Консервативная партия Великобритании определяется с лидером. Но не только. Она должна решить, кто станет премьер-министром, который поведет страну через экономически и политически затратную процедуру выхода из Европейского союза. Но, что еще более значительно, перед будущим премьер-министром Великобритании стоит задача масштаба Бисмарка или Гарибальди – объединить расколотую Брекзитом нацию.
В поисках лидера нового типа
В условиях затянувшегося Брекзита с открытым финалом жители Великобритании хотят видеть у руля политическую фигуру с характером, которая сможет завершить переговоры и поставить в этом затянувшемся процессе точку. И в этом контексте недостатки Бориса Джонсона – противоречивость, непоследовательность, непредсказуемость, неполиткорректность, даже лживость и аморальное поведение, за которое его упрекают противники – предстают как достоинства. И хотя неприглядные стороны частной жизни Джонсона активно обсуждается в СМИ, три четверти (77%) членов партии тори считают, что она не имеет значения для качества его будущего премьерства. В новых политических реалиях конвенциональные политики с правильным имиджем и кристальной биографией не справляются. Надежда на нестандартных, прежде близких к маргиналам.
Непредсказуемость Бориса Джонсона и отсутствие у него стройной системы взглядов тоже играет ему на руку – каждый, кто симпатизирует претенденту, надеется на проявление одной из граней этой политической фигуры: в разное время он являл противоположные взгляды и установки. Сторонник иммиграции и ее противник, либеральный драйвер бизнеса и его гонитель, он демонстрирует разные политические установки и транслирует подчас полярные политические ценности. Совершенно в духе времени.
Для британского общества на грани, если не сказать самоубийства, то шага в неизвестность (по опросам, большинство стремится к выходу из ЕС даже если это нанесет экономике «существенный ущерб» и приведет к распаду страны с потерей Шотландии и Северной Ирландии и уничтожит один из столпов британской политической системы — Консервативную партию как таковую) он становится надеждой на выход из тупика, политическим лидером, который наконец-то возьмет ситуацию под контроль – реализует слоган кампании брекзитеров «take back control». Больше половины респондентов опроса Hansard Society считает, что «Британии нужен сильный лидер, который будет способен нарушить правила игры». Раскол в парламенте подорвал веру британцев в традиционную политику. 37% опрешенных считают, британской политической системе необходима перезагрузка.
При этом лишь четверть британцев уверены, что Борису Джонсону удастся реализовать выход Британии из ЕС в срок до 31 октября, хотя он обещал положить на это жизнь (do or die). Консерваторы (48%) и половина тех, кто голосовал за выход в 2016 г. (50%), считают, что вряд ли это произойдет к ноябрю. Сторонники членства Британии в ЕС, либеральные демократы и лейбористы (63-64%) еще больше сомневаются в том, что Брексит может быть реализован в срок. Условия Брексита тоже видятся туманными. Хотя члены партии тори скептически относятся к способности обоих своих кандидатов заключить более выгодное соглашение с ЕС (45% считает, что такая возможность есть у Бориса Джонсона и лишь 22% – у Джереми Ханта), и тем более провести это соглашение через Палату общин (36% и 23% соответственно).
Несмотря на призрачные перспективы Брекзита, он остается главным в повестке партии тори. 53% ее сторонников заявили, что будут голосовать за того, у кого есть внятная позиция по выходу Великобритании из ЕС, даже при отсутствии четких внутриполитических установок. Консерваторы склонны видеть в Борисе Джонсоне человека, способного справиться со всеми вызовами. Большинство избирателей тори верят, что он не только проведет страну через Брексит (57%), но и будет успешно руководить страной после него (46%)..
Ставя на Бориса Джонсона, консерваторы идут ва-банк. Партия теряет позиции, и она сильно трансформировалась за два года: от экономических ценностей, на которые она опиралась, партия эволюционировала к культурным. И новый лидер вряд ли сможет повернуть тенденцию вспять, он может лишь возглавить эту трансформацию. Как же это произошло в столь сжатые сроки с таким устойчивым политическим институтом как Консервативная партия Великобритании?
От экономики к культуре
Кампания перед референдумом по Брекзиту была во многом посвящена экономике: дискуссия велась об общем рынке, о цене членства в ЕС, о рабочих местах. Спустя два года об экономике речь почти не идет. Сегодня британское общество больше волнует культура и ценности. Брекзит стал моментом идеологического раскола, самым важным критерием идентичности. Так, лишь около половины британцев ассоциирует себя с какой-либо религией, около двух третей – со взглядами той или иной политической партии, но целых 87% — определяются как Remainer или Leaver – сторонники членства в ЕС или выхода из него.
Парадокс в том, что отношение к ЕС стало ключевым основанием идентичности для британцев совсем недавно. До референдума Европа оставалась на периферии политической и социальной повестки. Как пишет колумнист The Economist, то, что «Европа не была значимой частью Британского мифа, было наглядно продемонстрировано в ходе церемонии открытия Олимпийских игр, где нашли отражение иные сюжеты: промышленная революция, Первая и Вторая мировые войны, Национальная система здравоохранения, Британское содружество и иммиграция, группа Спайс герлз, а о Европе ничего». Британский евроскептицизм волновал лишь европейских политиков и исследователей.
Может быть, дело в том, что это и правда единое основание для нации, пережившей сильное влияние миграции? Ведь ни религия, ни язык (на английском говорит все британское содружество, и в определенном смысле весь мир), ни цивилизационная специфика не могут быть основанием для идентичности британцев. Британия настолько интернациональна, настолько обращена ко всему миру, что для национального самоопределения не остается какой-либо уникальной почвы. Мягкая сила Британии основывается на первоклассном образовании и науке, бизнес-инфраструктуре, креативных индустриях (музыка, мода, дизайн и кино), все это она активно предлагает миру. И концепция Глобальной Британии (Global Britain), в определенной степени претендующая на переиздание Pax Britannica и опирающаяся на Особые отношения с США, – стратегия глобального игрока, которому малы рамки Евросоюза.
Brexitland и Remainia
Но внутри страны своим гражданам она предлагает сегодня одно: определиться за или против членства Британии в ЕС. Разделение на две страны и два общества — Brexitland и Remainia – более чем реально. Нетерпимость к оппонентам по вопросу о судьбе страны значительно превышает любой другой вид предубеждений, существующих в британском обществе, в том числе расовых. И этот вопрос коррелирует со степенью открытости к Другому: 9% сторонников Брексита и 37% его противников возражали бы, если бы их близкие родственники вступили в брак с их политическими оппонентами. Противники Брексита более склонны к изоляции от его сторонников. На это влияет география проживания: если противники Брексита в основном проживают компактно в крупных городах, его сторонники рассредоточены по стране. В результате миры сторонников и противников Брексита существуют параллельно. Но в определенные моменты их противостояние обостряется. Так, референдум спровоцировал всплеск преступлений на почве расовой и религиозной нетерпимости, однако затем этот показатель вернулся к обычному уровню.
Отчего за два года произошел столь серьезный раскол в обществе? Почему европейская тема, еще недавно находившаяся на периферии британской общественной дискуссии, разом обрела такое значение, чтобы раскалывать семьи (яркий пример – семья самого Бориса Джонсона), трудовые коллективы и дружеские компании, то есть задевать глубинные струны национальной души? На самом деле Брексит просто вскрыл старые проблемы, которые казались решенными или вообще снятыми с повестки историей. И вот сейчас они вернулись. Спор о Брексите – это спор о гораздо более широком контексте – о трещинах в социокультурном основании нации, которые были до поры до времени сглажены и проявились в ходе референдума, который подействовал как землетрясение.
Партийная системы Великобритании складывалась на основе социальных классов – собственники голосовали за консерваторов, рабочий класс – за лейбористов. Но затем связь между принадлежностью к определенному классу и партии стала стираться. По мере сглаживания экономических факторов усилилось влияние культурной составляющей. Экономические успехи сняли острые социальные противоречия, и экономика перестала играть былую роль. Нарастал разрыв между городом и деревней. По мере роста в городах образованного населения и мигрантов они становились все более лейбористскими. В 1975 году, когда Британия вступала в ЕС, дискуссия велась исключительно об экономике. Тори- сторонники свободного рынка – выступали за, лейбористы, будучи сторонниками протекционизма – против. Однако с ростом миграционных потоков ситуация перевернулась. Как убедительно доказывает Иван Крастев в «После Европы», иммиграция стала главным катализатором идейных трансформаций в Европе. И водораздел ныне проходит не между экономическими, а между культурными либералами и консерваторами, к которым равно относятся и правые, и левые. Культурные либералы голосуют за Европу, а культурные консерваторы – за выход из нее.
Здесь невольно вспоминается Сэмюель Хантингтон с его концепцией «расколотой страны», в которой европейски ориентированная элита входит в противоречие с традиционной и консервативной частью общества. Концепция эта, описывающая страны незападного политико-культурного ареала, внезапно оказалась актуальна и для стран ядра мир-системы.
В Великобритании культурный разрыв созревал десятилетиями, не находя выхода в застывшей классово-партийной системе. Как пишет колумнист The Economist, «референдум не создал новые кланы, но дал им идентичность» и стал «предпосылкой для культурной войны», выявил культурный раскол между архаикой традиционалистов-сельхозпроизводителей и постмодерном либерального мегаполиса, обусловленный рассинхронизацией социальных и политических процессов, свойственный далеко не только британскому обществу. И нет основания думать, что как только Британия пройдет процедуру Брексита, общество вновь сольется в национальном единстве. Как нет оснований думать, что ситуация стремительного национального раскола не возникнет в других странах, в том числе и в России.
В этих условиях премьерство Бориса Джонсона безусловно претендует на эпохальность, на новую страницу в истории страны. И новый премьер даже не должен ее писать, он должен ее перевернуть.
