Политическая игра – это не только наработка профессиональных навыков общения с коллегами, соотечественниками и иностранцами, но и метод политического анализа и прогнозирования. Мероприятия, которые в разные годы организовывал Совет по внешней и оборонной политике, подтверждают прогностическую функцию игр и возможности их эффективного использования для политического анализа.
Сценарий тренинг-игры 2021 г. «Управление международным кризисом в условиях глобальной неопределённости» в ближайшие годы вряд ли может быть воспроизведён на практике. Но заданная авторами игры ситуация – модельная, а продемонстрированные игроками схемы поведения типичны для реальной международной жизни. Схожие сценарии на практике используются регулярно и будут востребованы в будущем.
Если отвлечься от экзотического флёра и привязки вымышленного государства Калиман к региону Малой и Средней Азии, то в заданных условиях игры и в реакциях игроков можно увидеть аналогии с политическим кризисом 2020 г. в Белоруссии. И в вымышленном, и в реальном случаях инициатива исходила от идеалистически настроенных игроков, действовавших в парадигме политического романтизма. В обоих случаях эти игроки были либо частью либерального международного порядка, либо комплементарными ему.
В ситуации на территории вымышленного государства Калиман инициатором международной кампании выступила неправительственная организация, стилистически максимально соответствующая основным маркерам западной либеральной аудитории (привлечение Илона Маска и Билла Гейтса, краудфандинг и прочее). В реальной ситуации статус-кво внутри Белоруссии и в её отношениях с Россией и Западом нарушило наиболее встроенное в глобальный мир городское население, у которого появились политические запросы. Примечательно, что наибольший отклик этот запрос получил у стран, во внешней политике которых глубоко укоренена романтическая традиция: у Польши и Литвы. Они стали добиваться международного вмешательства в белорусскую ситуацию и указывали, прежде всего, на гуманитарный аспект столкновения власти и оппозиционного общества.
В то же время наиболее крупные игроки как в реальной, так и в выдуманной ситуации с глубокой настороженностью отреагировали на идеалистическую инициативу и вырабатывали альтернативные предложения по разрешению регионального кризиса, исходя из собственных интересов и соображений национального эгоизма. Наиболее показательна в обоих случаях реакция России. Как «российская межведомственная группа» в случае Калимана, так и реальная российская власть в ситуации с Белоруссией исходили из недопустимости политической дестабилизации в приграничье России и создания угрозы её безопасности: санитарно-эпидемиологической, военной, миграционной и прочей.
Поэтому в обоих случаях тактика и стилистика действий были похожи. Прежде всего, установка на взаимодействие с правительством как единственным релевантным партнёром на фокусной территории. Пусть даже в случае Калимана правительство утратило реальную власть и не контролировало территорию страны, а в случае Белоруссии действующий президент Александр Лукашенко подошёл к внутриполитическому кризису с проблемами в российско-белорусских отношениях и выгода от его сохранения у власти для Москвы была, мягко говоря, неочевидна, – тем не менее операторы российской внешней политики сочли неприемлемым сотрудничество с нетрадиционными и непонятными для себя игроками: транснациональной НПО IRNI или штабами оппозиционных кандидатов в президенты Белоруссии. Их стиль публичной коммуникации вызвал у россиян отторжение и подозрения в симпатиях потенциальных контрагентов к геополитическим конкурентам России. На контрасте с их нестандартными инициативами (создание международного фонда с участием неправительственного сектора и частных лиц, круглый стол с представителями белорусской оппозиции) Россия предлагала решения сугубо в духе Realpolitiк, и ключевое из них – прямая военная поддержка соседнего государства.
Ещё более ценна аналогия с Белоруссией при разборе игровых действий европейских участников. Несмотря на их восприимчивость к аргументам IRNI, они тоже с большой осторожностью восприняли романтический порыв активистов оказать гуманитарную помощь эсидам, оценив свои приблизительные организационные и финансовые издержки от вовлечения в этот проект.
В реальной ситуации белорусского кризиса подобные мотивы Евросоюза, его ведущих стран-членов (а также США) были ещё более очевидны. Продукт таких мотивов – телефонные переговоры западных лидеров о судьбе Минска с президентом России, а не Белоруссии, что, в общем-то, является грубым нарушением международных приличий. Показательна и фраза президента Франции, сказанная на пике кризиса, что ЕС не хочет для Белоруссии судьбы Украины. В этой фразе видна трансформация политического поведения европейцев, произошедшая за шесть лет после украинского кризиса, когда Евросоюз, наоборот, был максимально восприимчив к идеалистическим нарративам и шёл в фарватере «политики ценностей» демократических активистов на Майдане, политических НПО и стран «новой Европы».
За прошедшие годы под ударами извне и изнутри в европейском сообществе случился ренессанс политического реализма. В украинском кризисе страны Европейского союза, увлекаемые азартом «геополитической игры», приветствовали смену власти в Киеве и в меру возможностей пытались её ускорить, чтобы избавить Украину от «пророссийского» президента. В белорусском кризисе даже переговоры с Владимиром Путиным о будущем страны Восточного партнёрства оказались оправданны, чтобы избавить ЕС от ещё одного военного очага на внешних границах.
Понятно, что всякая аналогия неточна и уязвима для критики. В реальном кризисе вокруг Белоруссии не было Китая как ключевого заинтересованного игрока, тогда как по условиям тренинг-игры через государство Калиман проходил один из маршрутов «Пояса и пути». К сожалению, среди играющих не было команды, представляющей КНР. Это не позволило смоделировать ситуацию диалога Москвы и Пекина по международному кризису, когда под угрозой оказываются их интересы в фокусном регионе. Учитывая позитивный опыт сопряжения интересов КНР и России в Центральной Азии, результаты могли быть очень интересны, особенно в части совместного российско-китайского реагирования на инициативы IRNI.
Тем не менее тренинг-игра Совета по внешней и оборонной политике ценна своим сходством с реальными международными кризисами последних лет. Аналогия с Белоруссией была подробно разобрана в силу приграничного положения республики по отношению к России и специализации автора, однако не меньше аналогий можно обнаружить с кризисом вокруг Сирии. Там тоже имели место гуманитарное бедствие архаизированных этнических групп (курды), активизм альтруистически настроенных общественников («Белые каски»), первоначальный либеральный энтузиазм с распределением беженцев, попытка избавиться от проблемы делегированием её на уровень ООН и решение России действовать классическими методами военной операции при политической поддержке Дамаска.
Исключение из процесса борьбы с пандемией транснациональных корпораций, волонтёрских НПО и любых других международных игроков, кроме государств. Классические методы выхода из кризиса, связанные с прямой государственной властью: закрытие границ, запреты, жёсткое административное давление, использование аппарата подавления.
Важно, что борьба с пандемией в каждом конкретном случае была тем более успешна, чем более осознанно, последовательно и твёрдо страна применяла избранные методы по купированию вируса. Провалы европейских стран и США в борьбе с пандемией во многом связаны с запоздалым и непоследовательным применением приёмов прямого административного регулирования из-за их несоответствия либеральной идеологии.
Такие же выводы можно сделать по региональным сюжетам. Ситуация в Сирии – характерный пример того, как удалось выйти из кризиса благодаря включению Россией классических методов ведения внешней политики, тогда как подходы в духе политического идеализма (выявление внутри конфликта «демократических сил», «работа с гражданским обществом», то есть с сирийской оппозицией) усугубляли кризис.
Эти тенденции, подтверждённые результатами тренинг-игры, позволяют говорить о переходе к новой эпохе в международных отношениях. Рискнём назвать её неоклассической. Теоретической основой этой новой эпохи становится политический реализм. Единственные подлинные участники международных отношений – государства. Надгосударственные организации вторичны и в некоторых кризисных ситуациях вовсе устраняются (в том числе самоустраняются) из международной жизни. Новые игроки, ранее считавшееся разрушающими монополию государств на участие в международных отношениях: ТНК, НПО, аналитические центры всё более аффилированы с государствами и становятся инструментами внешней политики, расширяющими возможности государств.
Национальный интерес снова признаётся мерилом для внешнеполитического действия, а национальная безопасность – высшим из национальных интересов. В дихотомии «альтруизм/эгоизм» выигрывает последний, тогда как первый раз за разом становится источником не решений, а новых проблем. Альтруистическое поведение оказывается оправданно только тогда, когда оно выгодно игроку и основывается не на альтруизме как таковом, а на понимании собственных интересов. Так, при проведении тренинг-игры команды сошлись на необходимости гуманитарной миссии в Калимане не из абстрактных представлений о ценности жизни эсидов, а из страха расширения санитарно-эпидемиологического и миграционного кризиса до их границ.
Национальный эгоизм будет всё более утверждаться в качестве основного мотива международного поведения, потому что альтруистическая альтернатива – фактически банкрот. Эгоистическое поведение крупных и ответственных во внешней политике государств даёт больше надежды на удержание от хаотизации. Проблема в том, что на карте мира остаются кризисные регионы (failed territories), находящиеся вне зоны интересов серьёзных игроков, проблемы которых имеют тенденцию к расширению, а также вызовы, на которые невозможно ответить силами одного, даже наиболее обеспеченного ресурсами государства. В том числе глобальные вызовы вроде изменения климата, для ответа на которые недостаточно даже геополитических альянсов государств. И в этих ситуациях государствам придётся заново учиться международному общению и искусству сопрягать свои интересы.
