Всего за несколько месяцев американо-китайские отношения, кажется, вернулись в более раннюю, или даже более первобытную, эпоху. В Китае Мао Цзэдуна в очередной раз восславили за то, что тот когда-то решился вступить в войну с американцами на Корейском полуострове. В Соединённых Штатах Ричарда Никсона обвиняют в том, что он создал глобального Франкенштейна, выведя коммунистический Китай на мировую арену. Всё это звучит, как будто и не было полувекового периода американо-китайского примирения в конце ХХ – начале XXI века.
Бряцание оружием как со стороны Пекина, так и со стороны Вашингтона стало жёстким, бескомпромиссным и, кажется, бесконечным. Отношения колеблются от кризиса к кризису – от закрытия консульств до самых последних подвигов китайской дипломатии «воина-волка» и призывов официальных лиц США к свержению Коммунистической партии Китая (КПК). Скорость и интенсивность всего этого ослабили чувствительность даже опытных наблюдателей к масштабам и значению изменений в большой политике американо-китайских отношений. Мир сейчас находится в самой опасной точке со времён кризиса в Тайваньском проливе 1950-х годов. Нынешнее положение оторвано от стратегических предпосылок предыдущих 50 лет, но не обрело привязки к какой-либо взаимосогласованной структуре, способной их заменить.
Вопрос, который сейчас тихо, но нервно задаётся во множестве столиц, – чем всё это закончится? Впервые после окончания Корейской войны исход, считавшийся когда-то немыслимым (реальный вооружённый конфликт между США и Китаем), представляется возможным. Иными словами, мы стоим на пороге не только новой холодной, но, вероятно, и горячей войны.
Риски будут особенно высоки в течение следующих критически важных месяцев – начиная с нынешнего момента и заканчивая ноябрьскими президентскими выборами в Соединённых Штатах, поскольку и президент Дональд Трамп, и председатель Си Цзиньпин действуют в условиях беспорядочного переплетения императивов внутренней политики, национальной безопасности и антикризисного управления. Внутриполитическое общественное мнение в обеих странах приобрело токсичный характер. Список проблемных зон в двусторонних отношениях весьма продолжителен – от кибершпионажа и превращения доллара в оружие до проблемы Гонконга и Южно-Китайского моря. Каналы для политического и военного диалога на высоком уровне оказались атрофированными именно тогда, когда они больше всего нужны. А оба лидера сталкиваются с внутриполитическим давлением, которое может побудить их обратиться к рычагу национализма.
В этих условиях и Пекину, и Вашингтону следует задуматься над предостережением: «Будьте осторожны в своих желаниях». Если они не сделают этого, то следующие три месяца могут слишком легко подорвать перспективы международного мира и стабильности на ближайшие тридцать лет. Войны между великими державами, в том числе и непреднамеренные, редко заканчиваются хорошо – для кого бы то ни было.
Смена власти
К нынешнему неустойчивому состоянию привели многочисленные факторы. Одни из них носят структурный характер, другие связаны с текущей повесткой. Наиболее фундаментальным является изменение баланса военной и экономической мощи между Соединёнными Штатами и Китаем. Благодаря неравномерному характеру военного и экономического роста США, постоянному стратегическому присутствию Америки на Ближнем Востоке и совокупным последствиям финансового кризиса 2008–2009 гг. Пекин пришёл к выводу, что обладает гораздо большей свободой манёвра в отстаивании своих интересов. Эта тенденция ускорилась при Си Цзиньпине, который с момента прихода к власти в 2013 г. значительно повернул страну влево, националистический вектор, наоборот, направил вправо, а также принял гораздо более агрессивную внешнеполитическую стратегию и в региональном, и в глобальном масштабах.
Соединённые Штаты отреагировали на это изменение китайского позиционирования, которое отмечено повышенным уровнем агрессии. Декларативная политика Пекина ясно показала, что 35 лет стратегического взаимодействия закончились и началась новая, ещё не вполне определённая эра стратегического соперничества. В дипломатическом плане она развязала наступление на права человека в Гонконге, на Тайване и в Синьцзяне. Она открыла торговую, технологическую и кадровую войну, а также начала противостояние в финансовой сфере. И вооружённые силы обеих стран оказались вовлечены во всё более агрессивную игру в открытом море, в воздухе и киберпространстве.
И если стратегия Си ясна, то стратегия Трампа столь же хаотична, как и остальная часть его президентства. Но, как бы то ни было, в конечном итоге мы имеем отношения, в которых обнажилась политическая, экономическая и дипломатическая изоляция, тщательно сглаживаемая последние полвека. Причём она сведена к самой грубой форме: несдерживаемому противостоянию за доминирование на двустороннем, региональном и глобальном уровнях.
В текущем политическом сезоне внутреннее давление как в Пекине, так и в Вашингтоне ещё больше затрудняет кризисное управление. В Китае и без того замедляющаяся экономика, продолжающиеся последствия торговой войны, а теперь и кризис COVID-19 поставили руководство Си под рекордное внутреннее давление. Многие в КПК возмущены его жестокой антикоррупционной кампанией, которая была частично использована для устранения политических врагов. Масштабная военная реорганизация столкнулась с сопротивлением сотен тысяч ветеранов, которые оказались среди проигравших. Степень противостояния, с которой сталкивается председатель КНР, отражается в большом количестве крупных кадровых перемен в разведке, службах безопасности и армии. И это было ещё до «кампании по исправлению партии», которую Си начал в июле, чтобы оттеснить оппонентов и укрепить свою власть.
Политическое руководство Китая в очередной раз сбежало в прибрежный курортный город Бэйдайхэ для ежегодного августовского рекреационного выезда КПК. Там ветераны партии вполне могут оспорить стратегию Си по управлению экономикой, внешней политикой и здравоохранением государства. Но Си, как мы знаем, является искусным политиком, посвящённым в тонкости самых тёмных сторон своего макиавеллевского ремесла. Ответ на любой значительный вызов его авторитету, скорее всего, будет упреждающий и диспропорциональный – отсюда и кампания по исправлению партии. Но в этих обстоятельствах у Си также возникнет соблазн занять ещё более жёсткую позицию во внешней политике, особенно против Соединённых Штатов.
Внутренняя политика является движущей силой и в США. Учитывая, что через два месяца американские избиратели отправятся на избирательные участки, Китай, как никогда раньше, занял центральное место в этой гонке. В настоящее время КНР включена в президентскую политику почти по всем основным вопросам предвыборной кампании, вплоть до происхождения COVID-19 и катастрофических последствий пандемии для Соединённых Штатов, где показатели летального исхода, по состоянию на середину 2020 года, составили более 150 тысяч американцев; экономический кризис с уровнем безработицы 14,7 процента, ростом банкротств на 43 процента и поразительным государственным долгом; не говоря уже о будущем американского глобального лидерства.
В течение первых трёх лет администрация Трампа оставалась разделена в отношении проблемы Китая, причём сам президент регулярно вмешивался, чтобы смягчить полную реализацию жёсткой политики, изложенной его бывшим советником по национальной безопасности Гербертом Макмастером и сформулированной в Стратегии национальной безопасности США от декабря 2017 года. Но, начиная с марта, Трамп, лишённый общественной поддержки, начал обвинять Китай во всем спектре своих внутриполитических, экономических и социальных бедствий. Его горячая риторика подкреплена действиями на местах: вооружённые силы США, например, начали более решительно реагировать на действия Китая в Южно-Китайском море и Тайваньском проливе. Между тем оппонент Трампа, бывший вице-президент Джо Байден, решительно настроен не дать Трампу обойти себя по вопросу Китая, что создаёт исключительно взрывоопасную политическую обстановку. Происходящее значительно ограничивает возможность учитывать разнообразные внешнеполитические тонкости, не говоря уже о военном компромиссе на случай возникновения какого-то острого кризиса.
В дополнение к более глубоким изменениям в отношениях всё это создает опасный политический и стратегический коктейль: ослабленный Трамп, бескомпромиссный Байден и Си, находящийся под сильнейшим давлением и готовый в любой момент потянуть за националистический рычаг. Поэтому обе стороны должны тщательно изучить кризисы, которые могут возникнуть в течение следующих нескольких месяцев (в частности, в Гонконге, Тайване и Южно-Китайском море), и каким конкретно образом любой из них способен перерасти в нечто гораздо худшее. Готовы ли Пекин и Вашингтон к серьёзной эскалации, чтобы защитить свои внутренние позиции, сознавая политическую цену, которую каждая из систем будет вынуждена заплатить, чтобы не выглядеть в глазах оппонента слабой? Или же они оснащены институционально и политически готовы к постепенной деэскалации, чтобы избежать настоящей катастрофы?
Одна страна – одна система
1 июля Китай ввёл в действие драконовский закон о национальной безопасности Гонконга, который криминализует «сепаратистскую», «подрывную» и «террористическую» деятельность, а также предусматривает уголовную ответственность за любое сотрудничество с «иностранными державами», подпадающее под указанные категории. Используя Закон о поддержке демократии и защите прав человека в Гонконге 2019 г., госсекретарь США Майк Помпео уже заявил, что Гонконг больше не пользуется «высокой степенью автономии», как это предусмотрено принципом «одна страна, две системы». Вслед за этим 14 июля Трамп подписал Закон об автономии Гонконга. В течение следующих 12 месяцев новый закон утвердит «введение санкций в отношении иностранных лиц, которые вносят материальный вклад в подрыв автономии Гонконга со стороны Правительства Китайской Народной Республики, а также иностранных финансовых учреждений, которые осуществляют значительные операции с такими иностранными лицами». Для физических лиц эти санкции будут включать запреты на поездки, а также на проведение банковских операций; для финансовых учреждений, имеющих дело с включенными в перечень лицами, последует целый ряд жёстких штрафных мер, потенциально ставящих под угрозу их способность функционировать в пределах американской юрисдикции.
Пока неясно, кто из китайских чиновников будет включён в список в соответствии с законом. Однако, учитывая, что в принятии решения по закону о национальной безопасности участвовал Постоянный комитет Политбюро – высший орган, принимающий решения в рамках КПК, все семь его членов (включая Си) являются потенциально уязвимыми. Аналогичным образом, китайские финансовые учреждения, обслуживающие китайских лидеров, могут быть отстранены от работы в США или юрисдикциях союзных им государств. Существует также риск того, что указанные учреждения будут отстранены от деноминированной в долларах международной торговой системы (хотя это по-прежнему вызывает споры между высокопоставленными чиновниками Министерства финансов и Белого дома). Китайские чиновники сейчас открыто обсуждают, как уменьшить уязвимость своей страны перед глобальной финансовой системой, которая по-прежнему в огромной степени зависит от доллара. Во время общения с иностранными партнерами Китай стал подчеркивать свои «финансовые красные линии», которые, если их пересечь, могут спровоцировать серьёзный кризис.
Если в ближайшие месяцы ситуация в Гонконге радикально ухудшится, приведя к тюремному заключению демократических лидеров, таких как Джошуа Вонг, подавлению оставшихся свободных СМИ или даже крупномасштабному насилию, – Соединённые Штаты, скорее всего, ответят серьёзными дипломатическими и экономическими санкциями и подтолкнут союзников сделать то же самое. Но вероятность, что вокруг проблемы Гонконга развернётся полномасштабный кризис, мала; здесь Великобритания, а не США, является внешней державой, с которой был заключён договор о политическом статусе города, и поэтому как бы ситуация ни была плоха, для прямого американского вмешательства не было бы никакой международно-правовой основы. Тем не менее ухудшение ситуации и агрессивная реакция Вашингтона сделают американо-китайские отношения еще более хрупкими, что только затруднит разрешение других кризисов в двусторонних отношениях, в том числе в области безопасности.
Один Китай или два?
Тайвань уже давно является самой большой проблемой в американо-китайских отношениях. С точки зрения КПК, основанной на переплетении идеологии и национализма, «возвращение Тайваня в нежные объятия родины», как выразились бы ветераны партии, завершило бы революцию 1949 года. Но для Тайваня эволюция собственной идентичности за последние несколько сотен лет, прогрессивная демократизация острова за тридцать лет и продолжающийся электоральный успех Демократической прогрессивной партии (ДПП), которая выступает за независимость, сделали перспективы мирного воссоединения с КНР всё более отдаленными.
Президент Тайваня Цай Инвэнь продолжает отвергать китайскую версию так называемого «Консенсуса 1992 г.» – соглашения, согласно которому существует только «один Китай», даже если обе стороны расходятся во мнениях, что на самом деле означает термин «Китай». Пекин, в свою очередь, считает, что отказ ДПП принять этот консенсус исключает любые дальнейшие переговоры о конкретной форме концепции «одной страны, двух систем», которые могли бы применяться к Тайваню в будущем. То, что воспринимается как разгром принципа «одна страна – две системы» в Гонконге, сыграло важную роль для переизбрания Цая в ноябре прошлого года. Это также способствовало общему упрочению тайваньцев в своих настроениях относительно любой формы воссоединения с материком; недавние опросы общественного мнения показывают, что рекордные 90 процентов жителей Тайваня теперь идентифицируют себя скорее как тайваньцы, чем как китайцы.
В американо-китайских отношениях тайваньский вопрос был урегулирован в соответствии с условиями трёх коммюнике, заключённых в период между 1972 и 1982 гг. в ходе процесса нормализации отношений, а также в соответствии с Законом об отношениях с Тайванем 1979 года. В этом законе говорится, что «Соединённые Штаты предоставят Тайваню средства обороны и оборонные услуги в количестве, которое может потребоваться для того, чтобы Тайвань мог поддерживать достаточный уровень обороноспособности». В Законе также говорится, что Соединённые Штаты будут «рассматривать любые усилия по определению будущего Тайваня иными, нежели мирными средствами, включая бойкоты или эмбарго, как угрозу миру и безопасности в западной части Тихого океана и как угрозу, вызывающую серьезную озабоченность Соединённых Штатов». Такой подход потребует от Конгресса «поддерживать способность США противостоять любому обращению к силе или другим формам принуждения, которые могли бы поставить под угрозу безопасность, а также социально-экономическую систему народа Тайваня». Хотя данный Закон не является договором о взаимной обороне, сменявшие друг друга администрации полагались на заложенную в нём «стратегическую двусмысленность», чтобы сдерживать любые китайские намерения о воссоединении силовым путём.
Администрация Трампа увеличила масштабы и частоту поставок оружия Тайваню, в том числе расширила систему противоракетной обороны Patriot на острове и предложила новые наступательные возможности, такие как истребитель F-16V. Начала также меняться и формальная номенклатура отношений – впервые при официальном обращении к Цаю использовано почетное «президент», а публичные контакты между американскими и тайваньскими официальными лицами расширены. Вдобавок ко всему, Вашингтон обнародовал провокационные видеозаписи ранее необъявленных американо-тайваньских военных учений.
Пекин утверждает, что Вашингтон становится опасно близок к тому, чтобы пересечь его «красную линию» в отношении проблемы международного статуса Тайваня, тем самым ставя под угрозу саму основу американо-китайских отношений. В свою очередь, используя общее недовольство китайской общественности нынешним руководством Тайваня, Пекин усилил дипломатическое, экономическое и военное давление на Тайбэй. Учения, манёвры и развёртывание сил Народно-освободительной армии Китая вокруг острова и его воздушного пространства стали более интенсивными и навязчивыми.
Китай также начал сокращать материковый туризм на Тайвань, чтобы повысить давление на экономику острова, – прямое возмездие за политику Цай. Из риторики Си Цзиньпина, в которой явно прослеживается элемент нетерпения, всё более очевидно, что он хочет, чтобы Тайвань вернулся к китайскому суверенитету в течение его политического срока. Сможет ли он это сделать или нет – отдельный вопрос. Если Си добьётся успеха, он сравняется, а может быть, даже превзойдёт Мао по вкладу в партийную и национальную историю. (Безусловно, это поднимает вопрос, насколько долгим будет правление Си: он достигает лимита двух сроков подряд, которого придерживались его предшественники, в 2022 г., но решение 19-го съезда партии в 2017 г. отменило ограничения по сроку полномочий, и Си, похоже, готов остаться до середины 2030-х гг., когда ему будет уже за 80.)
Хотя и китайские, и американские военные учения исходят из того, что Китай одержит верх в любом крупном конфликте в Тайваньском проливе, Пекин сохраняет осторожность, стремясь избежать ненужного политического или стратегического риска. В конце концов, потерпеть неудачу в таком столкновении или же победить слишком большой ценой потенциально означало бы положить конец лидерству Си и подорвать легитимность партии. Соответственно, любого военного давления Китая на Тайвань, скорее всего, следует ожидать позже, в 2020-е гг., когда Пекин убедится, что военный баланс ещё больше сместился в его пользу – настолько, чтобы эффективно сдерживать США и, возможно, заставить Тайвань капитулировать без боя.
На данный момент все три стороны – Пекин, Тайбэй и Вашингтон – предпочли остаться в рамках широкого коридора допустимого поведения. И хотя администрация ДПП в Тайбэе решительна, она не безрассудна. Тем не менее в нынешней политической обстановке администрация Трампа может пойти на эскалацию, допустим, разрешив американским ВМС войти в Тайваньский порт. Политически китайскому руководству было бы невозможно игнорировать провокационный эффект такого действия. Вполне возможно, что Китай может нанести ответный удар, начав «низкоинтенсивный» конфликт с центром на прибрежных островах Тайваня, таких как Острова Дунша или Тайпин (оба в Южно-Китайском море) или Остров Уцю (недалеко от побережья материка).
Больше никакой «линии девяти пунктиров»
Южно-Китайское море представляет собой гораздо больший риск военных недоразумений в ближайшие месяцы. Семь стран претендуют на различные пересекающиеся наземные и морские секторы этого моря: Бруней, Китай, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Тайвань и Вьетнам. В 2016 г. Постоянная палата третейского суда вынесла решение по делу, возбуждённому Филиппинами, которое полностью отвергло правовую и историческую основу притязаний Китая на суверенитет («линия девяти пунктиров») над большей частью Южно-Китайского моря. Гневно отвергнув это решение, Пекин одновременно начал политическую и экономическую «дипломатию очарования» (особенно заигрывания с новым филиппинским правительством Родриго Дутерте), не прекращая военно-морскую деятельность, береговую охрану и рыболовство в спорных районах. Стратегия КНР в отношении Южно-Китайского моря стала показательной в китайской политике «серой зоны»: использование береговой охраны и рыболовных операций для установления де-факто территориальных и морских претензий, при этом избегать прямое развертывание военно-морских сил без крайней необходимости. Таким образом, Китай со временем укрепил свои притязания, не рискуя быть вовлечённым в открытый военный конфликт со своими соседями.
До 2016 г. Соединённые Штаты предпринимали незначительные военные действия в ответ на китайские проекты по насыпанию островов в Южно-Китайском море. (Пекин построил семь искусственных островов между 2013 и 2015 г. и впоследствии милитаризировал некоторые из этих аванпостов, вопреки заверениям, которые Си дал Бараку Обаме. С тех пор ВМС США усилили свои полурегулярные операции по обеспечению свободы судоходства в этом районе, увеличив их число с двух в 2015 г. до девяти в 2019 году. Соединённые Штаты также продолжают воздушные разведывательные полёты вдоль китайского побережья и через Южно-Китайское море.
По мере того, как мир погружался в пучину коронакризиса, позиции Китая и Америки в конфликте вокруг Южно-Китайского моря продолжили ужесточаться. В апреле Китай объявил о создании двух дополнительных административных единиц – в соответствии со своей общей стратегией сочетания военизированных операций в «серой зоне» для утверждения претензий де-факто на суверенитет с утверждениями об установленном де-юре юридическом и административном контроле. Что ещё более важно, темп и интенсивность военно-морских и воздушных разведывательных миссий США заметно возросли; Вашингтон развернул два авианосца в Южно-Китайском море, и к ним присоединились военно-морские силы союзников из Австралии и Японии. Китай, в свою очередь, развернул дополнительную эскадрилью истребителей-штурмовиков на Парасельских островах в северной части Южно-Китайского моря.
Затем, 13 июля, Вашингтон объявил о серьёзном изменении своей позиции относительно правового статуса территорий, являющихся давними притязаниями КНР в Южно-Китайском море. В прошлом Вашингтон, сам не ратифицировавший Конвенцию ООН по морскому праву, сохранял нейтралитет в отношении законности индивидуальных претензий. Теперь же США впервые официально отвергли юридическую силу всех китайских морских притязаний. (Австралия последовала этому примеру десять дней спустя, сделав официальное заявление в ООН). Такое изменение формально сближает Соединённые Штаты с государствами Юго-Восточной Азии, которые оспаривали обширные морские претензии Китая; ранее США действовали только в защиту свободы судоходства в Южно-Китайском море, а не на основании законности отдельных претензий.
Совокупность этих шагов ещё больше повысила градус напряженности между американскими и китайскими военными. Китай отомстил в конце июля: административная поправка к давним правилам судоходства изменила обозначение обширного района Южно-Китайского моря с «прибрежного» (offshore) на «береговой» (coastal) и китайские ВВС начали развёртывать дальние бомбардировщики для полётов воздушного наблюдения над этими спорными районами.
Существующий меморандум о взаимопонимании по согласованным процедурам предотвращения и регулирования столкновений в воздухе и на море был разработан ещё при администрации Обамы, до почти полного краха доверия между Пекином и Вашингтоном. Нет никакой уверенности в том, что эти протоколы будут эффективными при быстром наращивании военно-воздушных, военно-морских и других военных сил и средств в районе, где уже имеется опыт, когда столкновения между американскими и китайскими военными кораблями и самолётами избегались в последний момент. Таким образом, регион Южно-Китайского моря стал напряжённым, нестабильным и потенциально взрывоопасным театром военных действий в то время, когда накопившиеся претензии довели лежащие в его основе двусторонние политические отношения до самой низкой точки за последние полвека. Огромное количество военно-морского и военно-воздушного оборудования, развернутого обеими сторонами, делает непреднамеренное (или даже преднамеренное) столкновение всё более вероятным. Стандартные оперативные процедуры, а также правила ведения боевых действий как для китайских, так и для американских военных, как правило, строго засекречены. Общая картина зафиксированных предотвращенных коллизий показала, что американская авиация или военно-морские корабли поворачивают и меняют курс в последнюю минуту, чтобы избежать столкновения. Однако неясно, были ли указанные согласованные процедуры или протоколы китайского военно-морского флота и военно-воздушных сил ориентированы на более наступательную позицию.
Вопрос как для американских, так и для китайских лидеров заключается в том, что произойдёт сейчас в случае серьёзного столкновения? Представим на секунду, что сбит самолёт или военно-морское судно потоплено или выведено из строя, – какие дальнейшие шаги сторон согласованы во избежание немедленной военной эскалации? Китайский собеседник напоминает о недавних виртуальных учениях, организованных независимым аналитическим центром, который собрал отставных китайских и американских политиков и военных офицеров для рассмотрения такого сценария. Результаты тревожные. Хотя военные с обеих сторон могли договориться о протоколе для безопасного извлечения повреждённого военно-морского судна, невоенные участники, более внимательные к политическим интересам своих правительств, с треском провалили эту задачу. Одна группа практиков сумела снизить напряжённость ситуацию, а другая сделала как раз наоборот.
В реальном сценарии, вне искусственной обстановки онлайн-учений, преобладающие внутриполитические обстоятельства в Пекине и Вашингтоне легко подтолкнут обе стороны к эскалации. Политические советники утверждают, что локальная военная эскалация может быть «сдержана» в рамках определённых параметров. Но, учитывая крайне напряжённые общественные настроения в обоих государствах, а также высокие политические ставки для лидера каждой страны, нет достаточных оснований для оптимизма по поводу сдерживания.
Лунатики XXI века
Нам часто твердят о необходимости помнить уроки истории. Да, история редко повторяется в одной и той же форме. Но националистам в Пекине и в Вашингтоне, которые, вероятно, не вполне осознают, насколько серьёзны ставки, хорошим чтением на уикэнд стала бы книга моего соотечественника Кристофера Кларка о провале антикризисного управления и дипломатии в 1914 г., получившая запоминающееся название «Лунатики».
Основной урок событий, которые привели к Первой мировой войне, состоит в том, что относительно незначительный инцидент (убийство австрийского эрцгерцога в Сараево в конце июня 1914 г.) может в течение нескольких недель перерасти в войну между великими державами. Образное описание Кларка – это история неумолимой эскалации конфликта, неэффективной дипломатии и грубого топорного национализма вкупе с отсутствием как у населения, так и у лидеров всякого представления о том, что реальный конфликт вообще возможен – до тех пор, пока «пушки августа» не доказали обратное.
Для Соединённых Штатов проблема Китая реальна и требует согласованной, долгосрочной стратегии, затрагивающей все области политики и реализуемой в координации с союзниками. Китайский вызов также потребует формирования новых рамок американо-китайских отношений, основанных на принципах «управляемого» стратегического соперничества: политической, экономической, технологической и идеологической конкуренции с единообразно понимаемыми «красными линиями», открытыми каналами коммуникации на высшем уровне, чтобы не допустить случайной эскалации, а также сотрудничеством по глобальной повестке в тех областях, где такое взаимодействие было бы взаимовыгодно (например, в области борьбы с эпидемиями и изменением климата).
Но сейчас главная задача состоит в том, чтобы благополучно провести следующие несколько месяцев, избежав конфликта в разгар президентской кампании в США и периода противоречивой внутренней политики в Китае. Лидеры обеих стран должны помнить, что националистический ура-патриотизм несколько приглушается, когда в воздухе звучат выстрелы.
Перевод: Елизавета Демченко
