«Китайцы всегда являлись хитрыми проводниками «реал политик» и адептами стратегических доктрин, четко отличавшихся от стратегии и дипломатии, которые предпочитали проводить на Западе»
Генри Киссинджер
Усиление международных позиций КНР, как правило, подкрепляется политико-дипломатическими, финансово-экономическими и культурно-гуманитарными инструментами влияния, которые Пекин активно наращивает и использует при проецировании своей силы на современные мирополитические процессы. Это напрямую состыкуется с нацеленностью Пекина на реализацию «китайской мечты» – «великое возрождение китайской нации».
«Восхождение» Китая в системе международных отношений отражается и в укреплении позиций Пекина в различных регионах мира, в том числе в Центральной Азии, которая в силу своего важного геостратегического положения и наличия значительных запасов углеводородов, продолжает оставаться в центре внимания китайского истеблишмента. На фоне демонстрируемой в последнее время повышенной активности Пекина на центральноазиатском направлении, комплексная оценка политики КНР в отношении региона становится более актуальной и востребованной.
Наращивание влияния Китая в Центральной Азии, привязывание Пекином региона к собственному развитию, прежде всего, за счет финансирования в регионе строительства инфраструктурных объектов, расширения китайского участия в освоении природных ресурсов, использования потенциала ШОС, а также продвижения с недавнего времени альтернативного интеграционного проекта «Экономического пояса Шелкового пути», становятся устойчивыми тенденциями центральноазиатского вектора внешней политики КНР.
Сохранение последовательного, прежде всего, экономического проникновения Китая в регион усилит зависимость стран Центральной Азии от КНР, подспудно приведет к негативным геополитическим последствиям для России – к блокированию продвижения Таможенного союза на центральноазиатском направлении. Часто педалируемую идею о том, что доминирование России в вопросах обеспечения военно-политической безопасности в регионе (за счет потенциала ОДКБ; российских военных баз в ряде стран ЦА), позволяет с оптимизмом или с определенной долей игнорирования относится к экономическому проникновению Китая в Центральную Азию, многим политикам и экспертам придется, скорее всего, пересмотреть. Поскольку все возрастающее значение «невоенных», прежде всего, экономических инструментов влияния в мировой политике будет играть более важную, если не определяющую роль в конфигурации сил, в том числе в центральноазиатском регионе. Возникает вполне резонный вопрос: как Россия будет реагировать на предпринимаемые в Центральной Азии действия Китая, который, с одной стороны, является стратегическим партнёром Москвы, с другой – превращается в ее потенциального соперника в регионе?
«Центральноазиатские мотивы» Китая
По распространенному в экспертном сообществе мнению, при проведении своей политики в Центральной Азии, Китай руководствуется теми же принципами, что и в других регионах мира. С одной стороны, Пекин оценивает в регионе спектр проблем, формирующих угрозы и вызовы национальной безопасности КНР, а с другой – учитывает открывающиеся возможности для решения стратегически значимых для Китая вопросов. Первый принцип связан с сохранением «трех сил зла» – угроз терроризма, экстремизма и сепаратизма, которые в свете вывода основного контингента войск США/НАТО из Афганистана могут существенно обостриться как в Центральной Азии, так и на западе КНР. Второй принцип в большей степени прикован к поиску КНР дополнительных источников углеводородов, которыми богат регион, а также приоритетам Пекина по обеспечению сбалансированного развития западных и восточных регионов Китая. Последнее объясняет приверженность Пекина экономическим императивам, которые при известных обстоятельствах могут превалировать над его политическими, идеологическими и геополитическими интересами.
Приоритеты Китая в Центральной Азии в области безопасности вытекают, прежде всего, из сохраняющей свою актуальность проблемы сепаратизма в граничащем с регионом Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) КНР. В последнее время «уйгурские» сепаратисты активизировали свою деятельность, используя, в том числе насильственные методы борьбы за пределами самого СУАР. Так, среди последних терактов, сопровождавшихся гибелью людей, можно отметить ДТП в Пекине на площади Тяньаньмэнь (октябрь 2013 г.), резня на вокзале города Куньмин южной провинции Юньнань (март 2014 г.), взрывы на уличном рынке в Урумчи СУАР (май 2014 г.). «Уйгурские сепаратисты», в том числе в лице «Исламской партии Туркестана» тесно взаимосвязаны с «Аль-Кайдой», движением «Талибан» и другими экстремистско-террористическими организациями, дислоцирующимися в основном на территории Афганистана и Пакистана. В этой связи Пекин озабочен сохранением угрозы дестабилизации Афганистана на фоне ухода основного контингента сил западной коалиции в 2014 году со всеми вытекающими отсюда последствиями для безопасности региона и западных рубежей КНР. В целях недопущения развития ситуации по негативному сценарию Китай наращивает сотрудничество с ключевыми игроками региона, стремясь включить вопрос о будущем Афганистана после 2014 года в повестку ШОС.
Вместе с тем, Пекин не оставляет попыток использовать ШОС в качестве инструмента по продвижению своих экономических интересов в регионе. Китай продолжает лоббировать в рамках организации проекты по созданию Банка развития ШОС, а также формированию при ШОС зоны свободной торговли. Эти предложения встречают сопротивление со стороны Москвы. Учитывая финансово-экономическое превосходство КНР, Россия не сможет конкурировать с Китаем на равных в регионе. В случае допущения Москвой реализации данных инициатив ШОС полностью перейдет под контроль Пекина, а экономическое наступление КНР на Центральную Азию только ускориться. С 2013 года Россия продвигает свой проект Фонд развития ШОС, который, по сути, является альтернативой китайскому проекту Банка развития ШОС. Члены организации из числа центральноазиатских государств по известным причинам поддерживают оба проекта, но пока этот вопрос далек от серьезного продвижения и разногласия между Москвой и Пекином в рамках ШОС по экономическим инициативам, скорее всего, будут только нарастать при условном сохранении «наступательной» позиции КНР и «оборонительной» реакции РФ.
В принципе в Центральной Азии, как и в других регионах мира, Китай обходится без многосторонних механизмов финансирования инфраструктурных и экономических проектов, компенсируя это выделением кредитов на двусторонней основе. Тем самым Пекин сводит вопрос о выборе в пользу российского (Фонд развития ШОС) или китайского (Банк развития ШОС) проекта к политическим спекуляциям, не оказывающим влияния на дальнейшее проникновение китайского капитала в страны Центральной Азии. Китай превратился в главного инвестора в регионе: за 2001–2011 гг. объем китайских инвестиций увеличился более чем в 20 раз, составив более 20 млрд. долл.
Китай и без зоны свободной торговли довольно стремительно наращивает торгово-экономическое взаимодействие с центральноазиатскими государствами, при этом формат их сотрудничества доведен до «стратегического партнерства». За 20 лет товарооборот между Китаем и государствами региона вырос практически в 100 раз. Как заявил заместитель министра коммерции КНР Цзян Яопин, если в 1992 году объем двусторонней торговли между КНР и центральноазиатскими странами был на уровне 460 млн. долл., то к 2012 году этот показатель увеличился до 46 млрд. долл. Китай и страны региона подняли формат двустороннего сотрудничества до «стратегического партнерства».
Экономическая активность Китая на центральноазиатском направлении связана, прежде всего, со стремлением Пекина расширить доступ к энергоресурсам региона, поскольку поддержание высоких темпов роста китайской экономики вынуждает Китай диверсифицировать импорт углеводородов, в том числе из стран Центральной Азии. Достижением Китая в этом направлении можно считать запуски нефтепровода «Казахстан – Китай» (2005 г.) и газопровода «Центральная Азия – Китай» (2009 г.), связавших энергетическими артериями западный Китай и центральноазиатский регион. К тому же по итогам визита Си Цзиньпина в Туркменистан в рамках «центральноазиатского турне» китайского лидера в сентябре 2013 года стороны договорились об ускорении процесса ввода в эксплуатацию третьей нитки «C» газопровода «Центральная Азия – Китай» и строительстве четвертой нитки «D», что позволит Китаю увеличить импорт газа до 65 млрд. м3 в год.
Приобретение КНР у центральноазиатских государств на выгодных для себя условиях углеводородов, используется Пекином в качестве аргумента при обсуждении с Россией цены на ее энергоресурсы, что дает китайской позиции дополнительные очки на переговорах с Москвой, хотя китайцы и без того всегда были «трудными» переговорщиками. Видимо все эти факторы оказали определенное влияние и на ход переговоров по «исторической газовой сделке» между России и Китаем, заключенной в мае 2014 года. Пока, наверное, рано судить об экономическом «успехе» или «провале» этого контракта для России, учитывая «коммерческую тайну» цены на газ, да еще завязанной на рыночную цену нефти, не говоря уже об условиях поставки газа и практической реализации проекта. Время расставит все точки над «i». Но политический характер газового контракта на фоне «украинского кризиса» вполне очевиден. В текущей ситуации этой сделкой Кремль стремиться показать, что Россия не изолирована, прибавляя себе «политического веса» в диалоге с Западом и в частности с главным потребителем российского газа – Европейским Союзом.
Китай проявляет серьезный интерес к созданию и реформированию в Центральной Азии транспортно-коммуникационной инфраструктуры, позволяющей, с одной стороны, оптимизировать издержки доставки китайских товаров и обеспечить безопасность их транспортировки, а с другой – пристегнуть регион к развитию западных территорий КНР. Помимо всего прочего за счет китайских инвестиций реабилитированы автодороги Ош-Сарыташ-Иркештам и Бишкек–Торугарт (Кыргызстан), построены тоннели Шахристан, Чормагзак (Таджикистан). На протяжении многих лет Пекин не оставляет попыток реализовать проект по строительству железной дороги «Китай-Кыргызстан-Узбекистан» с дальнейшим выходом в Туркменистан и к Персидскому заливу. В этом плане для КНР центральноазиатский регион в большей степени представляет собой транзитный коридор, который в перспективе может превратиться в связующий мост между Китаем и странами Персидского залива.
«Шелковые нити» Пекина
Новым этапом экономического наступления Китая на Центральную Азию может стать реализация Пекином амбициозного проекта «Экономического пояса Шелкового пути», выдвинутого Си Цзиньпином в ходе его «центральноазиатского турне». При этом в Китае уже приступили к наращиванию «мягкой силы» в этом направлении – формированию «стратегического резерва» кадров в разных областях для проекта «шелкового пути», расширяя сотрудничество в образовательной сфере с центральноазиатскими странами. Так, в начале 2014 года в провинции Шаньси, на северо-западе Китая было образовано три Института – Институт Центральной Азии, Институт по изучению Шелкового пути при Северо-Западном университете и Институт Центральной Азии при Сианьском университете иностранных языков. Под цели проекта подводится деятельность Институтов и классов Конфуция в Центральной Азии.
В китайской экспертной трактовке проект «Экономический пояс Шелкового пути» – «это попытка соединить Центральную, Восточную, Южную и Западную Азию различными способами экономического сотрудничества». Причем активно продавливается идея о его серьезных преимуществах по сравнению с другими интеграционными проектами, в том числе с Таможенным союзом. По сути, Китай готовиться выйти на прямую конкуренцию с Россией в Центральной Азии, поскольку речь, скорее всего, идет о взаимоисключаемости, нежели о взаимодополняемости российского и китайского интеграционных проектов в регионе. Тем более на данном этапе китайский проект обходит стороной Россию. Эти вопросы видимо серьезно обсуждались на майской встрече В.Путина с Си Цзиньпином. По крайней мере, в совместном заявлении России и Китая отмечается, что «стороны продолжат поиск путей возможного сопряжения проекта «Экономического пояса Шелкового пути» и создаваемого Евразийского экономического союза».
На картах китайских СМИ, проект «Экономический пояс Шелкового пути» начинается в Сиане в центральной части Китая, растягиваясь на западных территориях страны до Ланьчжоу, Урумчи и Хоргоса. Смещаясь по юго-западному направлению, «пояс» пересекает Центральную Азию, север Ирана, Ирак, Сирию и достигает Турции. Из Стамбула «шелковый путь» проходит через пролив Босфора и направляется на северо-запад в Европу. Достигнув немецкого Дуйсбурга, «пояс» идет на север в Роттердам в Нидерландах. Оттуда он смещается южнее до конечного пункта в итальянской Венеции, где он состыкуется с не менее масштабным китайским проектом «Морского шелкового пути», который начинаясь с восточного Китая, пресекает Малаккский пролив, Индийский океан, Красное и Средиземное моря до финальной точки в Европе в Венеции.
Масштабы проектов «шелковых путей» Пекина позволяют говорить о приобретении экономической политики КНР геополитического измерения, как на региональном, так и на глобальном уровнях. Но справедливости стоит заметить, что на данном этапе перспективы реализации, в частности, проекта «Экономического пояса Шелкового пути» остаются туманными, многие «детали», по-прежнему, не ясны. К тому же сохраняются политические риски, связанные с «афганской проблематикой» и «синьзянским вопросом». Однако в серьезности намерений Пекина к «прокладыванию шелкового пути» в Центральной Азии сомневаться не приходится. Тем более центральноазиатские страны, включая Казахстан – член Таможенного союза, высказались в поддержку китайского проекта, видимо из соображений соблюдения «баланса интересов» Москвы и Пекина в регионе, сохранения курса на «многовекторность» в своей внешней политике.
Если ситуация будет развиваться по «китайскому» сценарию, то в обозримой перспективе именно Центральная Азия, точнее борьба за сферу влияния в регионе может стать предметом серьезных разногласий между Пекином и Москвой, если уже таковой не стала. Пекин пока соглашается на «привилегированный» статус России в Центральной Азии – расширение Москвой военной инфраструктуры в регионе (прежде всего, в Таджикистане и Кыргызстане) не является предметом озабоченности для Пекина, поскольку, во-первых, – это обеспечивает региональную безопасность; во-вторых, служит сдерживающим фактором усиления влияния США; в третьих, снимает обвинения в геополитические устремлениях Пекина в глазах центральноазиатских лидеров и повышает привлекательность Китая в качестве ключевого инвестора в инфраструктурные и экономические проекты в Центральной Азии. Однако не исключено, что в будущем наращивание военно-политического потенциала Китая будет включать в себя практику размещения военных баз и объектов в различных регионах мира, в том числе в Центральной Азии с целью защиты своих экономических интересов в регионе.
К чему пришли
«Восхождение» Китая вносит существенные изменения в структуру международной системы, усиливая полицентричный характер формирующегося миропорядка. В то же время международная система под воздействием дальнейшего усиления КНР и как следствие существенного «отрыва» Пекина от других центров силы может вернуться к «новой биполярности», а в долгосрочной перспективе прийти и к глобальному доминированию Китая. Безусловно, в таких прогнозах есть свои изъяны, поскольку Китай помимо всего прочего сталкивается с серьезными трудностями – от «негибкости» политической системы и коррупции, до проблем сепаратизма и демографии, не говоря уже об относительно закрытом финансовом секторе страны и растущей фобии ряда стран в отношении мощи Китая. Вкупе это повышает политические и экономические риски провала «китайского чуда». Все будет зависеть от способности Пекина справляться с внутренними и внешними угрозами и вызовами, проецировать свое влияние на глобальные и региональные процессы.
«Украинский кризис» высветил возрастающую значимость Китая, особенно для России, которая в свете текущей «конфронтации» с Западом, рискует превратиться в «младшего партнера» Пекина. Для укрепления своих позиций в диалоге с Китаем Москве, видимо, придется реанимировать утраченный из-за «последних событий» серьезный внешнеполитический актив – поддержание нормальных отношений с Западом и с Соединенными Штатами, в частности – и умело его использовать в конкретное время и в конкретной ситуации. Подспудно на китайском направлении Москве остается разыгрывать с особой осторожностью и «индийскую карту», при том, что новые власти Индии во главе с Нарендрой Моди уже просигналили о важности укрепления индийско-российского стратегического сотрудничества. В любом случае главная задача – уйти от крутых перекосов в сторону западного или восточного векторов; найти оптимальный баланс между ними.
Политика КНР в отношении Центральной Азии формируется под влиянием различных факторов – как внутренних, так и внешних, при сохранении устойчивых тенденций привязывания региона к собственному развитию. Драйверами этой политики остаются: удовлетворение все возрастающих собственных энергетических потребностей, нахождение дополнительного рынка сбыта китайских товаров; обеспечение «сбалансированного» развития своих западных территорий. Немаловажное значение для Китая имеет борьба с сепаратистскими и экстремистско-террористическими группами в регионе, особенно на фоне сохранения очагов «нестабильности» в СУАР в связке с неопределенностью развития ситуации в Афганистане после 2014 года.
Что касается экономической экспансии Китая в Центральной Азии, расширения китайского присутствия в энергетическом секторе региона, то оно в ближайшей перспективе будет только возрастать. Последнее не дает основания винить Пекин в геополитических устремлениях в Центральной Азии, так как интересы КНР в регионе вытекают, прежде всего, из его внутренних потребностей. К тому же Китай занимает те «ниши» в регионе, в которых России практически нет, не говоря уже об «издержках» политики России на центральноазиатском направлении. «Сравнительные преимущества» российских позиций в регионе – включая исторические, культурные связи – не стали в полной мере оплотом влияния Москвы в Центральной Азии. А в Пекине давно поняли, что использование экономических инструментов влияния намного эффективнее, чем ставка на «жесткую силу» в регионе.
Однако дальнейшее наращивание экономического влияния Китая в Центральной Азии транслируется в «геополитический вызов» позициям России в регионе, в том числе на пути продвижения Таможенного союза. В этих условиях Россия, скорее всего, будет исходить из стратегии «Сдерживание–Кооперация», которая послужит основой для взаимодействия Москвы и Пекина в Центральной Азии. С одной стороны, это – держать Китай на определенной дистанции: Кремлю остается «деликатно» обозначить «пределы» дозволенности китайскому присутствию в регионе, во избежание в перспективе прямого столкновения интересов Москвы и Пекина в Центральной Азии. Это не означает, что Китай является геополитическим врагом России. Напротив КНР – это важный стратегический партнер РФ. На фоне углубления «украинского кризиса» и как следствие ухудшения отношений России и Запада сотрудничество и поддержка Пекина для Москвы имеет важное значение. С другой стороны, серьезного внимания заслуживает укрепление совместных усилий России с Китаем и другими заинтересованными сторонами в вопросах нейтрализации угроз сепаратизма, экстремизма, терроризма и наркотрафика, особенно в свете ухода основного контингента сил западной коалиции из Афганистана до конца текущего года. Возможно, есть необходимость разработки «набора» дополнительных мер по обеспечению безопасности в регионе в рамках ШОС, в случае обострения ситуации в Афганистане и экспорта нестабильности в страны Центральной Азии.
