Россия в глобальной политике

Одним из внешнеполитических приоритетов постсоветской России в 1990-е гг. было восстановление утраченных связей с российской диаспорой за рубежом.

После семидесятилетнего разрыва пришло осознание, что российская эмиграция – не группа предателей и врагов, а «родственный социокультурный мир, образовавшийся за границами государства», «периферийный очаг русскости»[1], который нужен самой России. После воссоединения с обеих сторон началась активная деятельность. В российском правительстве трудились над созданием особых условий для тех, кто вольно или невольно оказался за пределами родины, считая их связующими звеньями с местными обществами и потенциальными проводниками не только русской культуры, но и политических и экономических интересов новой России. Эмиграция переживала сложный процесс поворота «лицом к России»[2], принятия родины с её противоречивым советским прошлым и турбулентным настоящим. Несмотря на все препятствия, процесс сближения шёл достаточно успешно.

Однако сегодня, тридцать лет спустя, мы видим, что российская диаспора сохранила свою раздробленность и разобщённость, а в отношении сотрудничества с исторической родиной внутри неё наметилась жёсткая поляризация. Российское руководство, в свою очередь, также провело определённую «чистку» рядов, результатом которой стало появление феномена «профессиональных соотечественников» и отторжение той части российской диаспоры, которую исследователи называют Global Russians[3].

Примечательно, что с первых шагов воссоединения России и её диаспоры за рубежом именно Global Russians были приоритетной когортой для внешнеполитических целей российского правительства – однако они же оказались и первыми отверженными. Как и почему замкнулся этот круг в отношениях России и её диаспоры? В чём принципиальная особенность Global Russians как части российской эмиграции? Какова их политическая роль в отношениях с Россией и в мировой политике в целом?

В России накопилось немало предубеждений относительно Global Russians – все они вышли из устаревшей дихотомии «патриоты – космополиты». Данная статья предлагает новую интерпретацию феномена, которая позволит дать ему более точное определение, отделить его от других сегментов российской диаспоры, примирить с патриотизмом, а также понять, какую роль Global Russians могут играть как в отношениях диаспоры и России, так и на глобальном уровне.

Соотечественники, Русский мир и поляризация российской диаспоры

Начало восстановления отношений между Россией и русским зарубежьем в 1990-х гг. было многообещающим: новое правительство приняло целый ряд официальных документов, закрепляющих особое значение «соотечественников, проживающих за рубежом» для современной России[4]; различные государственные структуры и общественные организации проводили многочисленные мероприятия, специальными гостями которых становились представители российской эмиграции[5]. Кульминацией этого периода взаимодействия русской диаспоры и Москвы стал 2001 г., первое заседание Всемирного конгресса российских соотечественников, проживающих за рубежом, которое открывал лично президент России Владимир Путин и на котором впервые на официальном уровне была озвучена идея Русского мира[6].

Сначала официальная Москва подходила к понятию «соотечественник» максимально широко и инклюзивно: в данную категорию включали «всех выходцев из Союза ССР и России и их прямых потомков независимо от национальной и этнической принадлежности, языка, вероисповедания, рода и характера занятий, места жительства и других обстоятельств, не являющихся гражданами Российской Федерации и заявивших явным образом о своей духовной или культурно-этнической связи с Российской Федерацией или любым из субъектов Российской Федерации и подтвердивших эту связь»[7]. Такая трактовка получила своё правовое закрепление в законе 1999 г., в котором соотечественники определялись в том числе как «лица, состоявшие в гражданстве СССР, проживающие в государствах, входивших в состав СССР, получившие гражданство этих государств или ставшие лицами без гражданства (далее – лица, состоявшие в гражданстве СССР); …потомки лиц, принадлежащих к вышеуказанным группам, за исключением потомков лиц титульных наций иностранных государств (далее – потомки соотечественников)»[8]. Тогда доминировал прагматичный бизнес-подход к российской диаспоре, предложенный политконсультантами Петром Щедровицким и Глебом Павловским, он был ориентирован на успешных соотечественников, хорошо интегрированных в страны их проживания и способных служить связующим звеном, содействующим экономическим интересам России[9] – то есть фактически на тех, кого основатель ИД «Коммерсантъ» Владимир Яковлев назовёт позднее Global Russians.

Однако помимо официальных деклараций и признаний, а также ярких мероприятий[10] реальных шагов в отношении защиты прав соотечественников со стороны России и упрощения бюрократических процедур для их въезда в страну предпринято не было: институт двойного гражданства провалился[11], а идея политика Вячеслава Никонова о безвизовом режиме для них так и осталась на бумаге.

Интересно, что тогда в интеллектуальную работу по осмыслению диалектики взаимоотношений между Россией и Русским зарубежьем были включены сами дипломаты, отвечающие за реализацию стратегии в отношении российских соотечественников: директор Департамента по работе с соотечественниками за рубежом МИД России в 2005–2012 Александр Чепурин, атташе Департамента по работе с соотечественниками за рубежом МИД России Ольга Батанова, начальник управления по работе с соотечественниками Росзарубежцентра при МИД РФ Татьяна Полоскова и другие писали научные статьи, монографии и диссертации. Это был момент поиска ответов на вопросы о роли, которую играют друг для друга историческая родина и диаспора, о преодолении разрыва, искусственно созданного Советским Союзом, о наиболее эффективных путях сотрудничества, выгодных как России, так и самой диаспоре.

Спустя двадцать лет подобной дискуссии в российском МИД места уже не будет.

Таким образом, в начале сотрудничества исторической родины с её диаспорой в работу был включён максимально широкий круг участников, государственных, частных, общественных, вне зависимости от степени их связанности с Россией и политической ориентации. Однако этот период закончился в 2004 г., когда на смену прагматичному и инклюзивному подходу пришла институционализация идеи сотрудничества с российской диаспорой и превращения её в инструмент. Именно в этот год в России обозначился поворот в рецентрализации вертикали власти во внутренней политике и в свете «оранжевой революции» на Украине – переход к оборонительно-наступательной и антизападной позиции[12]. Вместе с концептуализацией российской «мягкой силы» в 2008–2009 гг.[13] началось институциональное оформление (и, как оказалось впоследствии, закрепощение) российских отношений с диаспорой. В 2007 г. создан фонд «Русский мир», в 2008 г. Росзарубежцентр преобразован в Федеральное агентство по делам СНГ, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству (Россотрудничество), в 2009 г. учреждён Всемирный координационный совет российских соотечественников, который объединил разрозненные местные советы из разных стран и формализовал их связь с российскими диппредставительствами. Кроме того, в 2006 г. принята Государственная программа содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, которая выделяла репатриационную работу в приоритетное направление, но, как впоследствии оказалось, имела скорее внутриполитические пропагандистские цели (идея возвращения россиян домой, где за последние годы уровень жизни стал таким же, как в Европе, а может, и лучше) и была реализована в очень скромных масштабах.

На первый взгляд, институциональное оформление служило благим целям – координации, оптимизации, объединении усилий государственных структур и общественных инициатив. Однако на практике оно в скором времени привело к формализации и политизации работы с российской диаспорой, которая выражалась в оказании поддержки только приближённым и лояльным соотечественникам. Российский дипломат Александр Чепурин в 2008 г. открыто называл соотечественников, критикующих внешнюю и внутреннюю политику России, «деятелями, подрабатывающими на антироссийских настроениях», «сохранившими русофобские взгляды»[14]. Пожалуй, самым деструктивным последствием институционализации российских отношений с диаспорой стало появление так называемых «профессиональных соотечественников», которые, по аналогии с «профессиональными патриотами», использовали поддержку соответствующих российских структур для решения своих узкопрофессиональных задач или же освоения скромных финансовых средств. Их негативное влияние на российский имидж за рубежом было отмечено как самими российскими чиновниками, так и иностранными журналистами[15]^, [16].

В 2010 г. были приняты поправки к закону о соотечественниках, которые существенно сузили понятие «соотечественник», исключив из него категорию бывших граждан СССР и их потомков и заменив её на «лица и их потомки, проживающие за пределами территории Российской Федерации и относящиеся, как правило, к народам, исторически проживающим на территории Российской Федерации»[17]. Подлинной целью этих на первый взгляд мало значимых изменений было отделение выходцев из Центральной Азии от «соотечественников», что фактически устанавливало «полуэтнический» критерий этого понятия и отвечало националистическому антииммигрантскому запросу российского истеблишмента[18]. Таким образом, параллельно с институционализацией и инструментализацией российской стратегии в отношении зарубежной диаспоры произошёл «решительный сдвиг в направлении от постимперской правовой инклюзивности к этнокультурной эксклюзивности»[19]. Эти процессы сужали потенциальную аудиторию политического проекта «соотечественники», часть которой (в том числе и Global Russians) начинала дистанцироваться от токсичных ассоциаций, в то время как другая часть принудительно выводилась за скобки российским руководством.

Дальнейшему раздроблению российской эмиграции способствовало и активное продвижение Кремлём идеи Русского мира. За прошедшие тридцать лет она прошла сложный путь развития от культурной и политически нейтральной концепции до идеологической основы экспансионистской политики. Широкая ориентированная на культуру интерпретация Русского мира, предложенная Петром Щедровицким в 1990-е гг., первое время была востребована и российской политической элитой, для которой Русский мир виделся потенциально сильным элементом нарождающейся концепции российской «мягкой силы». Однако постепенно нейтральность из этой идеи начала исчезать. Первым шагом к её политизации стал цивилизационный и консервативный поворот, заданный научным сообществом и политическим руководством страны. Конкретное идеологическое наполнение концепция получила после валдайской речи Владимира Путина в октябре 2013 г., в которой он заявил, что евроатлантические страны отходят от своих корней, «в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации», что в этих странах «проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнёрство, веру в бога или веру в сатану», а «люди стыдятся и боятся говорить о своей религиозной принадлежности»[20]. Однако ни православный, ни консервативный крен, которые идея получила в эти годы, не имел для неё таких последствий, как присоединение Крыма к России в марте 2014 г., когда воссоединение Русского мира было использовано в качестве риторического приёма в официальном дискурсе российского руководства.

Секьюритизация Русского мира спровоцировала ещё более мощную поляризацию внутри российской диаспоры за рубежом. Те, кто ассоциировал себя с соотечественниками и идеей Русского мира, выступили в поддержку российских властей по крымскому вопросу. «Профессиональные соотечественники» выразили «солидарность с русскими, живущими в Крыму, и их решением присоединиться к Российской Федерации[21]. Знаменитые эмигрантские семьи подписали и опубликовали открытое письмо под названием «Солидарность с Россией в час украинской трагедии». Среди подписантов были князь и княгиня Шаховские, князь Юрьевский, Нарышкины, Мурузи и другие[22]. От них отмежевались те, кто считал невозможным поддержку «военной агрессии и аннексию чужих территорий». Эта позиция была изложена в «Альтернативном письме русской эмиграции»[23], где другая часть бывших соотечественников выразила неприятие действий российского правительства на Украине. Таким образом, продолжился процесс дальнейшей фрагментации, который в итоге привёл к появлению отдельной группы Global Russians.

Global Russians и «пятый элемент» российской «мягкой силы»

Термин Global Russians был введён в научный и публицистический оборот Владимиром Яковлевым ещё в 2008 году. Запуская журнал «Сноб», он заявил, что этот продукт предназначен именно для Global Russians – то есть тех, кто «живут там, где им хочется, занимаются тем, чем им хочется, впитывают любые культуры, становятся частью любых сообществ, но при этом не теряют связь с русскоязычной культурой и сами остаются её частью»[24].

Интересно, что долгое время феномен Global Russians не вызывал интереса ни в политологическом сообществе, ни в широких кругах общественности. Только в 2017–2018 гг. он стал активно обсуждаться (и критиковаться) в среде исследователей российской зарубежной диаспоры. Этот временной разрыв можно объяснить тем, что изначально Global Russians были органичной частью российской эмиграции, даже приоритетной целевой аудиторией, с точки зрения Кремля (вспомним ориентированность официальной стратегии на экономически успешных и интеллектуально влиятельных представителей в 1990-е и в начале 2000-х гг.)[25]. Но, как мы уже упоминали, произошедшая в 2004 г. на Украине «оранжевая революция»[26]и последующие события, в частности конфликт с Грузией в августе 2008 г., присоединение Крыма, конфликт на Донбассе в 2014 г., привели к обособлению Global Russians в отдельную, хотя и не объединённую, группу внутри российской эмиграции. К 2017–2018 гг. их активную роль на мировой политической арене уже трудно было не замечать.

Поэтому дискуссия о Global Russians, внезапно разразившаяся на страницах интернет-портала Российского совета по международным делам (РСМД) в феврале-июле 2018 г., оказалась своевременной. Она началась с обсуждения темы «отцов и детей» в российском сообществе политологов-международников, которую подняли эксперт Центра стратегических разработок Антон Цветов и докторантка Гарварда Ольга Брейнингер[27], в интервью, данном для РСМД, она причислила себя к Global Russians. В их дискуссии о поколенческой разнице среди российских экспертов была проведена параллель с Global Russians – она и дала старт непродолжительному, но важному обсуждению, в которое включились российский дипломат в отставке Александр Крамаренко, сам Антон Цветов, посчитавший нужным дать ему ответ, и затем Виктория Иванченко, эксперт центра «Креативная дипломатия». Дискуссия отразила весь спектр неточностей и искажений, которые термин Global Russians получил за эти годы ввиду отсутствия должного академического анализа.

Главным искажением можно считать приравнивание Global Russians к космополитам, что не соответствует ни первоначальному определению Владимира Яковлева, ни эмпирическим примерам этого феномена. Подобное, например, встречается в заметке Александра Крамаренко, который называет Global Russians частью «глобальной космополитичной элиты, слабо укоренённой в своих странах». В статье Виктории Иванченко указывается на полярность мнений в России относительно Global Russians, а сама автор называет их «перелётными птицами», ищущими жизни «вне рамок – политических, идеологических, национальных». Будучи либералами, чье отношение к государству является лакмусовой бумагой, Global Russians стараются отмежеваться от любых официальных контактов с Кремлём[28]. Последствием искажения является несправедливая демонизация Global Russians: Крамаренко предсказывает, что в случае прихода их, полностью оторванных от российского народа, к власти возникнет «опасность потерять страну на уровне языка, а значит, и потерять её политически»[29].

Путаницу в дискуссию об определении Global Russians вносит отсутствие чётких разграничений с понятиями «соотечественник» и «представитель Русского мира».

Например, Иванченко пишет о том, что политические взгляды Global Russians «могут варьироваться… от космополитизма… до явно выраженного патриотизма или даже позиционирования себя защитником, апологетом российской власти…». Автор ставит в один ряд основателя Telegram Павла Дурова, поэта Иосифа Бродского и зарубежных соотечественников, активно голосующих за действующую власть на выборах.

Такие обобщения приводят к появлению определений от обратного – например, введению термина «неглобальные русские» для описания тех, кто в эмиграции не растворяется, не «глобализируется», а формирует своеобразные гетто, брайтон-бичи. Понятийная пустота данного термина провоцирует много вопросов – «неглобальные русские» не ассимилируются с принимающим их государством (делает ли это их автоматически пророссийски настроенными?), или всё же не глобализируются, то есть не становятся адептами глобалистской идеологии, фактически космополитами (тогда в чём их отличие от Global Russians?). Какова их политическая ориентация и как они относятся к государству – лояльны или оппозиционны, либеральны или консервативны? Какие другие критерии определяют их помимо неассимилированности и противопоставления Global Russians? Без ответов на эти и ряд других вопросов использование термина «неглобальные русские» для описания российской диаспоры не годится.

На самом деле, противоречия в определении феномена Global Russians могут быть сняты при корректном его разграничении с терминами «соотечественники» и «Русский мир», которые одновременно описывают и российские политические проекты, и модели самоидентификации представителей российской зарубежной диаспоры.

Важный вклад в дальнейшую концептуализацию Global Russians внесли исследования Антона Цветова и Михаила Суслова. В ответе Александру Крамаренко на «обвинения в отрыве от корней, некомпетентности и без пяти минут предательстве национальных интересов» Цветов отметил важную миссию Global Russians, которая заключается в «создании и поддержании связей, поиске лучшего в России для передачи миру и лучшего в мире для передачи в Россию»[30]. Михаил Суслов в основательном анализе эволюции российской диаспоры и официальной стратегии Кремля за последние двадцать лет предложил ряд критериев для определения Global Russians и их сравнения с другими сегментами диаспоры (соотечественники, Русский мир). Он использовал следующие критерии: отношение к советскому наследию, русская этничность и русский язык. Согласно Суслову, первые два критерия для Global Russians нерелевантны, в то время как русский язык и русская культура являются фактором, объединяющим все три категории. Далее Суслов даёт более точное описание Global Russians, определяя их как тех, кто покинул Россию добровольно и обосновался на Западе в поисках лучших экономических условий, качества жизни и бóльших свобод и кто смог профессионально состояться, не нуждаясь в какой-либо защите Москвы[31]. Суслов приходит к выводу, что, будучи неспособным контролировать Global Russians, Кремль стремится маргинализировать их и заклеймить как предателей родины.

Отторжение современного российского правительства и Global Russians можно считать взаимным.

Сам автор концепции Владимир Яковлев настроен даже более пессимистически. Он утверждает, что «сегодня употреблять термин Global Russians в принципе непристойно», потому что он «звучит оскорбительно в отношении людей тех стран, которые страдают из-за действий России», и делает вывод, что Global Russians больше нет, есть только беженцы из России[32]. Это заявление слишком эмоционально, чтобы констатировать конец феномена Global Russians в действительности: ведь, несмотря на отторжение ими политики современного российского правительства, они всё так же живут, где им хочется, становятся частью любых сообществ, при этом не теряют связь с русскоязычной культурой и сами остаются её частью, продолжая поиск лучшего в России для передачи миру и лучшего в мире для передачи в Россию, страну, которая не сводится к установившемуся в ней политическому режиму.

Есть целый ряд активных на международном уровне Global Russians – в бизнесе, политике, культуре, науке, спорте. В качестве примеров эксперты называют упомянутых Павла Дурова, Владимира Яковлева, российского экономиста Сергея Гуриева (Внесён Министерством юстиции РФ в реестр лиц, выполняющих функции иностранного агента, 10.03.2023.) и даже соучредителя Google Сергея Брина, одного из создателей PayPal Макса Левчина, сооснователя компании Evernote Степана Пачикова[33]. С последними тремя случаями позволим себе не согласиться, так как Брин и Левчин покинули Россию (СССР) в детстве и не проявляют к ней интереса ни в работе, ни в личной жизни, а Пачиков открыто определяет себя как космополита. Вместе с тем считаем уместным предложить в качестве примеров писательницу Людмилу Улицкую, журналиста Владимира Познера, теннисистку Марию Шарапову, учёных-физиков Андрея Гейма и Констанстина Новосёлова. Какие критерии позволяют нам объединить представителей столь разных профессий в феномен Global Russians?

Ответить на этот вопрос, отделить раз и навсегда Global Russians от космополитов и дать этому феномену точное и полное определение поможет теория транснационализма. Как уже говорилось, вся российская дискуссия о Global Russians в последние годы упиралась в тупик дихотомии «патриоты – космополиты», в то время как данный феномен выходил за её пределы, оставаясь непонятым и недооценённым. Транснационализм стал новым типом субъективности[34], который не синонимичен ни космополитизму, ни культурной гибридности. В целом его можно определить как социальный феномен, выраженный в сильной взаимосвязанности разнообразных мировых акторов и уменьшении экономического и социального значения границ между национальными государствами. В теоретическом плане транснационализм следует считать интеллектуальной позицией, постулирующей центральное значение экономической, культурной и политической взаимосвязанности мира для международных отношений.

Согласно предложенной профессором Ольгой Малиновой четырёхуровневой модели политической идентификации, включающей в себя национальный, цивилизационный, транснациональный и космополитический типы[35], Global Russians представляют собой яркий пример транснациональной идентификации, которая совместима и глубоко взаимосвязана с национальным и цивилизационными уровнями. По сути, транснациональная идентификация не противоречит этим уровням, а надстраивается над ними, совмещая в себе национальное и цивилизационное с глобальным[36] и будучи примером составной идентичности.

Если мы приложим многоуровневую модель Малиновой к российской диаспоре и международному русофильскому сообществу (Русский мир), многое встанет на свои места, снимутся мнимые противоречия и уйдёт терминологическая путаница.

Отличительными чертами Global Russians как части российской диаспоры за рубежом по сравнению с теми, кто идентифицирует себя с соотечественниками и Русским миром, являются: транснациональная идентичность, профессиональная реализация на международном уровне, интеллектуальная и финансовая независимость от российского правительства.

Примеры Global Russians могут быть распределены по следующим категориям[37]:

Список, разумеется, совсем не полный – в него могут быть включены другие Global Russians, которые подпадают под сформулированные выше критерии.

Важно отметить, что вся российская зарубежная диаспора, как и любая другая, подвержена транснационализации.

Global Russians представляют собой самую транснациональную часть российской диаспоры, в то время как установки других представителей могут варьироваться – от принятия собственной транснациональности и глобальности мира до осознанного отторжения этого, которое всё же подразумевает существование транснациональности и новые возможности, исходящие от глобализации.

Отсутствие должной экспертизы, основанной на полевых исследованиях, а также чрезмерная политизация Кремлём отношений с российской диаспорой являются основными препятствиями на пути к их взаимовыгодному сотрудничеству. Политика исключения из рядов несогласных или даже просто критикующих не позволяет выработать нужный подход к своим соотечественникам по всему миру, «принять и понять русских за рубежом, “глобальных” и “ неглобальных”» и «не отмежёвываться от них, как от предателей или чужеродного элемента»[38].

Есть ощущение, что шанс на выстраивание конструктивных отношений между Россией и Global Russians упущен, хотя именно на таких экономически успешных и интеллектуально влиятельных соотечественников Россия была ориентирована начиная с 1990-х гг., рассматривая их в качестве ядра своей «мягкой силы»[39]. Ещё в 2008 г. Александр Чепурин писал, что «полноценной частью глобального Русского мира может стать община не ассимилированная или маргинализованная, а тесно вплетённая, интегрированная в общественно-политическую жизнь государства проживания, способная позитивно влиять на окружающий мир»[40]. Остаётся надежда на совместную эволюцию, с одной стороны – нашего общества и политики, а с другой –диаспоры за рубежом, которая продолжает «сопереживать российской судьбе» и принимать активное участие в ней. В результате будут построены новые мосты и откроются новые окна возможностей.