Около десяти лет тому назад на высокой ноте завершался XX век. США обладали безоговорочным лидерством по всем показателям, включая совокупную силу, престиж и мощь. Прежний враг – Советский Союз – развалился на части, оставив Америку без военного и идеологического противника. Ключевые американские ценности, прежде всего демократия и правовое государство, продолжали триумфальное шествие по миру. Утверждать альтернативное политическое мировоззрение больше было некому.
Капиталистическая система, основанная на свободе торговли, налоговой дисциплине, децентрализации рынков, включая фондовый (некоторые называли этот набор требований «вашингтонским консенсусом»), считалась во всем мире безальтернативным путем к процветанию. Соединенные Штаты, обладавшие профицитом бюджета, полагали себя неуязвимыми и, по сути, всемогущими. С чрезмерной самоуверенностью Америка провозгласила себя «незаменимым государством» (определение бывшего государственного секретаря Мадлен Олбрайт. – Ред.). Никто не смеялся и не пытался возражать.
ПАДЕНИЕ С ВЕРШИНЫ
Сегодня тот мир кажется бесконечно далеким. Каким бы блестящим руководителем ни был президент Барак Обама, ему не вернуть Америку на политические и военные высоты, на которых она находилась в начале XXI столетия. Слишком велик ущерб, нанесенный отношениям с союзниками, устоям мирового и регионального порядка и способности Вооруженных сил играть сдерживающую роль. Угрозы, которые рассчитывали устранить с помощью силы, на самом деле только усугубились, и теперь неизвестно, как закончатся войны, начатые в тот период. Однако от их завершения будет зависеть многое.
Век начался с лопнувшего пузыря на рынке акций высокотехнологических компаний (dotcom) и «сенсационного» открытия, что, оказывается, восемь тысяч лет истории экономики что-то да значат и надежным фундаментом для определения стоимости компании является только прибыль, а не дутая реклама. Доверие общественности к портфельным инвестициям было подорвано, когда шокированные инвесторы поняли, что растущие акции точно так же могут рухнуть в один прекрасный день, а инвестиции, основанные на вере в потенциал роста акций, – это мыльный пузырь.
Затем грянуло 11 сентября со всеми вытекающими последствиями: антиисламская истерия, ужесточение визового режима, унизительные осмотры на таможне… Импульсивные аресты иностранных активов и ужесточение контроля над перемещением средств начали создавать препоны для деятельности зарубежных компаний на территории Соединенных Штатов и для вложений в американскую экономику.
Вскоре разразился скандал с Enron, который привел к краху не только этой корпорации, но и аудиторской компании Arthur Anderson. Более того, он подмочил репутацию американского бизнеса и поднял серьезные вопросы корпоративного управления. Следствием стало и принятие закона Сарбейнса – Оксли, который усугубил уникальную для нашей страны практику коллективных исков и напугал зарубежных инвесторов.
Инвестиционный климат, и без того ухудшившийся, стал еще враждебнее к иностранному капиталу после того, как правительство заблокировало попытку китайской нефтяной компании CNOOC купить американскую корпорацию UNOCAL, а также не позволило судоходной компании из города Дубай приобрести британского оператора шести американских портов. Невероятным образом США начали превращаться в место, недружественное для иностранцев – арабов, китайцев, индийцев, русских…
В результате Гонконг и Лондон затмили Нью-Йорк как наиболее предпочтительные площадки для раскручивания новых компаний путем первичного размещения акций (IPO). Увеличился выпуск еврооблигаций, ускорилось и их обращение. В последние годы Лондон контролировал 26 % мирового рынка первичного размещения акций, тогда как доля Нью-Йорка, составлявшая в свое время 60 %, теперь снизилась почти в 10 раз до 6,5 %. На Лондон также приходится половина мирового рынка деривативов и 70 % мирового рынка вторичных облигаций. К 2007-му 34 % всех мировых валютных операций совершалось в Лондоне, тогда как в Нью-Йорке – только 17 %.
Тем временем американцы попали в нездоровую зависимость от кредитов, и страна стала безответственно-расточительным обществом, зависящим от чрезмерного потребления, с разрушающейся инфраструктурой. Снижение налогового бремени, колоссальные военные расходы и две очень дорогостоящие войны привели к растущему торговому и бюджетному дефициту, а также к дефициту платежного баланса. Мир заполонили зеленые бумажки, ценность которых у многих вызывала большие сомнения. При отсутствии сбережений внутри страны американцы стали всё больше зависеть от зарубежных кредиторов, финансировавших наш государственный долг. Эти тенденции обусловили перемещение богатства и могущества в Северо-Восточную Азию, Европу и страны Персидского залива на фоне нараставшей озабоченности по поводу истинной стоимости доллара.
Быстро растущий спрос стал причиной повышения цен на энергоносители и сырье, однако хеджирование доллара посредством товарных закупок подняло цены гораздо выше, чем это могло произойти, не будь потребности в хеджировании рисков. В итоге производители сырьевых ресурсов получили неожиданно высокие прибыли и накопили еще больше богатств.
Сырьевой пузырь лопнул, когда кризис, спровоцированный субстандартными ипотечными кредитами, вынудил хеджевые фонды и других сырьевых инвесторов закрыть рискованные рыночные позиции. Крах ипотечных ценных бумаг и других деривативов привел к полной остановке процесса кредитования. Осознание того, что даже авторы и изобретатели этой схемы не понимали, не могли объяснить, а тем более покрыть обмененные ими свопы кредитного дефолта, исчислявшиеся десятками триллионов долларов, дискредитировало финансовые учреждения во всем мире.
Вера в американские финансовые рынки была окончательно поколеблена сенсационным разоблачением грандиозной аферы Мэдоффа, обманувшего инвесторов примерно на 50 миллиардов долларов с помощью уникальной по масштабам финансовой пирамиды, которую регуляторы рынка не могли либо не хотели выявить на протяжении сорока лет. Создается впечатление, что аферы – это органическое свойство американского финансового рынка. Последняя из раскрытых махинаций – Станфордский международный банк.
Реакция практически всех национальных правительств на глобальный крах финансовых рынков и экономический спад была весьма схожей. В первую очередь они попытались спасти банки от последствий их собственной жадности и глупости, а затем потратили немалые деньги на то, чтобы стимулировать создание рабочих мест или по крайней мере замедлить процесс их сокращения. В тех странах, где финансовые учреждения приблизились к полной неплатежеспособности (в основном у нас и в Европе), правительства пошли на массовую накачку их ликвидностью.
С целью осуществления данного плана Америка выпустила дополнительные долговые обязательства, скупаемые преимущественно иностранцами. Были предложены гигантские стимулирующие пакеты для поддержания либо увеличения занятости населения. В идеале эти программы удовлетворяют трем критериям:
- сразу создают новые рабочие места внутри страны;
- представляют собой инвестиции в инфраструктуру или другие долгосрочные проекты, повышающие эффективность и конкурентоспособность национальной экономики;
- не влекут за собой дальнейшего увеличения долговых обязательств и, следовательно, не ложатся тяжелым бременем на будущие поколения и доходы.
Примером для подражания можно считать Китай, который утвердил именно такой стимулирующий пакет в размере 8 % ВВП этого года почти исключительно для осуществления вышеуказанных целей.
Американцам остается надеяться, что предложенные Конгрессом налоговые послабления и стимулирующие меры сделают свое дело, хотя нет уверенности в том, что они соответствуют именно перечисленным целям. Фактически мы не вели учет колоссальных долгов, в которые влезали, управляя государством, оплачивая войны и финансируя потребительское общество путем пролонгации кредитов, все чаще предоставлявшихся иностранными кредиторами. Недавние дотации и стимулирующие пакеты – повторение этой практики. У США нет четкого плана, как мы будем за них расплачиваться; поэтому мы намерены еще больше увеличить бремя долга и заимствовать по крайней мере половину средств на эти нужды за границей, что приведет к дальнейшему бесконтрольному росту нашего государственного долга. По-прежнему отсутствует и четкий план возврата кредитов, который убедил бы зарубежных кредиторов в нашей платежеспособности. Недавнее падение цен на казначейские обязательства и последовавший затем рост процентных ставок по американским долгосрочным долговым инструментам свидетельствуют о том, что иностранные инвесторы начинают включать в цену возросшие риски.
МИР ПОСЛЕ КРИЗИСА
Хотя кризис еще далек от завершения, некоторые его последствия представляются очевидными уже сейчас.
Во-первых, дискредитация американской экономической системы, основанной на свободном рынке и его учреждениях, означает, что другие страны больше не будут стремиться подражать нам. В мире, однако, нет очевидного претендента на универсальную экономическую модель, которая бы пришла на смену американской. Вот почему возможно появление нескольких альтернативных систем.
Еврозона с ее гигантской бюрократией и интервенционистской экономической архитектурой, скорее всего, станет более влиятельной. Кто-то возьмется копировать китайскую модель с ее причудливым сочетанием бурного предпринимательства и коммунистического капитализма. Некоторые могут взять на вооружение российскую схему использования возможностей олигархического капитала для возрождения национальной экономики посредством государственного рэкета. Не исключено, что с помощью нынешней шоковой терапии Япония преодолеет свой перманентный политический кризис и перекосы в экономике и разработает модель, которой захотят подражать другие. Какие-то страны, быть может, пожелают со временем перенять модель национализированного банковского сектора и дотационного капитализма, который сегодня опробуют Соединенные Штаты.
Ясно одно: в организации экономической жизнедеятельности будут осуществляться многочисленные эксперименты. Общими для всех станут:
- возросший, хотя и в разной степени, государственный контроль над экономикой;
- кредитование, больше основанное на государственных приоритетах, чем на оценке рисков;
- стирание граней между государственным и частным секторами, назойливое государственное регулирование экономики, более выраженный экономический национализм и ослабление мер по защите прав частной собственности.
Неясно, как это скажется на темпах экономического роста, но политизация решений, принимаемых в экономике, означает более высокий риск для инвесторов на всех уровнях, в том числе менее предсказуемую доходность вложений, более высокую вероятность инсайдерских сделок, создающих большие неудобства для иностранных инвесторов, и периодическую национализацию зарубежных инвестиций.
Во-вторых, при равенстве прочих факторов окрепшей выйдет из кризиса, судя по всему, не американская экономика, где высока доля заемного капитала, а экономики с низкой долей заимствований, такие, как Германия, Индия и Китай. У них есть средства на развитие человеческого капитала и материальной инфраструктуры для повышения конкурентоспособности национальной экономики. Однако перед Пекином стоит непростая задача стимулировать внутренний спрос и потребительские расходы, чтобы заменить сжимающиеся внешние рынки внутренним спросом на продукцию национальной промышленности. Для этого необходима система социального страхования и обеспечения.
Пока же единственное, что может защитить китайцев в случае серьезного заболевания, потери трудоспособности или работы, а также на старости лет, – это личные сбережения, которые граждане продолжают накапливать, ограничивая расходы. Если потребление в США, превышающее 70 % ВВП, было избыточным, то потребление в КНР на уровне 36 % ВВП остается намного ниже уровня, который можно признать оптимальным для самого Китая и всего мира.
Вот почему в качестве дополнения к стимулирующему пакету китайское правительство приняло государственный план медицинского страхования, которым смогут воспользоваться все граждане. К этому пакету нужно добавить и план пенсионного обеспечения. Система соцобеспечения уже почти создана. В будущем перед китайскими должностными лицами, отвечающими за привлечение инвестиций, будет стоять непростая задача: повысить доверие инвесторов, выжав максимум возможной производительности из стагнирующего рынка.
Много лет тому назад было сказано, что «только капитализм может спасти Китай». Теперь, похоже, только Китай может спасти капитализм.
В-третьих, по мере появления различных национальных и региональных экономических моделей в торговле и финансах, скорее всего, будет происходить «деглобализация». КНР по-прежнему остается «Срединным царством». Глобализация недавно превратила его в «срединный фактор» среди многочисленных каналов поставок. Эти каналы поставок в настоящее время сужаются вместе с потребностью в импортных товарах в Америке, Европе и Японии.
После провала попыток либерализовать международную торговлю на последнем раунде переговоров ВТО в Дохе на смену мировой либерализации пришла региональная экономическая интеграция. Европейский союз продолжает добиваться успехов на ниве экономической интеграции в Европе. Латинская Америка создает экономические союзы без участия Северной Америки. Правительства стран Азии ускоряют реализацию планов региональной экономической интеграции. Ключ к успеху в Азиатско-Тихоокеанском регионе опять-таки следует искать в развитии более емкого потребительского рынка в Китае. Пекин твердо намерен идти этим путем, которому просто нет альтернативы. Япония уже исчерпала возможности своего потребительского рынка, а Индия остается относительно закрытой для импорта. Китай неизбежно должен будет играть более весомую роль экономического и финансового лидера в Западно-Тихоокеанском регионе.
В-четвертых, мы видим тенденцию к уходу от доллара и бесконтрольной диверсификации также и на фоне ползучей регионализации валютных рынков. Очевидно, что США придется напечатать триллионы новых банкнот, чтобы скупить ту часть государственного долга, которую иностранцы покупать не желают, и профинансировать государственные программы по накачке американской экономики ликвидностью. Это еще больше убеждает внешних инвесторов в том, что государственный долг Соединенных Штатов давно перестал быть безопасной гаванью. Они ищут альтернативу американским казначейским обязательствам (этим объясняется решение Китая использовать часть своих золотовалютных резервов для финансирования закупок природных ресурсов китайскими компаниями; до сих пор такие сделки в одном только энергетическом секторе составили 41 миллиард долларов).
Доллар, конечно же, останется первым среди равных, если сопоставить его с другими мировыми валютами, но он может не пережить замедление мировой экономики в качестве универсальной резервной валюты.
Евро уже доминирует в Европе и прилегающих к ней регионах в качестве мощного дополнения к доллару. Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, некоторые участники которого отвязали свои национальные валюты от доллара, намерен создать общую валюту, которая могла бы заменить доллар в качестве основной расчетной единицы в торговле энергоносителями. Незаметно для окружающих Китай уже договорился о валютных свопах с Гонконгом, Макао, Тайванем и другими ведущими странами Юго-Восточной Азии, что дает возможность обходить доллар и вести расчеты в китайских юанях, которые пока еще являются неконвертируемой валютой. Японская иена, напротив, свободно конвертируется, однако Токио также договаривается о свопах с основными странами своего региона, в частности с Индонезией. Китай, Южная Корея и Япония разработали трехсторонний механизм валютных свопов.
Как минимум, роль доллара в международной торговле и финансах претерпевает неблагоприятные изменения для тех, кто заинтересован в гегемонии американской валюты. Помимо всего прочего, это может означать окончание эпохи эмиссионного дохода от печатания долларов, который в свое время был обусловлен уникальной ролью доллара как универсального средства обмена после окончания эпохи золотого стандарта. Отсюда также следует, что возможности Соединенных Штатов по вводу односторонних санкций против таких стран, как Иран, Северная Корея и Судан, через ограничение их долларовых сделок быстро и резко уменьшаются.
В-пятых, Нью-Йорк, к большому сожалению, стал всемирным символом алчности, глупости, крючкотворства и некомпетентности. Скорее всего, какое-то время мир будет испытывать отвращение к этому городу как финансовому центру, а также к инвестициям, основанным на массированном привлечении кредитных ресурсов, которые ассоциируются именно с Нью-Йорком. Этот и другие факторы ускорят развитие других центров управления финансами, некоторые из которых будут расположены ближе к новым местам сосредоточения мирового богатства – к Китаю и Персидскому заливу.
Арабский мир, находящийся на перекрестке Европы, Азии и Африки, а также обладающий большей частью мировых запасов углеводородов, становится одним из мировых финансовых центров. В настоящее время цены на нефть и газ низки в силу упавшего спроса и обильных поставок, но вполне вероятно, что уже во второй половине 2010-го спрос снова превысит предложение. Это должно найти отражение в ценах на нефтяные фьючерсы в IV квартале текущего года. Тогда возобновится перемещение мирового богатства в направлении производителей энергоресурсов, прерванное экономическим кризисом. Вот почему Китайский строительный банк открыл филиалы в Дохе, Дубае и Лондоне.
Нью-Йорку придется очень постараться, чтобы сохранить ключевую роль в международной финансовой системе. Недостаточно просто восстановить веру в способность американских регуляторов впредь своевременно пресекать деятельность «энронов» и «мэдоффов». Нью-Йорк, а также остальная Америка, которую он олицетворяет, не сможет добиться процветания без серьезных усилий, направленных на повышение конкурентоспособности. Среди наиболее очевидных мер можно назвать отказ от антиисламской риторики, облегчение визового режима, ограничение практики коллективных исков, принятие более гибких и менее обременительных требований к финансовой отчетности и реформу регулирующего права.
В-шестых, от стимулирующих пакетов больше всего выиграет инфраструктура. Она открывает колоссальные возможности для прибыльных инвестиций в течение следующих нескольких лет. Когда другие активы оказываются неприбыльными, международные инвесторы, скорее всего, обратят взоры на инфраструктурные проекты, потребность в которых остается сравнительно высокой. Кроме того, это крупные, осязаемые, стабильные и сравнительно предсказуемые проекты в долгосрочной перспективе. В одних только США дефицит инвестиций в инфраструктуру оценивается в 2 триллиона долларов.
Все это означает, что строительные компании и смежные отрасли, транспорт и телекоммуникации, вероятно, будут процветать, равно как и предприятия, занимающиеся оздоровлением окружающей среды и прочими аспектами нарождающейся «зеленой» экономики и сельского хозяйства. К 2020 году число беженцев от последствий изменения климата (сейчас их примерно 30 миллионов человек) может вырасти в пять раз и достичь 150 миллионов. Без крупных инвестиций почти 4 миллиарда людей к 2030-му будут жить в областях с острым дефицитом пресной воды. К этому же году потребность в энергоресурсах вырастет на 45 % по сравнению с нынешнем уровнем. Причем на 87 % такой рост будет обусловлен развитием стран Третьего мира.
Последнее, но не менее важное соображение заключается в том, что ничто не предвещает существенного ослабления военной мощи Соединенных Штатов относительно других великих держав, несмотря на неизбежное сокращение соответствующих статей в американском бюджете.
Нет худа без добра, и тяжелые времена при условии проведения разумной политики могут стимулировать рост эффективности экономики. Вопрос не в том, смогут ли Соединенные Штаты или другая страна обратить неблагоприятную ситуацию себе во благо, а в том, как мы отреагируем на вызовы, с которыми столкнулись, и сможем ли совместными усилиями решить обостряющиеся экологические проблемы.
* * *
Американцы могут многому научиться, обратившись к опыту других стран в восстановлении доверия к финансовой системе, создании рабочих мест, повышении конкурентоспособности и развитии «зеленой» экономики. Более чем когда-либо за всю свою историю Соединенные Штаты должны быть внимательны к чужим новациям, успехам и неудачам. Одним из немногих положительных последствий нынешних трудностей может стать то, что они заставят Америку отказаться от благодушия и высокомерия, быть намного скромнее, чем раньше. Президент Барак Обама и его кабинет прилагают серьезные усилия к восстановлению былых партнерских отношений и сотрудничества с зарубежными государствами – и это хорошо. Ведь когда-то многие восхищались Соединенными Штатами и питали к нам дружеские чувства, и поэтому нужно использовать накопленный в прошлом потенциал.
Данная статья основана на лекции, прочитанной в феврале 2009 года на заседании Pacific Pension Institute.
