Последние примерно полтора года в казахстанском интеллектуальном пространстве наблюдается возрождение процессов, что бытовали в самые первые годы независимости – попытки определить изначальную «точку в пространстве», т.е., сформулировать представление о геополитическом пути Казахстана, способном максимально обеспечить безопасность страны и ее развитие в международном контексте. И, пожалуй, впервые в истории страны особое место обретает идея региональной, центральноазиатской, интеграции.
Рост популярности этой идеи пока невозможно проиллюстрировать данными каких-либо социологических исследований. Во всяком случае, в Казахстане они не проводились ни в открытой, ни в закрытой форме (отражений в СМИ нет, эксперты также в частном порядке не фиксируют таких фактов). Это не удивительно, учитывая, что в Казахстане любые, сколько ни будь организованные работы и исследования, касающиеся идеологических (и, прежде всего, внешнеполитических) аспектов являются монополией государства и аффилированных с ними структур. Официальная же идеология, вероятно, еще не успела сформулировать запрос на изучение темы: новый всплеск внимания к региону Центральной Азии (очередной, после интеграционных проектов 1990-х – начала 2000-х гг., Центрально-Азиатского Экономического Сообщества (ЦАЭС), Центрально-Азиатского сотрудничества (ЦАС) и Организации центрально-азиатского сотрудничества (ОЦАС)) только начался. Возможно, впрочем, что на «уровне принятия решений» такой тренд и не рассматривается как способный реально корректировать внешнюю политику, а поощрение интереса к нему со стороны экспертного сообщества направлено на внешнюю, в первую очередь, российскую аудиторию. Надо продемонстрировать наличие у Астаны потенциальных внешнеполитических альтернатив, помимо главного тренда последних лет – сближения с Москвой через евразийский интеграционный проект. То есть, по сути, новый вектор в пиар-составляющей традиционной многовекторности казахстанского лидера.
Нужно сказать несколько слов о фоне, на котором это происходит. Попытки запустить процесс в 1990-х – начале 2000-х гг., как известно, закончились ничем: ОЦАС была в середине 2000-х гг. интегрирована в ЕврАзЭС. О том, почему не состоялся собственно региональный интеграционный проект, будет сказано ниже. Так, или иначе, он впал в летаргию. Ускорившееся во второй половине предыдущего десятилетия сближение Астаны с Москвой через участие в евразийском проекте, вероятно, во многом было связано с тем, что к этому времени стал очевиден провал идеи «большой каспийской нефти» – все планы по форсированному наращиванию нефтедобычи и выходу на новые экономические и геополитические рубежи оказались несостоятельными. Это, а также проблемы, с которыми столкнулась западная коалиция в Афганистане и Ираке, заставили Астану скорректировать многовекторную политику в сторону сближения с Москвой. Места для самостоятельной региональной интеграции не оставалось ни на экспертном, ни, тем более, на внешнеполитическом поле. Многочисленные противники курса на Россию не выдвинули ясной альтернативы, хотя тема сближения стран региона в этом дискурсе так или иначе всегда присутствовала. Реинкарнация идеи началась в самое последнее время.
Буквально на днях в Алма-Ате была презентована новая экспертная площадка, «Алматы-клуб», и ее первый продукт: публикация группы экспертов под названием «Пять государств и/или один регион? Национально-региональный дуализм в Центральной Азии». Инициирован проект был в прошлом году Представительством Фонда имени Фридриха Эберта (Friedrich Ebert Stiftung – находится в перечне иностранных и международных неправительственных организаций от 01.03.2024, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации.) в Казахстане. Пэр Тешендорф, региональный директор Фонда в Казахстане, Узбекистане и Туркменистане, заметил, что эксперты из стран региона редко встречаются на своей территории, а чаще в Москве, Пекине, Нью-Йорке или Лондоне. «И получается, что на регион смотрят как бы со стороны. Но все страны – соседи. И важно, чтобы эксперты исходили из этого. Мы хотим, чтобы эксперты из Центральной Азии сами решали, на какие темы им обращать внимание».
Первая работа выполнена семью экспертами: по два от Казахстана, Узбекистана и Киргизии и один от Таджикистана. Туркменистан ожидаемо представлен не был, что, по мнению членов группы, ни коим образом не девальвирует амбиции на региональный характер проекта. По словам редактора первого доклада, узбекского политолога Фархода Толипова, «тема напрашивалась сама собой». Экперты старались понять – «Центральная Азия, это один регион, или это географическая зона, в которой расположены пять независимых государств, и не более того, и понятие «регион Центральная Азия» несостоятельно. Работа вывела на то, что это – регион, и региональная интеграция – парадигма».
Уже во введении к документу отмечается, что в ХХI веке императивом является та или иная форма коллективных действий на международной арене. И особенно это актуально для государств Центральной Азии. Однако прогресса на пути немного, и важно понять, «что является первопричиной как сложностей, так и достижений регионального развития». Авторы считают, что первопричина – исторически сложившийся национально-региональный дуализм, с одной стороны «нациостроительство», с другой – «регионостроительство» народов и стран Центральной Азии. «Трудно определить, где заканчивается национальное и начинается региональное и наоборот – настолько переплетены и судьбы, и среда обитания, и культуры, и способы хозяйствования, и инфраструктура, и передвижения людей в этой части мира». К сожалению, этот интересный тезис, определяющий, по сути, главный вывод исследования, не снабжен какими-либо пояснениями и аргументами. В частности, не ясно, насколько оригинальна ситуация в Центральной Азии в сравнении с другими регионами мира (вообще, для столь большой проблемы коллективный документ удивительно невелик, всего 26 страниц!). Зато определены оппоненты – те, кто воспринимает страны региона как слабые образования сомнительной жизнеспособности: «Применение теории пост-колониализма к региону Центральной Азии, а также представления о принадлежности этого региона российской сфере влияния отражают подобные восприятия».
В странах региона широко распространена традиция практически любую политическую, а то и социальную, проблематику тесно увязывать или выводить из очень давних эпох, причем со строго определенного ракурса. В исследовании традиция соблюдена:
«Из пяти мировых империй древности (Рим, Парфия, Кушаншахи, Хань и кочевая империя гуннов) на рубеже нашей эры (I в. до н.э. — III в.) две были созданы выходцами из Центральной Азии, а третья (кочевая) империя перенесла свой политико-административный центр на территорию нашего региона. Это был период, когда Центральная Азия играла ключевую роль в мировой политике, экономике и культуре».
«Беглый взгляд на историю из наших дней дал повод сделать вывод, что все поколения, жившие до нас в регионе, подготовили всей своей историей и всем своим опытом сосуществования то, что мы называем регионализмом сегодня… Начиная от Ахеменидов и до Советского Союза, мы прослеживали и фиксировали в нашей работе в Клубе, в наших дискуссиях, что существует некий конгломерат народов, которые жили бок о бок взаимно дополняя друг друга. И всем ходом истории они подготовили регионализм XX века. Поэтому возникает очень экзистенциальный и очень актуальный вопрос – есть ли исторические предпосылки для объединения? Многие наблюдатели говорят, что ссылки на прошлое необоснованны, и исторических предпосылок для объединения региона не существует. Мы приходим к обратному выводу. Сама история подводила нас к региональному выбору», – заявил г-н Толипов.
Согласно исследованию, в регионе существуют следующие дуализмы: географический (разнородность географического ландшафта); дуализм «верховья и низовья» (страны, расположенные в верхних и нижних течениях крупных трансграничных речных систем); дуализм «оседло-кочевой, ирано-тюркский»; дуализм «советское-постсоветское» («проявляется в противоречии между уходом в Евразию (советское) и стремлением к собственному региональному modus vivendi (постсоветское)»; дуализм Ташкент – Астана («миф о соперничестве за лидерство между Ташкентом и Астаной возник еще в период существования СССР, когда первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Динмухаммед Кунаев и первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидов конкурировали за право быть главным доверенным лицом Москвы в советском регионе «Средняя Азия и Казахстан»», и в 1990-е гг. этот миф поддержали США и Россия; дуализм демократия – автократия. Наличие всех этих дуализмов не отменяет необходимости и возможности региональной интеграции.
Другой участник проекта из Узбекистана, Галия Ибрагимова, затронула иной аспект проблемы. Страны региона, отметила она, все больше отдаляются друг от друга: Узбекистан говорит о своей самодостаточности, Казахстан участвует по многих интеграционных объединениях. Но, тем не менее, говорить об интеграции нужно иначе государства будут еще больше расходиться. «Экспертное сообщество должно как можно больше говорить и проигрывать различные сценарии – как регион может взаимодействовать как некая единая сила. И, возможно, через этот научно-экспертный дискурс, которого должно быть больше, такая модель будет иметь под собой базу. Это как теории, что научный дискурс способствует принятию впоследствии политических решений», – отметила г-жа Ибрагимова.
Потребность в интеграции в регионе «просто на ладони лежит» считает эксперт из Киргизии Тамерлан Ибраимов:
«Задача нашего исследования была не показать, что интеграция лучше, чем дезинтеграция, это для всех очевидно. Задача была показать, что у нас есть масса объективных условий для того, чтобы она произошла».
Только казахстанский автор, заместитель директора Казахстанского института стратегических исследований при Президенте РК Санат Кушкумбаев, предложил «не злоупотреблять термином «интеграция»», так как это сразу может вызвать возражения. «Есть разные формы сотрудничества. Можно сфокусироваться на многих других объединительных вещах», заметил он. Впрочем, это интересное под-направление в выступлениях экспертов, как и расшифровка понятия интеграции в этом контексте, развития в ходе презентации не получили.
Не пояснены и некоторые не стыкующиеся замечания в тексте исследования и в выступлениях авторов. Например, несмотря на утверждение, что «жившие до нас поколения в регионе подготовили всей своей историей и опытом сосуществования то, что мы называем регионализмом», в докладе отмечается, что «исторический контент для многих остается туманным и фрагментарным», а среднестатистический житель региона на вопрос – что общего между народами Центральной Азии? – в лучшем случае сможет дать ответ в ключе стандартных медийных формулировок: «прошлое и культура, религия и наследие»». Очень странным выглядит утверждение в географическом разделе доклада, что
«весь регион Центральной Азии самодостаточнен в плане наличия природных ископаемых, воды и возможностей их эффективной разработки».
Буквально в соседнем столбце текста справедливо отмечается проблема неравномерности распределения водных ресурсов… Вероятно, на специфику исследования повлиял тот факт, что из семи авторов шесть по базовому образованию и специализации – политологи, один – юрист. Особенно бросается в глаза почти полное отсутствие экономической составляющей в докладе.
В то же время стоит отметить, что авторы использовали разнообразные источники. Особенно привлекает внимание работа Терри Мартина «Империя «положительной деятельности»». Насколько нам известно, это первый случай обращения к ней в открытой публикации в Казахстане, т.е., фактически, эта интересная и важная для полноты анализа межэтнической проблематики работа введена в научный оборот.
Г-н Толипов заметил, что многие вопросы не нашли отражения в работе, хотя поднимались в дискуссиях. Но они появятся в следующих докладах. Он анонсировал вторую работу, которая будет посвящена отношению внешних стран к центральноазиатской интеграции: «Мы нащупали такие страны, которые видят интеграцию и готовы ее поддержать; вторая категория поддерживает, но не верит, третья – не поддерживает и не верит, четвертая и не верит, но не знает что делать… Что касается экономики, то мы в первом исследовании рассматривали очень яркие и вопиющие дуализмы. Мы не стремились охватить все возможные дуализмы, а лишь хотели показать, в какой сложной среде эволюционируют народы и страны центральной Азии. А второй задачей было продемонстрировать, что многие эксперты, занимающиеся регионом, обращали внимание на одну сторону тех дуализмов, на негативную, разделяющую. Но они не видели, что в этих дуализмах скрыт и объединяющий потенциал».
Присутствовавший на презентации европейский дипломат задал вопрос: считают ли обычные люди, живущие в этих странах, что принадлежат к чему-то, отличному от другого мира? Что у них есть сегодня общая основа не только в истории, но и в реальности? И если «да», то достаточно ли сильно это чувство, чтобы люди действительно захотели интеграции? И может ли когда-то сложиться что-то подобное Евросоюзу? На это г-н Ибраимов дал однозначно положительный ответ. Во многом это результат того, что все были частью единого Советского Союза, сохраняются общие поведенческие стереотипы, историческая память, особенно, у людей среднего и старшего поколений. По поводу будущего киргизский эксперт считает, что говорить еще рано – тут достаточно много вопросов, касающихся политического устройства. Тем не менее, «основываясь на культурном ощущении, мы есть единая общность».
У части приглашенных на презентацию казахских экспертов тезисы доклада вызвали самую горячую поддержку. Некоторые даже попытались пойти в своих комментария дальше авторов доклада. Политолог Мухит Асанбаев заявил, что нужно говорить не об интеграции, а об общности региона: «Есть те, кто хочет разобщить страны Центральной Азии. Это мощный инструмент, который бьет со всех сторон, как извне, так и изнутри. Есть сторонники колониального восприятия региона. У нас очень много общего. Вот, дуализмы – кто-то рассматривает их так, а для кого-то это дихотомия. Если человеку необходимо пройти срочный курс деколонизации, то, соответственно, он рассматривает это как дихотомию… И кочевники, и оседлые, это был единый социальный организм. Это и в Аравии также было. Потом – тюрки и таджики представляются, как некое противопоставление. Но еще вопрос – таджики это потомки отюреченных согдийцев, или это иранцы, воспринявшие тюркский язык? В таджиках больше тюркского элемента… Я думаю, что таджики это те же самые тюрки. Все эти противоречия сильно натянуты. Вот советское-постсоветское, это актуально! Вот в чем корень противоречий. Мы должны в первую очередь культивировать, продвигать экспертов, которые представляют центральную Азию, а не тех, которые оказались в Центральной Азии».
Однако почему же при наличии стольких оснований для интеграции, и учитывая, что с начала 1990-х гг. в регионе создавались межгосударственные политические и экономические структуры, из этого ничего до сих пор не вышло? Г-н Толипов признал, что были три попытки институционального оформления регионального интеграционного процесса. По его мнению, шел процесс, «почти точь-в-точь повторяющий европейский опыт по поэтапности, по субъектам, по расширению». Но в 2005 г. нецентральноазиатская страна стала членом ОЦАС, что исказило идентичность и сущность этого сугубо регионального объединения. Оно не может, считает узбекский эксперт, иметь бесконечные размеры как ШОС, куда включают чуть ли не Шри-Ланку и Турцию. Центральная Азия – это ограниченный регион, который обречен на то, чтобы быть клубом лишь пяти государств. «Потому вступление нецентральноазиатского государства, России, исказило идентичность, геополитические процессы в регионе. И, как результат, буквально на следующий год ОЦАС прекратила свое существование», – заметил г-н Толипов.
А между тем, как отмечено в докладе, региональность, «воссозданная» в совершенно ином формате, могла бы не просто усилить каждую страну в отдельности, но и дать возможность для «более уверенного внешнеполитического маневрирования, избавив себя от излишней великодержавной опеки. Это особенно важно с учетом трагических событий на Украине». И, хотя сегодня конкретно о возможностях реализации регионального интеграционного проекта говорить не приходится, шансы на это, по мнению авторов, растут: «Следует подчеркнуть, что нынешние трагические события на Украине, политическая турбулентность в Российской Федерации, а также противоречивые оценки перспектив ЕАЭС тоже являются признаком конца постсоветского переходного периода; и все это вновь побуждает серьезно задуматься о перспективе регионального развития Центральной Азии».
Насколько проблема «великодержавной опеки» актуальна для только что вступившей в ЕАЭС Киргизии? Автор доклада из этой страны Эльмира Ногойбаева считает вопрос очень актуальным. «Нужно четко разделять две вещи, которые часто смешиваются и на которых спекулируют. Это страна и государство. Россия как страна, культура, цивилизация – в Киргизии русский язык до сих пор функционирует как, наверное, ни в одной стране центральной Азии. Россия как государство влияет и доминирует в разных областях. Для примера я возьму нормативную область. Существует такой орган, ассамблея СНГ. Я бы назвала ее нормативной ямой, где копируют законы наши депутаты, и это не самые прогрессивные законы. Это закон об иностранных агентах, закон об ограничении НПО, закон об ЛГБТ. В диапазоне двух лет все это копируется из российской практики. Для нас это нонсенс. И дело не только в правах человека: особенность нашего политического процесса в Киргизии, это высокая протестность, которая приводит к очередному перевороту. На сегодняшний день каждая попытка ограничить поле возможностей и свобод, воспринимается сложно. Следующая сфера, где это проявляется, это политика безопасности. Она все еще достаточно советская – страхи по Афганистану и прочее. Та ситуация, что сегодня происходит в российском государстве, моделируется на наше государство, и это не самые перспективные модели. И здесь есть еще очень важный подвох: любое давление порождает сопротивление. Поэтому в Киргизии появляются другие радикальные вещи – радикальный национализм, радикальный исламизм. Это ведет к конфликтам в обществе».
Эксперт подчеркнула, что недавние заслуги Казахстана недооценены во всех странах региона: «Когда велись переговоры по ЕАЭС и продвигалась идея межпарламентской ассамблеи ЕАЭС именно казахстанские переговорщики настояли, чтобы положение о ней не было принято. Появление такой структуры, – по мнению г-жи Ногойбаевой, – для нашего небольшого государства означало бы, что мы вернемся в ту колониальную систему, из которой вышли». Она также весьма критически охарактеризовала работу, предшествовавшую недавнему вступлению новых стран в ЕАЭС: «Может быть, какие-то попытки анализа были. Но время было сжато донельзя. Я анализировала и по Армении, и по Киргизии. Объективных, четких, реалистических исследований очень мало… И мы оказались вместе в одном месте, которое называется ЕАЭС, и последствия этого не предугадал никто».
Как ни относись к возможности реализации идеи центральноазиатского регионального проекта, он, в той или иной форме, уже реален: данный доклад и презентация показали, что эта идея обладает немалым консолидирующим потенциалом для того спектра экспертного и, вероятно, политического истеблишмента стран региона, который критически настроен в отношении евразийского интеграционного проекта.
