Восточных немцев воспринимали не как жертв коммунистического режима, а как пособников «неправового государства». Их «перевоспитание» заключалось в попытках объяснить им «неправильную» историю Восточной Германии. Поэтому люди и стали защищать своё прошлое, а мы увидели феномен остальгии. О том, почему «перевоспитание» осси дало обратный эффект, Фёдору Лукьянову рассказала Мария Хорольская, научный сотрудник Отдела европейских политических исследований Национального исследовательского ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, в интервью для передачи «Международное обозрение».
Фёдор Лукьянов: Что такое «восточные немцы»? Это придумали журналисты, или действительно есть отдельная социально-культурная группа?
Мария Хорольская: Вопрос сложный, но представляется, что мы можем считать их отдельной группой. Во-первых, многие восточные немцы сами подчёркивают свою особую идентичность. Во-вторых, политическая культура населения старых и новых федеральных земель всё ещё отличается.
Отличия в политической культуре в том числе проявляются в разном отношении к демократии. Это очень обеспокоило западных немцев, испугавшихся, что к ним присоединилось 16 млн граждан, которые долго жили при авторитарном или даже тоталитарном строе и, следовательно, отвергают демократические ценности. Но в итоге выяснилось, что ситуация несколько сложнее.
Восточные немцы действительно критичнее, чем западные, относятся к демократии, но не как к идее, а лишь к тому, как эта демократия реализована в единой Германии. Когда встал вопрос, какое государство ближе восточным немцам, то выявилось, что они (возможно, это наследство ГДР) с бóльшим вниманием относятся к социальному равенству, экономической поддержке, к более справедливому (с их точки зрения) распределению доходов. Население новых земель также положительнее оценивает возможное вмешательство государства в жизнь общества, иными словами – некий патернализм.
Жители востока Германии в меньшей степени доверяют действующим органам власти, политическим институтам, судебной системе, СМИ и отдельным политикам (в первую очередь, федеральным).
Для осси (восточных немцев) характерна меньшая степень участия в политических партиях, особенно в западногерманских: ХДС, СДПГ, СвДП и «Союз 90/Зелёные». Напрашиваются два объяснения. С одной стороны, эти партии не смогли создать на востоке страны такие же устойчивые структуры, как на западе. С другой стороны, для восточных немцев некоторые западногерманские идеи менее привлекательны. И это отчасти замкнутый круг. Люди меньше доверяют этим партиям и меньше в них вступают, а чем меньше они в них вступают, тем меньше им доверяют.
Иная ситуация у крайне левых и крайне правых: «Союз Сары Вагенкнехт» и «Левые» имеют исторические связи с этим регионом. Обе партии, «Левые» напрямую, а «Союз Сары Вагенкнехт» косвенно, являются наследниками СЕПГ. А «Альтернатива для Германии» как раз таки очень хорошо работала, чтобы наладить диалог с восточными немцами.
Особая идентичность восточных немцев – тоже интересный вопрос. Представляется, что даже самим осси было бы сложно её описать. Это скорее желание утвердить свою инаковость, свою связь с ГДР, но как что-то положительное. После объединения восточные немцы столкнулись с быстрым изменением повседневной жизни. А также с тем, что их история не ценится, напротив к ней относятся с высокомерием. Нам всем бывает тяжело наблюдать исчезновение нашего прошлого, но резкие изменения особенно болезненны. Внешняя критика же вынуждает защищать то, что самим раньше не очень нравилось.
Это очень интересно социологически проявлялось. Незадолго до объединения 61 процент опрошенных граждан ГДР воспринимали себя скорее как немцев и только 32 процента – как восточных немцев. Сразу после объединения люди стремились купить западногерманскую машину, одежду, стать весси (западными немцами). В 1996 г. более 80 процентов оценили себя в первую очередь как восточных немцев. Сейчас ситуация выровнялась, но половина граждан по-прежнему ощущают себя в первую очередь восточными немцами.
При этом Берлинскую стену жители востока страны возвращать, конечно, не хотят. Они рады объединению Германии, но недовольны тем, как именно это проходило. В политическом плане такая идентичность очень важна, но здесь тоже есть тонкий момент. Важно не то, считают ли жители новых земель себя осси, а то, полагают ли они себя ущемлёнными как восточные немцы. Если мы посмотрим на электоральные предпочтения, то увидим, что именно среди избирателей партий «Альтернатива для Германии» и «Союз Сары Вагенкнехт» (ранее ещё и у «Левых») больше всего тех, кто считает, что восточные немцы через 30–35 лет всё ещё граждане второго сорта и что они по-прежнему не получают должного уважения и признания. Эти партии как раз и воспринимаются выразителями интересов восточных немцев.
Фёдор Лукьянов: В Европе в целом бывшие коммунистические государства позиционируется как жертвы. Они и сами это очень активно продвигают, и принимают терпимость ко всякого рода экстравагантным проявлениям, по типу националистов и прочих. Говорят: «Ну что вы хотите, они же страдали». Но ведь в рамках Германии к ГДР и гэдээровцам так никто не относился. Наоборот: «Вы позволяли это всё, и вас надо перевоспитать». Так ли это? Если да, то в какой степени это сработало? Насколько западногерманскому истеблишменту удалось вложениями или репрессиями, или чем угодно скорректировать то, что им не нравилось?
Мария Хорольская: Да, я с этим согласна. Это вообще интересный момент, что ГДР, во многих вопросах, стала исключением. Когда мы смотрим, что происходит в Центральной и Восточной Европе, то видим, что Восточная Германия отличаетcя и по самовосприятию, и по восприятию своего прошлого, и по отношению к России. Мне кажется, это связано с тем, что для Германии проблема ЦВЕ была внешней, а проблема ГДР – внутренней. ФРГ могла не задумываться о взглядах населения стран бывшего социалистического блока и удовлетворятся тем, что новые элиты этих стран, а также деятели культуры, например Милан Кундера, говорят об освобождении от советской власти и возвращении в Европу. Отношения с ГДР всегда были отношениями со своими-чужими, обиды на которых обычно сильнее. Кроме того, ФРГ не могло не волновать, что за 16 млн человек они присоединяют, смогут ли их интегрировать.
Восточных немцев, действительно, воспринимали не как жертв, а как жителей «неправового государства», а кого-то – и как пособников. С этим и связаны политика люстрации и унизительные обязательные проверки государственных служащих на предмет сотрудничества со Штази.
«Перевоспитание» восточных немцев заключалось в попытках объяснить им историю Восточной Германии. Но организовано это было не очень хорошо. В первое десятилетие после объединения рассказывалось о том, что в ГДР были преступники, пособники режима, и жертвы, я имею в виду тех, кто действительно серьёзно пострадал – был заключён в тюрьму, подвергался прослушке, запрету на профессии и так далее. Даже об оппозиционерах вначале говорили не так много. Но такое упрощённое представление привело к тому, что большая часть населения почувствовала себя исключённой из прошлого собственной страны, людям показалось, что всех их жизненные достижения перечёркнуты. Это наложилось на экономические проблемы и на потерю рабочих мест. Хотя часто даже повышение экономического уровня не может возместить потерю статуса. Поэтому люди и стали защищать своё прошлое, а мы увидели тот самый феномен остальгии (ostalgie) – появление фильмов, частных музеев, которые рассказывали, что ГДР вообще-то в повседневной жизни было очень интересным, приятным государством, совсем не таким, как его представляют.
Иными словами, «перевоспитание» дало обратный эффект. Люди вообще не любят, когда им объясняют их собственную историю.
Перевоспитание, переосмысление прошлого и настоящего может идти или изнутри, или вообще никак.
Интересно, что раздражение и недовольство даже перешло на молодое поколение, которое ГДР не застало. Они убеждены, что эта страна была лучше, чем это представляется, потому что слушают рассказы старшего поколения. Молодые восточные немцы тоже считают себя осси, тоже говорят: «Не рассказывайте нам, мы знаем от наших родителей, бабушек, дедушек, как было на самом деле».
Фёдор Лукьянов: Я подозреваю, что молодёжь, которая никакой ГДР не видела, как и у нас молодёжь, которая не видела Советский Союз, наверное, по-другому это воспринимает, или им это передаётся?
Мария Хорольская: Конечно, она воспринимает это по-другому. Очень часто любовь к ГДР выражается в любви к гэдээровским мопедам или к той же «Ниве». То есть это дань моде или симпатии к эстетике, дизайну.
При этом есть и отличия в восприятии социализма. Хотя для молодёжи это тоже умозрительные представления, ведь при другой экономической модели они не жили. Если спросить: «Согласны ли вы, что социализм, в принципе, неплохая идея, но в ГДР был недостаточно хорошо реализован?», – на востоке больше людей ответит положительно.
Для новых земель в большей мере характерно представление, что и социализм был неплохой идеей, и ГДР – не самым плохим государством, хотя и допустившим некоторые ошибки. Западногерманская молодёжь представляет ГДР по параграфам в учебнике и фильмам, а для восточногерманской к этому добавляются разговоры в семье.
Точно так же больший процент восточных немцев согласится, что в ГДР было что-то хорошее. И у них есть для этого основания, например, поликлиники, женская занятость, детские сады, но иногда всё же это связано со счастливыми, а порой и идеализированными воспоминаниями старшего поколения.
Фёдор Лукьянов: Если ты своими глазами не видел (и своим носом не прочувствовал), например, овощной магазин 1982 г., то объяснить специфику реального социализма человеку, который родился в обществе потребления, невозможно. По крайней мере, на нашем опыте так.
Мария Хорольская: Добавлю про потребление. Молодёжи восточных земель сложно представить себе потребление в ГДР. Они видят предметы из восточногерманской повседневности дома или в музеях и магазинчиках «остальгии», где красиво расставлены трогательные и стильные вещи. Им сложно вообразить автомобиль Trabant в ГДР, который было не так просто получить, который ломался и коптил. Сейчас они видят Trabant на так называемых “Trabant rally”, где выступают очищенные, покрашенные, очень симпатичные машинки. Так может формироваться представление, что всё было замечательно.
