Организация Объединённых Наций представляет собой продукт интеллектуального гения Запада, позволивший после Второй мировой войны создать сравнительно справедливые условия для сохранения своего центрального положения в международной политике. То, что сейчас страны Запада теряют такое положение, происходит в силу естественных причин. Это неизбежно воздействует на каждое из достижений по упорядочиванию системы их влияния на мировые дела, в основе которой был не формальный статус, а уникальные силовые возможности. Сокращение таких возможностей, последствия чего мы наблюдаем особенно явственно, не может обойти стороной институты, созданные в уходящую историческую эпоху.
А значит – судьба ООН в любом случае окажется под вопросом. Дело только в том, кто решится поставить этот вопрос и с какой целью. Запад – ради сохранения своего положения в новой организационной форме – или другие великие державы – для того, чтобы создать институты, более соответствующие реальному содержанию международной политики. Возможен и третий вариант: новая эпоха, в которой, судя по всему, будет мало возможностей для монопольного положения узкой группы стран, вообще не будет нуждаться в традиционных институтах международного управления.
Нас не должно при этом смущать, что такие враждебные исторически сложившемуся сообществу стран Запада державы, как Россия или Китай, являются участниками правящего ареопага системы ООН – постоянными членами Совета Безопасности.
Поэтому подлинной причиной пребывания этих двух государств в составе постоянных членов СБ было рациональное желание США и их ближайших союзников избежать повторения ситуации, при которой опасные для стабильности в глобальном масштабе державы были бы исключены из формальных общих институтов. Урок разрушения постоянного статуса, возникшего в Версале после Первой мировой войны, силами обойдённых властью Германии и Японии был хорошо усвоен – на уровне и теории, и практики.
Тем более что присутствие СССР и (после того как КПК удалось утвердить свою власть в Поднебесной) Китая за столом Совета Безопасности всё равно никак не увеличивало их конкурентные преимущества. Там, где они были тактически сильнее США, победа достигалась отнюдь не за счёт формального статуса. (Не говоря уже о том, что в момент, когда официальный Пекин был допущен в Совбез, его отношения с Москвой являлись откровенно враждебными, две коммунистические державы блокировали друг друга). Спору нет, в отдельных случаях постоянные члены СБ ООН могли выступать в качестве всесильного «мирового правительства», определяющего за более слабых членов международного сообщества границы дозволенного.
Но этот орган никогда не решал вопросов мира или войны между его участниками. Эта задача всегда оставалась привилегией их двусторонних отношений, определявшихся реальным, а не формальным соотношением сил.
Собственно говоря, так оно продолжается и сейчас – единственным «институтом» в отношениях России и США является их способность к гарантированному взаимному уничтожению. Совет Безопасности ООН может лишь отражать реальное соотношение сил в мире, который намного шире и многообразнее российско-американского противостояния. Но именно этой возможности он сейчас лишен в результате своей композиции, преследующей цели не «глобального управления», а «глобального сдерживания» России и Китая со стороны сохраняющего гегемонистическое положение Запада.
Это утверждение может показаться парадоксальным, ведь Россия и Китай обладают ровно теми же правами в СБ ООН, как трое других постоянных членов. Это верно, однако помимо чисто юридического статуса, который наделяет всю пятёрку правом вето, есть практическая способность влиять на мировое управление через контролируемые материальные ресурсы и процедурные практики (кадровые назначения в системе международной бюрократии, например). И в этой части США и их союзники обладали колоссальным преимуществом на момент создания ООН в 1945 г., сохраняют они его и сейчас во многом именно благодаря инерции самого института.
Иными словами, СБ ООН становится очень изощрённой формой сдерживания, которое осуществляется через предоставление двум странам-противникам особого статуса. Этот статус сужает их возможности для самостоятельного поведения, а к тому же ещё и отделяет их от остальных членов международного сообщества. Для последних упомянутый статус – привилегия, которую присвоила себе самоназначенная «мировая элита» и которой она отказывается делиться. Таким образом, в современном виде СБ ООН – способ поддержания монополии США и Западной Европы в международной политике.
Мир действительно меняется и отнюдь не только в результате динамики соотношения сил между великими державами. Хотя военная решимость России и экономическое могущество Китая остаются главными таранами разрушения международного порядка во главе с Западом, их действия не являются определяющими необратимость изменений. В противном случае ревизионизм Москвы и Пекина повторил бы судьбу революционной Франции в начале XIX века, либо Германии и Японии, восставших во второй четверти прошлого века против несправедливости мирового устройства. Но уже сейчас мы видим, что это не является вероятной перспективой именно за счёт того, что на стороне российско-китайской фронды фактически выступает большинство развивающихся стран.
Даже если некоторые из них формально осудили действия России на Украине в ходе голосования в Генеральной ассамблее ООН, их политика доказывает, что они осознают изменение своего положения в международной системе. В пользу такого вывода говорит и то, что, например, Индия, Бразилия, Индонезия, Вьетнам вообще предпочли позицию благожелательного нейтралитета. Мы не знаем, было ли российское руководство само уверено в том, что изолировать Москву окажется невозможно.
Фундаментальные трансформации глобального баланса сил имеют три основных источника. Во-первых, возникшая под сенью силового господства Запада экономическая глобализация позволила множеству средних и крупных стран получить новые ресурсы для решения задач развития. Во-вторых, объективное сокращение материальных возможностей самого Запада, который уже не способен предложить остальному миру настолько привлекательные источники процветания, что ради них стоило бы поступаться эгоистическими интересами. В-третьих, сам по себе рост самоуверенности множества сравнительно новых участников международной политики, оказавшийся производным от первых двух факторов.
В результате случившейся эмансипации Западу уже не удаётся заставить действовать механизмы мировой политики, благодаря которым он был бы способен и дальше извлекать максимальные ресурсы на выгодных для себя основаниях. Такое положение дел наглядно проявилось в последние годы, когда большинство выгодных США и Западной Европе инициатив, например в сфере изменения климата, обеспечивались не понятной выгодой для остальных, а использованием инструментов прямого принуждения. Провал попыток изолировать Россию, хотя Запад опирался в осуждении её действий на формальные нормы международного права, наглядно показал отказ остальных стран следовать в западном русле. Большинство стран мира делают это не по причине симпатии к российскому поведению, а по собственным эгоистическим соображениям.
Такой новый мир не имеет и не может иметь воплощения в СБ ООН, основном из существующих институтов международной безопасности. Просто потому, что этот институт создавался для другого мира, под особенности которого приспособлены все его процедуры и практики, начиная с места пребывания штаб-квартиры и заканчивая спецификой назначения на высшие или средние бюрократические позиции. Стало быть, любые наши усилия по сохранению этого института могут априори оказаться напрасными и только продлевающими агонию прежнего международного порядка со всеми сопутствующими этому процессу рисками.
Поэтому уже сейчас стоило бы гораздо более серьёзно отнестись к вопросу будущего ООН и особенно композиции её основного органа – Совета Безопасности. Вопрос о реформе СБ уже неоднократно поднимался отдельными крупными странами мира на том основании, что на исходе первой четверти XXI века странно исходить из легитимности, возникшей по итогам Второй мировой войны, во время которой большинства современных государств просто не существовало. Сейчас для возвращения к данной теме могут быть не просто исторические причины, но вполне реальные основания, связанные с изменением баланса сил. И смириться с этим придётся не только Западу, но и России с Китаем, уникальное положение которых в системе ООН также является продуктом доминирования старых империалистических держав Западной Европы и Северной Америки.
Возможно, пока мы не готовы к настолько решительному шагу, как упразднение ООН и создание (при необходимости) нового главного международного института. Но точно настало время расширить состав постоянных членов его Совета Безопасности за счёт включения Индии, Бразилии, Индонезии и одной-двух крупных африканских стран, известных независимой позицией. Это, конечно, не решит проблему неуместности ООН в настолько изменившихся исторических обстоятельствах, но позволит выиграть время для её более вдумчивого и плодотворного обсуждения. Резонно, чтобы инициатива принадлежали именно России, а также Китаю, поскольку они являются наиболее заинтересованными сторонами.
