского рынка. Но и он вынужден искать рынки сбыта на стороне.
— Тут ни у кого не должно быть иллюзий — украинская машиностроительная продукция нужна главным образом России и еще немного Китаю и Индии. Потеря российского рынка будет иметь фатальные последствия для этого сектора украинской национальной экономики. Причем, как мне кажется, на этот раз, в отличие от 2004 года, Рубикон перейден, и процессам импортозамещения украинской продукции в России придана необратимая динамика.
Даже если кризис на востоке Украины будет урегулирован, а российско-украинские отношения нормализованы, чиновники, ответственные за выполнение гособоронзаказа, сейчас пережили такой психологический шок, что принятые решения по замещению украинской продукции будут реализованы независимо от политической обстановки.
В этом смысле единственная стратегия долговременного выживания для генералов большинства украинских предприятий оборонной промышленности — это решительная поддержка новороссийского политического проекта. Только в рамках единого с Россией экономического и оборонно-промышленного пространства, которое может состояться лишь с Новороссией, возможно не только выживание, но и развитие промышленности юго-востока.
В рамках химерического образования, которое представляет собой постсоветская Украина, ликвидация промышленности, упрощение и примитивизация политического и социального пейзажа юго-восточных областей неизбежны. Без России специализация Украины в мировой экономике — это поставка на мировой рынок проституток и водопроводчиков.
— Но и мы сами не балансируем на острие мирового технического прогресса. А если с помощью санкций нас еще отлучат и от передовых западных технологий, наше будущее может оказаться незавидным…
— Последствия западных санкций будут иметь гораздо более глубокий и долговременный характер, чем некоторые думают. Я бы сказал, что, если украинский кризис не будет тем или иным способом урегулирован в ближайшие три-четыре месяца, нас ждут тектонические сдвиги в политической, экономической и в обыденной жизни.
Вся постсоветская экономическая политика строилась исходя из той данности, что Россия — это открытая экономика, уровень интеграции которой в экономику мировую постепенно растет. Модернизация страны и экономики мыслилась как последовательный рост доступа к западным технологиям (приобретаемым за счет нефтегазовой ренты) и западным рынкам.
Все это в прошлом. Мы больше не в одиночестве, мы в изоляции.
— Не рановато ли вы про изоляцию? Звучит жутковато…
— Поскольку это — уже данность, бояться этого слова не надо. Ответ России может быть двояким.
Во-первых, это переориентация на исторически более привычные для нас мобилизационные методы модернизации, самыми яркими историческими примерами которых были петровская и большевистская модернизация.
Во-вторых, это перенос экономической активности из европейской в азиатскую часть страны и резкая активизация политических и экономических связей с Китаем и другими растущими незападными центрами силы.
Прогнувшись под своего сюзерена США, отказав России в ее естественном праве на ликвидацию геополитических последствий национальной катастрофы 1991 года, маразматичная Европа только ускорит свое превращение в музей истории.
— Чтобы, как вы говорите, проводить модернизацию «мобилизационными методами», требуются яркие личности: организаторы производства, инженеры, конструкторы. У нас же — сплошь «эффективные менеджеры».
— Активация мобилизационных инструментов потребует глубочайших изменений во внутренней политике, и прежде всего — резкого повышения уровня ответственности политической и экономической элиты. В свое время в интервью вашей же газете я позволил себе бросить фразу: «Бодрящая морозная свежесть 1937 года — вот что нужно сегодня стране». Чем вызвал предсказуемое волнение либеральных публицистов. Но мало кто из них понял, что речь-то шла не о возобновлении массовых репрессий, а о резком усилении степени ответственности нынешней расслабленной и равнодушной элиты и радикальном повышении эффективности госаппарата. Но тогда, полтора или два года назад, это была всего лишь брошенная в полемическом задоре хлесткая фраза, сегодня это — суровый императив.
— В ожидании «радикального повышения эффективности госаппарата» нам какое-то время все же придется пожить в изоляции. Мы от этого уже отвыкли. Выходит, снова надо привыкать к «тяготам и лишениям»?
— Я наблюдал две страны и два общества, живших в условиях многолетних западных санкций: Ирак образца 2002 года и Иран образца 2009-го.
Ирак — полностью разоренная страна, деморализованное, культурно и ментально деградировавшее население. Такое впечатление, что страна застыла в середине 70-х. Пришел к власти Саддам, началась война с Ираном — и будто стрелки часов застыли: экономическое и общественное развитие остановилось.
Совершенно иная картина в Иране. Видно, что люди живут небогато, но нищих и даже просто бедных нет. Высокий уровень грамотности, прекрасная осведомленность о событиях в мире и стране, открытость в обсуждении иранских и мировых проблем, приличная инфраструктура. Самые престижные профессии — не пиарщик и политтехнолог, а, вы не поверите, врач и инженер на Исфаханском авиазаводе.
То есть санкции и изоляция могут искалечить страну, а могут, наоборот, стать стимулом для ее развития. Все зависит от объемов экономики, компетентности политического руководства, силы культурных и цивилизационных традиций, решимости самого народа сохранить свою историческую субъектность. У России есть все предпосылки, чтобы санкции стали именно стимулом для нового рывка, а не обвала.
— Звучит оптимистично… Только, если уж вспоминать Исфаханский авиазавод, у меня — маленькое уточнение: сейчас там серийно выпускают украинские самолеты Ан-140. Подчеркиваю: украинские, а вовсе не российские! Мы же тем временем летаем исключительно на «Боингах» и «Эрбасах». Захотят Штаты, чтобы мы вообще не летали, и мы не будем. А захотят, как сейчас, продать, «Добролету» еще 16 «Boeing 737-800», и мы снова окажемся на их крючке.
— Надеюсь, что произошедшее с «Добролетом» также будет иметь стратегические долговременные последствия. Запад показал, что одномоментно может приземлить всю российскую коммерческую авиацию.
Наконец-то мы все воочию увидели все убожество политики авиакомпаний, ориентированных на закупку иностранных воздушных судов, и всю недальновидность правительства, которое позволило отдать иностранцам внутренний российский рынок пассажирских самолетов.
Кстати, вот отличный пример экономического коллаборационизма. Именно топ-менеджмент государственных и владельцы частных авиакомпаний (в большинстве зарегистрированных в офшорах) — прекрасная иллюстрация того, как национальные интересы были принесены в угоду сиюминутной жлобской выгоде. Именно российские авиакомпании, а не Погосян — глава ОАК, как часто любит писать пресса, в том числе и ваша газета, убили проекты Ту-334 и Ту-204.
— Постарались все: и авиакомпании, и ОАК…
— …теперь опасность технологической зависимости в области коммерческих самолетов очевидна для всех. Лучше иметь чуть менее совершенные, но собственные самолеты, чем вдруг оказаться перед необходимостью всей страной пересаживаться на поезда. Хотя РЖД, наверное, будет не против.
— Ну и где выход? Какова альтернатива?
— Китай. Мы привыкли воспринимать Китай как фабрику дешевой низкокачественной продукции, но это давно уже не так. Объем промышленного производства в Китае превышает промпроизводство в США, хотя американская экономика пока еще превосходит китайскую по размерам. Но и это ненадолго.
КНР занимает третье место по количеству научных статей, опубликованных в рецензируемых научных журналах после ЕС и США — на КНР пришлось 11% от общего их числа в мире, а в 2013 году доля Китая возросла до 15%. Уже сейчас можно назвать ряд секторов промышленности КНР, сотрудничество с которыми защитит российскую оборонную промышленность и гражданские высокотехнологичные отрасли от уже введенных и ожидаемых в будущем масштабных санкций со стороны США и их сателлитов.
— Например?
— Это микроэлектроника, в частности, производство элементной базы, системы наблюдения и разведки, беспилотные летательные аппараты. Через КНР можно получать высокотехнологичные обрабатывающие центры, компоненты для тепловизионных прицелов. К этому следует добавить наличие у КНР гигантских по своим масштабам служб научно-технической разведки в составе министерства госбезопасности, министерства промышленности и информатизации, генерального штаба Народно-освободительной армии Китая.
Успешное похищение в 2009–2010 годах терабайт информации из информационных сетей фирм — участников консорциума по созданию истребителя пятого поколения F-35 показывает, что Китай в состоянии добывать чувствительную информацию из западных источников.
— Думаете, наша научно-техническая разведка тоже поможет обойти санкции?
— Лишь те, кто слишком много смотрел фильмов про Штирлицев и недоиграл в детстве в шпионов, верят во всемогущество разведок. Разведка может добыть технические решения, но они бесполезны, если для их воспроизведения нет соответствующей технологической базы.
Россия отстает от Запада не потому, что у нас нет талантливых инженеров и конструкторов, а потому, что для ликвидации технологического разрыва нужны сотни миллиардов евро и два-три десятилетия — это в лучшем случае.
Кроме того, еще в СССР существовала проблема, когда экономика просто не в состоянии была использовать полученные разведками информацию и знания. Просто не было реципиентов или была нарушена связь, канал трансляции нужной информации в промышленность или сельское хозяйство. Сейчас с этим еще сложнее. Так что шпионаж нам не поможет. Надо работать самим.
