Когда два года назад Владимир Путин официально провозгласил идею Евразийского союза (ЕАС), стало очевидно, что российские власти твердо намерены создать на постсоветском пространстве новое интеграционное объединение не только экономического или военного, но и политического характера. Любопытно, однако, что все лоббисты ЕАС апеллируют при этом исключительно к экономическим интересам, делая акцент на практических выгодах. В общем-то, рамки задал сам российский президент, подчеркнувший, что речь идет лишь об экономическом объединении. Примечательно, что и название будущего блока скорректировалось – теперь говорят не просто о Евразийском, а о Евразийском экономическом союзе.
Однако практика, в том числе европейская, показывает, что чисто материальные интересы не способны обеспечить полноценную, а самое главное, долгосрочную и успешную интеграцию. Только общая идеология, система представлений (или, как сейчас модно говорить, «духовные скрепы»), позволит жителям всех стран, входящих в Евразийский союз, чувствовать себя единым целым. И ее нужно попросту придумать.
Целевые группы
Необходимо определиться с некоторыми терминологическими и методологическими вопросами.
Во-первых, далеко не все, кто оперирует понятием «Евразийский союз», до конца понимают, что это такое с географической точки зрения (то есть сколько стран должно туда входить на завершающем этапе интеграции). Некоторые полагают, что речь идет о сохранении статус-кво (Россия, Белоруссия, Казахстан), другие предсказуемо плюсуют к тройке еще и Украину (таковы и намерения российских властей), третьи мечтают о воссоздании мини-СССР (8–10 бывших республик). Между тем Владимир Путин в своей статье помимо нынешней тройки называет еще Киргизию и Таджикистан (они – члены ЕврАзЭС, которое и лежит в основе следующих этапов), что вряд ли найдет понимание у населения (подробнее об этом ниже).
Во-вторых, универсальной идеологии ЕАС в принципе быть не может, элитам и населению должны быть направлены разные послания.
Нетрудно выделить несколько направлений, по которым возможна консолидация элит трех стран. Первое – это гарантии стабильности правящего класса при смене политических поколений. Нынешние режимы в Казахстане и, в меньшей степени, Белоруссии, близки к исчерпанию ресурса. Неизбежны процессы обновления, чреватые дестабилизирующим вмешательством извне («цветные революции»). В таком случае потребуется и внешний амортизатор, гарант устойчивости, в качестве которого могла бы выступить Москва.
Например, расчет российской стороны в отношении Белоруссии, по всей видимости, заключается в том, что рано или поздно Александр Лукашенко утратит свободу маневра и вынужден будет отдать власть прокремлевскому кандидату в обмен на личную неприкосновенность и сохранность авуаров. В принципе, раньше белорусский лидер мог рассчитывать на подобные гарантии от Запада, но судьба Муаммара Каддафи более чем показательна. Попал в список «плохих парней» – рано или поздно тебя «дожмут», даже если до этого публично реабилитируют, как в случае с бывшим ливийским лидером, помирившимся в начале 2000-х гг. с западными державами. Первыми с подобным явлением столкнулись высокопоставленные участники конфликта на территории бывшей Югославии – в 1990-е гг. они также получали заверения американских и европейских дипломатов, что их не тронут в обмен на уход с политической сцены, однако «контракт» оказался весьма недолговечным.
Второе направление – защита партнеров от экспансионистских устремлений игроков-тяжеловесов. Для Белоруссии это Европа, для Казахстана – Китай. Элитам обеих странах присущи опасения (вполне обоснованные) постепенно утратить фактический суверенитет в пользу гигантских соседей. Хотя такие страхи, естественно, имеют место и в отношении Москвы, российское присутствие сегодня рассматривается Минском и Астаной как менее рискованное и требовательное. Россия уже сейчас служит залогом внутриполитического спокойствия и независимого развития в ряде постсоветских стран (в этом отчасти заключается функция ОДКБ).
Наконец, третье направление (оно может быть предложено не только элитам, но и населению) – Евразийский союз как мост между Востоком и Западом (более предметно – между Евросоюзом и Азиатско-Тихоокеанским регионом). Эта идея уже содержится и в программной статье Владимира Путина, и в других официальных интерпретациях проекта. Но ее нужно развить. Важно неизменно подчеркивать открытый характер евразийской интеграции, которая не противоречит другим проектам такого рода, а нацелена на взаимное дополнение, подготовку к созданию огромной зоны процветания и успеха по всему евразийскому материку. Такая позиция выигрышна на фоне, например, европейской линии, которая сводится к тому, что интеграция может быть только одна, вокруг Брюсселя, а если какие-то страны делают иной выбор, они теряют европейскую перспективу. Этот подход ЕС наглядно проявляется в случае с Украиной, на которую Европа оказывает неприкрытое давление.
Элиты всех трех стран (даже Белоруссии, несмотря на специфику самого Александра Лукашенко и его ближайшего окружения) ориентированы на то, чтобы стать, если использовать рыночную терминологию, акционерами (пусть и миноритарными) мирового порядка. С момента распада СССР до последнего времени такой возможностью представлялась интеграция в европейское пространство (именно поэтому «аристократия» всех трех стран стремится физически обосноваться в Европе – недвижимость, счета, семьи и т.п.). Однако, во-первых, представители «побежденных» по итогам холодной войны государств и их наследники так и не воспринимаются на Западе как равные, им предлагается просто принять нормы и правила, выработанные без их участия. Равноправной интеграции в уже существующие структуры не бывает. А во-вторых, центр принятия решений постепенно перемещается на Восток (в АТР), что дает всем «неудачникам» постсоветского двадцатилетия новый уникальный шанс. Такая ценность, как совместная интеграция (с правом голоса) в новый мировой порядок, формирующийся в условиях наступающего «азиатского века», способна привлечь все три столицы.
Правда, вышесказанное может быть поставлено под вопрос двумя обстоятельствами. Первое – вся конструкция строится на том, что российский режим незыблем. Однако хватает свидетельств того, что с конца «нулевых» он входит в период увядания. С учетом этого вопрос о политической турбулентности при смене политических поколений стоит для России не менее остро, чем для ее партнеров. Второе, связанное с первым, – преемственность интеграционной политики после смены поколений элиты, взаимоотношения новых лидеров. Уместно вспомнить об эволюции отношения к интеграции Нурсултана Назарбаева и Александра Лукашенко в 1990-е и «нулевые» годы. Изначально они были однозначно «за», выступая вполне искренне (Назарбаев обнародовал идею еще в 1994 г.), так как смотрелись выигрышно на фоне дряхлеющего Бориса Ельцина и могли рассчитывать на то, что именно один из них возглавит новое объединение. Когда же к власти в России пришел молодой и энергичный Владимир Путин, оба политика остыли к большим интеграционным инициативам, сосредоточившись на формальных и экономических моментах.
В настоящее время во всех этих странах доминирует фигура национального лидера, контролирующего ключевые активы. В Белоруссии это жесткий вариант (всеми стратегическими отраслями распоряжается исключительно Александр Лукашенко. Москва недавно в очередной раз убедилась в этом, столкнувшись с ситуацией вокруг ареста гендиректора «Уралкалия»), в Казахстане и особенно России – несколько более диверсифицированный (активы распылены между ведущими элитными группами, но верховным арбитром все равно остаются главы стран, которые могут перераспределять собственность). Смена поколений способна повлиять на ситуацию, приблизив ее к украинской, где нет ярко выраженной доминанты, а президент Виктор Янукович представляет интересы олигархата, сформировавшегося к концу «нулевых» из примерно равных по влиянию группировок. После существенно возрастет вес противников интеграции с Россией (особенно казахстанских), которые заметно активизировались в последние несколько лет.
Скрепы для масс
Политическая воля элит будет иметь решающее значение лишь на начальном этапе, потом особое внимание следует уделить именно гражданам. В очень упрощенном виде общие ценности (в буквальном смысле – объяснение того, настолько предлагаемый вариант ценен для населения) должны представлять собой четкие и позитивные ответы на вопросы, которые задают различные группы общества в отношении трехсторонней интеграции.
Социологические данные позволяют выделить две основные целевые группы, которые и представляют собой потенциальных адресатов (классификация в большей степени верна для России и Белоруссии и в меньшей – для Казахстана). К первой группе можно отнести людей старшего возраста (от 50 лет), проживающих как в крупных городах, так и в сельской местности, а также большинство жителей малых городов и сельской местности. Для них характерен патерналистский настрой, а взгляды на интеграцию условно «постсоветские». Они воспринимают Евразийский союз (как и все интеграционные объединения) в качестве шага к восстановлению СССР, видя в этом гораздо больше позитивных моментов, чем негативных. Другими словами, для них нет необходимости изобретать новые « скрепы» – достаточно и старых, советско-имперских.
Карта «постимперского синдрома», присущего (хотя и по-разному) жителям многих государств бывшего Советского Союза, так или иначе разыгрывается властями всех трех стран практически с того момента, как появилось нынешнее поколение лидеров (в России к этой теме начал апеллировать еще Борис Ельцин, активно используя во время кампании-1996 идею Союзного государства России и Белоруссии).
Другую целевую группу составляют молодежь и жители городов (в первую очередь – крупнейших, но не только). В силу либо возраста, либо нового социального и политического запроса эти люди отрицательно относится к идее восстановления СССР. По объективным причинам (уход из жизни старшего поколения, урбанизация) доля таких людей растет, что отражается и на динамике отношения жителей стран, входящих в потенциальный Евразийский союз, к интеграции с Россией или с Европой.
Так, Белорусский Независимый институт социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ) провел опрос относительно внешнеполитических предпочтений белорусов. За 10 лет они существенно изменились. Если в 2001 г. за объединение Белоруссии и России в единое государство высказывалось – 80%, то в 2011 г. «за» оставались только 31,4% белорусов, «против» – 47,8%. Если бы пришлось выбирать между Россией и Евросоюзом, за ЕС проголосовали бы 44,5%, за Россию – 35,3 процента. В 2006 г. за объединение Белоруссии и России в единое государство проголосовали бы 46,4% белорусов, а в 2004 г. – 49,3 процента. В 2003 г. объединиться с Россией желали 53,1 процента.
Правда, что касается настроений жителей Белоруссии, существенную роль играет конъюнктурный фактор – позиция властей. Большинство населения проживает в сельской местности или малых городах и представляет собой конформистски настроенный электорат. Последний, в свою очередь, подвержен пропаганде, которая распространяется через официозные СМИ, в первую очередь, телевидение (в России ситуация схожая, но не столь ярко выраженная). Соответственно, когда отношения между властями двух стран обостряются, это сразу находит отражение на белорусских телеэкранах (заодно и помогает властям переложить ответственность за неблагоприятную экономическую ситуацию на Москву). При потеплении отношений тенденции прямо противоположные. Именно этим и объясняется тот факт, что в течение короткого времени число выступающих за интеграцию с Россией колеблется значительно – с 20–30 до 60 процентов.
Однако в целом тенденция, обозначенная в вышеприведенном соцопросе, верна для населения всех трех стран. Увеличивается доля тех, кто не застал СССР и, соответственно, не прошел через советскую систему формирования единой идентичности. Для них институциональные отношения с Россией – не само собой разумеющаяся данность, а скорее одна из возможностей. Кроме того, новое поколение – преимущественно жители городов, которые предъявляют власти новый социально-экономический и политический запрос. Современный гражданин всех трех стран (отнюдь не только столичный житель) – потребительски настроенный индивидуалист-собственник, все дальше уходящий от советских представлений о государстве и воспринимающий его (как и власть) в качестве сервиса.
Это подтверждают и данные соцопросов. Например, пока российское руководство пытается апеллировать к идеалистическому началу, продвигая инициативы по моральному воспитанию, согласно данным ВЦИОМ, состояние общественной морали заботит только 21% респондентов, в то время как такие шкурные темы, как ЖКХ и инфляция вызывают беспокойство у 54%, общий уровень жизни – у 46%, а ситуация в сфере здравоохранения – у 43 процентов.
Россия лидирует по темпам перехода в новое качество, для которого характерен тип городского жителя как атомизированного потребителя услуг государства. С точки зрения развития общества, это имеет разные последствия, в том числе и негативные, однако в контексте интеграции создает преимущество. Российские власти уже пытаются отвечать на новый политический запрос (хотя в элите имеется влиятельная группа, выступающая за тотальное копирование советских практик). И если они в этом преуспеют, продвинувшись в направлении более современного государства, то позитивный опыт можно будет использовать и для привлечения жителей Белоруссии и Казахстана.
Соответственно, настрой социальной группы, удельный вес которой неуклонно растет, подсказывает и тематику общих устремлений. Не абстрактно-патриотические лозунги (историческое братство, возрождение величия, выход на мировую арену и т.п.), а «прикладные» категории, которые, на самом деле, и способны объяснить жителям трех стран, зачем им нужна интеграция. Центральным элементом могла бы стать идея создания эффективного в повседневной деятельности государства, ориентированного на гражданина. Ценности же более возвышенные, идеологические, останутся прерогативной национальных правительств, которые никуда не денутся. Привить чувство наднационального патриотизма невозможно, в чем убедились и управленцы Евросоюза.
Государство для человека, а не человек для государства. То, что общественный запрос такого рода растет, показывают и данные соцопросов, согласно которым число сторонников интеграции в ЕС (а именно c ним ассоциируется идея европейского социального государства) увеличивается, а союза с Россией – уменьшается. Однако шанс для евразийской интеграции заключается в том, что в самой Европе вожделенная социальная модель, похоже, близка к исчерпанию. Европейский проект испытывает кризис, дальнейшее расширение ЕС заморожено на годы, если не на десятилетия (хотя официально об этом никто не говорит и не скажет). Появляется возможность для создания нового объединения, которое принимало бы в расчет описанные настроения, но с учетом национальной специфики трех стран – едва ли готовых в своем нынешнем состоянии сразу адаптировать лучшие европейские практики, даже если бы им всерьез это предложили.
Правда, как и в случае с элитами, возникает вопрос о позитивном образце. Чтобы предложить населению Белоруссии и Казахстана «духовные скрепы», которые оно с готовностью воспримет, Россия сама должна являть собой пример эффективного социального государства (как Европа в лучшие свои периоды), чего пока не наблюдается.
Поскольку основным адресатом должна стать вторая целевая группа – относительно молодая и с активной жизненной позицией, нужны современные инструменты работы по продвижению образа интеграции. Прежде всего, проведение согласованной молодежной политики – готовить будущее поколение жителей Евразийского союза необходимо уже сегодня. Внедрением в общества идей ЕС в Еврокомиссии занимается целый департамент, а в координационных органах союза трех стран такие подразделения пока отсутствуют (речь не идет о классической пресс-службе). Однако и усилий государственных (надгосударственных) органов мало – налицо слабость механизмов общественной поддержки (народной или культурной дипломатии). В частности, недостаточное используется образовательный, экспертный, межкультурный, молодежный и прочие уровни трансграничного диалога.
Нейтрализация фобий
Необходимо нейтрализовать фобии, препятствующие развитию интеграционных процессов. Первая – многие опасаются, что любое интеграционное образование на постсоветском пространстве (под эгидой России) – это априори шаг назад. В доказательство этого (особенно в западной прессе) цитируют слова Владимира Путина о величайшей геополитической катастрофе XX века а также о бессердечности тех, кто не жалеет о распаде Советского Союза. Сознательно замалчивается продолжение фразы – о том, что желающий восстановления СССР не имеет на плечах головы.
Противники интеграционного проекта заявляют, что он старомоден и архаичен, поскольку якобы следует логике возрождения империи, что не соответствует текущим мировым трендам. Отчасти это так – в мире наблюдается процесс эрозии сложносоставных государственных образований (распад Югославии, растущие сложности в Бельгии, Испании, Великобритании, усугубляющийся кризис Евросоюза). Однако ЕАС вполне может стать объединением национальных государств, осознающих, что у них общие интересы в мире. Если изучить планируемую структуру, очевидно, что ни о какой имперскости речи нет, напротив, Россия впервые пошла на по-настоящему равноправное сотрудничество, при котором она обладает таким же голосом в Евразийской экономической комиссии, как и другие, намного меньшие партнеры. Чтобы оценить путь, проделанный Москвой, достаточно вспомнить высказывание Владимира Путина 2001 г., когда он предложил Минску интеграцию в пропорции 97:3, в соответствии с соотношением экономик. Полного равноправия не бывает, но нынешний дизайн, по крайней мере, наиболее приближен к нему, если сравнивать с прежними российскими идеями.
Кстати, второй миф: Евразийский союз – чисто российский проект, отбирающий полномочия у элит других стран. Его популяризации, к сожалению, способствуют сами отечественные власти. Так, казахстанские критики не без оснований указывают на то, что российские чиновники недостаточно учитывают интересы Астаны в процессе формировании новых наднациональных органов. Например, ни один из интеграционных центров не расположен в столице Казахстана. В Алма-Ату перемещены некоторые офисы ЕврАзЭС, но это лишь частичная компенсация за фактический отказ от аналогичного шага в отношении структур Евразийской экономической комиссии. Рецепт прост – Москва не должна испытывать страха перед тем, чтобы делиться полномочиями и инфраструктурой принятия решений с партнерами. Так, формирование кадрового состава Евразийской экономической комиссии во многом отдано казахстанской стороне.
Наконец, третья фобия, которая в большей степени актуальна для населения России и Казахстана: в результате образования ЕАС на территорию этих стран хлынут еще большие потоки мигрантов из Узбекистана, Киргизии и Таджикистана. Причина – в отсутствии ясности относительно желаемого состава ЕАС. Часть элиты в России, по сути, одобряет как можно более массовый приток мигрантов из Центральной Азии. Это те, кто поддерживает мобилизационный сценарий развития, в том числе форсированную разработку Восточной Сибири и Дальнего Востока по старым советским лекалам. Однако они понимают, что в отличие от времен СССР (особенно сталинского периода), когда освоение территорий за Уралом шло за счет практически бесплатного труда заключенных и энтузиастов-комсомольцев, сейчас привлечь российских граждан нечем. В итоге в качестве дешевой рабочей силы предполагалось использовать как раз выходцев из Центральной Азии («говорящие головы» сторонников мобилизационного развития публично заявляли, что России не хватает нескольких десятков миллионов рабочих рук).
Однако буквально за последний год-полтора отношение к миграции кардинально изменилось (см. статью Александра Габуева (Внесён Министерством юстиции РФ в реестр лиц, выполняющих функции иностранного агента, 26.05.2023) в этом номере). Объяснение простое – количество переходит в качество: мигрантов из региона стало так много, что это заметно «невооруженным глазом», а сами они чаще ведут себя более агрессивно. Это не ускользает от внимания и представителей власти: выходцы из Центральной Азии все чаще демонстрируют растущие амбиции, так что рассчитывать на них, как на послушный источник дешевой рабочей силы, не приходится, особенно если приток будет по-настоящему масштабным. Кстати, если еще год назад тема введения визового режима с Узбекистаном, Киргизией и Таджикистаном была фактически под запретом, то за 6–8 месяцев произошла ее реабилитация, и на выборах глав Москвы и Подмосковья кандидаты от власти ее активно эксплуатировали.
Лучший способ избавиться от страхов – четко зафиксировать, что расширение ЕАС далее южных границ Казахстана не планируется. А если по политическим причинам неправильно оттолкнуть некоторые соседние страны, стоит применить отработанный в ЕС механизм «кондициональности». Возможное членство обуславливается выполнением многочисленных критериев, а соответствие им оценивается в том числе из соображений практический целесообразности для объединения, так что некоторые страны могут вести переговоры годами, если не десятилетиями.
* * *
Итак, помимо чисто экономических аргументов, нужны общие представления, идейные основы существования Евразийского союза. Они не могут быть универсальными – для каждой целевой группы требуется собственный набор тезисов, по возможности объединяюшихся в целостную систему. Отдельные «духовные скрепы» нужны для элиты и населения, а среди последнего во всех трех странах выделяются две большие группы. Первая, представленная в основном старшим поколением и жителями малых городов и сельской местности, повернута в прошлое, то есть воспринимает ЕАС на возрожденный мини-СССР. Вторая, более младшее поколение, проживающее в основном в городах, ориентировано на европейские потребительские ценности, то есть ей необходимо предложить цели, устремленные в будущее. А именно – построение в рамках ЕАС современного социального государства с эффективно работающими институтами по обслуживанию и преумножению человеческого капитала (образование, здравоохранение, безопасность, ЖКХ). Для реализации последней цели необходим «образцовый» участник, который уже добился существенного прогресса в данной области и может служить для остальных «градом на холме». В идеале таким примером должна была бы стать Россия, но пока ее состояние далеко от желаемого.
