Послевоенный либеральный международный порядок, поддерживаемый Западом под руководством США, столкнулся с экзистенциальным кризисом уже в начале этого века, когда войны в Южной и Западной Азии и финансовый кризис бросили вызов старым договорённостям и способствовали подъёму Китая как новой ревизионистской державы. А затем вирус из Ухани взорвался на мировой арене, ускорив процессы, которые влияли на современную геополитику.
Третье десятилетие двадцать первого века вынудило мир столкнуться с самой сложной из существующих проблем – как предложить последовательный, коллективный и справедливый ответ на пандемию COVID-19. Это испытание для убеждений даже наиболее ярых интернационалистов является частью глубокой встряски в глобальном порядке, которая наметилась ещё до первого случая COVID-19 в Ухане в 2019 году.
Гегемония США практически подошла к концу, и рост многополярного мира повлёк за собой перераспределение влияния на глобальной арене. Американское лидерство, которое было бы необходимо для активизации коллективных действий против пандемии, практически переросло в желание изолироваться от остального мира задолго до того, как бывший президент США Трамп начал кампанию «Америка прежде всего». Утопическое видение взаимозависимости и глобального сотрудничества уже пострадало в Европе, когда Brexit разрушил идеологические и институциональные основы Европейского союза. А Китай, другая великая держава, вовлечён в свой проект Pax Sinica, стремясь сделать глобализацию выгодной для своей коммунистической партии.
Глобальные институты ослабли, а выгоды от вложения политической воли в глобальные механизмы значительно уменьшились. Коронавирус ещё больше усугубил ситуацию: когда болезнь начала быстро распространяться, страны начали предпринимать ответные действия в одиночку или с доверенными партнёрами, а с международным сообществом взаимодействовали исключительно в корыстных целях. В конце концов, все оказались «дарвинистами» и отдали предпочтение собственному выживанию, не заботясь о судьбе других. Это наглядно отражено в пугающей карте доступа к вакцинам.
Послевоенный либеральный международный порядок, поддерживаемый Западом под руководством США, столкнулся с экзистенциальным кризисом уже в начале этого века, когда войны в Южной и Западной Азии и финансовый кризис бросили вызов старым договорённостям и способствовали подъёму Китая как новой ревизионистской державы. А затем вирус из Ухани взорвался на мировой арене, ускорив процессы, которые влияли на современную геополитику.
Три фактора современной геополитики
Во-первых, это корректировка, поскольку страны борются с влиянием новых региональных и глобальных игроков. Американский век истекает, и подъём века Азии как растущих экономик мира идёт полным ходом. Самая большая проблема для глобального баланса сил исходит от Китая, который, скорее всего, станет первой крупной экономикой, восстановившейся после пандемии. Благодаря инициативе «Пояс и путь» и достижениям в области гражданских и военных технологий подъём Пекина кажется неизбежной реальностью. Однако международное поведение Китая вызывает недоверие у многих, особенно у США и некоторых их союзников.
Следовательно, конкуренция неизбежна. Во Временных указаниях по стратегии национальной безопасности президента Байдена подъём Китая и России рассматривается как вызов стабильной и открытой международной системе. Председатель Си Цзиньпин, со своей стороны, недавно заявил, что Пекин никогда не позволит каким-либо иностранным силам запугивать, угнетать или порабощать Китай и в центре внимания партии будет «великое обновление китайской нации».
Результат соперничества между США и Китаем ещё предстоит оценить, и страны, оказавшиеся на пересечении этой развивающейся динамики, должны корректировать с её учётом свой подход к новой геополитической эпохе. Перед Россией тоже стоят несколько сложных проблем, и ей придётся сделать несколько трудных выборов. Может ли позитивное взаимодействие Байдена и Путина сыграть стабилизирующую роль в XXI веке? Или связь Китая и России неизбежна?
Во-вторых, с трудом завоёванный консенсус в отношении рамок, лежащих в основе многосторонности и глобализации, претерпевает коренную перестройку. Мировой финансовый кризис 2008 года, за которым последовала пандемия COVID-19, продемонстрировал хрупкость глобальной экономической взаимозависимости. Растущие гипернационализм и популизм оценивают глобализацию и многосторонность как механизмы, которые посягают на суверенный выбор государства. Таким образом, существует потенциал для создания «закрытой глобализации» – глобализации, которая будет менее свободной и менее открытой, чем раньше. Экономическая политика больше не диктуется исключительно экономическими принципами; теперь они руководствуются соображениями стратегии, политического доверия, климата, здравоохранения и технологических угроз. Такие страны, как Великобритания, США и Индия, ввели торговые ограничения, механизмы проверки инвестиций, санкции и денежно-кредитную политику, которые отражают эти новые веяния. Китай уже отработал собственную искажённую модель глобальной интеграции.
Разочарование в многосторонности можно напрямую отнести к институциональной инерции, отсутствию реформ и корыстным интересам, которые продолжают мешать принятию решений в международных институтах. Поэтому страны склоняются к более мелким группам, чтобы наладить гибкие партнёрские отношения по конкретным вопросам, которые могут ускорить сотрудничество между единомышленниками. Хотя это может быть одним из способов преодоления недуга международных институтов, такая тенденция может препятствовать разработке более широких и согласованных международных стратегий борьбы с «глобальными бедствиями» – от COVID-19 до изменения климата, – которые требуют участия и приверженности всех.
Продолжающаяся реструктуризация требует новых механизмов, которые могут исправить недостатки многосторонности и глобализации, не уменьшая при этом их значительных выгод. Может ли «консорциум плюрилатеральных группировок» договориться об общих минимальных рамках для решения проблем, с которыми сталкиваются все мы, если все будут замыкаться внутри своих «клубов», чтобы максимизировать экономические выгоды и безопасность?
В-третьих, на фоне нынешней встряски геополитика переориентируется с учётом новых участников, возникающих факторов и соображений. На современную геополитику всё больше влияют геоэкономика и геотехнологии. Влиятельные монографии, такие как «Война иными средствами» экономиста Дженнифер Харрис и дипломата Роберта Блэквилла, говорят о системном использовании экономических инструментов для достижения геополитических целей – форме государственного управления, которая присутствовала во время плана Маршалла и присутствует сегодня в виде китайской «дипломатии чековой книжки» и в более общем контексте «Пояса и пути».
Если средство коммуникации является сообщением, тогда технологии – это будущее нашей политики. Наступление четвёртой промышленной революции привело к развитию технологий, которые могут быть как благом, так и отравой для человечества. В недавнем прошлом Америка была в авангарде технологического лидерства, но теперь Китай бросает вызов этому, поскольку он вкладывает значительные средства в новые технологии и технологии двойного назначения, такие как искусственный интеллект, квантовые вычисления и биотехнологии. Первопроходцы могут не только добиться технологического лидерства, но также стать поставщиками для других стран, создавая асимметричные зависимости. Открывается новая сфера межгосударственной конкуренции, где соображения национальной безопасности и стратегической автономии подразумевают технологический выбор и новые договорённости.
Поскольку внимание и личные данные человека станут желанной политической наградой, станет ли следующей областью конфликта человеческая личность и как мы будем её защищать?
Новые акторы, новые регионы
Несмотря на то, что в основе перемен остаются вышеупомянутые факторы, новые игроки и географические регионы также влияют на геополитику. Хотя коронавирус ознаменовал возвращение «национального государства», трансграничные сообщества представляют собой угрозу суверенитету в вестфальском понимании. Концентрация экономических ресурсов и власти в глобальных технологических компаниях, от Twitter до Tencent, привела к тому, что государства больше не являются основными игроками в мире. Ненависть, трайбализм и иррациональные идеологии вернулись с новой силой, опираясь на охват и распространение цифровых технологий. Технологические гиганты теперь выступают в роли арбитров экономических и политических решений и оспаривают решения старых политических систем.
Появление новых географических регионов, таких как Индо-Тихоокеанский регион, Евразия и Арктика, в которых все региональные и глобальные державы имеют свои ставки – требуют создания новых норм, институтов и партнёрств. В раздробленном мире мало у кого есть силы или желание их создавать. Пандемия подтвердила упадок США как сверхдержавы и заострила вопрос о моральной и политической способности Пекина шагнуть вверх. При всех сопутствующих потерях в справедливости и эффективности идея Примакова о «многополярности», которую он предлагал развивать на основе трёхстороннего взаимодействия России, Индии и Китая, впервые получила решительное подтверждение. Необходимо учитывать изменчивый характер глобальных и внутренних дел, чтобы иметь возможность адаптироваться к всё более сложному миру, который больше не привязан к традиционному пониманию геополитики.
Хотя у США сохраняется способность проецировать силу на глобальном уровне, мир неуклонно движется к политической, экономической, технологической и нормативной многополярности. Контуры современной геополитики всё ещё изменяются, и конечный результат, возможно, всё ещё не поддается определению. Наступила эпоха нестабильности, и страны, которые пользуются этим, могут преуспеть в краткосрочной перспективе, в то время как страны, которые вкладываются в стабильность, вполне могут определить будущее глобализации и, по сути, нового мирового порядка.
Международный дискуссионный клуб «Валдай»
