Россия в глобальной политике

11 августа 2021 г. на сайте журнала «Россия в глобальной политике» была опубликована заметка профессора НИУ ВШЭ и бывшего посла в Саудовской Аравии Андрея Бакланова, на которую хотелось бы отреагировать.

Не вполне понятно, почему известный специалист по Арабскому Востоку счёл необходимым высказаться о проблемах региона, которым он никогда не занимался, что вызвало ошибки и искажения. Нетипично так же, что бывший дипломат посчитал нужным употребить некоторые весьма недипломатические выражения (типа «в Токио набираются наглости») и фактически выступить против подхода российской дипломатии к решению довольно сложного и запутанного вопроса, не выдвигая никаких конструктивных предложений.

Начнём с истории. Автор критикует известную советско-японскую декларацию 1956 г., которая, по его словам, имела «несбалансированный, невыгодный для Москвы, характер» и была принята по личной инициативе Никиты Хрущёва, чтобы путём уступок Японии достичь прорыва в отношениях с ней и выйти из сложного положения, к которому привела хрущёвская политика разоблачения сталинизма. Данная схема не выдерживает никакой критики.

Во-первых, сама идея о том, что в 1956 г. СССР был в сложной международной ситуации, ставшей последствием «разоблачений сталинизма, а фактически системной дискредитации советского строя, реального социализма», что привело «к осложнению отношений Москвы с Пекином, кризису коммунистического и лево-социалистического движения в Западной Европе и в мире в целом», весьма спорна. Не затрагивая всего спектра проблем, скажем только, что разоблачение сталинизма было только одной из многих причин разногласий с Пекином, которые в 1956 г. вообще ещё даже не начали проявляться. Напротив, 1955–1956 гг. были пиком развития советско-китайских отношений, который был связан с односторонними советскими уступками Пекину.

Во-вторых, попытки списать проблемы советской внешней политики исключительно на Хрущёва также не обоснованы. Конечно, хрущёвская внешняя политика не всегда была успешной или последовательной. Однако говорить о том, что проблемы были вызваны исключительно критикой сталинизма, нет никаких оснований. Скорее, их причина в общей системе принятия решений в СССР. При Сталине возникали не менее серьёзные проблемы. Если уж говорить о «кризисе коммунистического и лево-социалистического движения», то к гораздо большему кризису привёл одобренный Сталиным курс Шестого конгресса Коминтерна, запретивший сотрудничество с этим самым лево-социалистическим движением и совместную борьбу с «социал-фашистами» против собственно фашистов. К не меньшему кризису левых сил привело решение советского лидера заключить «Договор о дружбе и границе» с фашистской Германией в 1939 году. Говоря о более позднем времени, вряд ли успешным можно назвать санкционирование Сталиным начала Корейской войны в 1950 г., которая закончилась безрезультатно, но привела к консолидации ООН против СССР и огромным жертвам среди корейцев, китайцев и, что немаловажно, советских лётчиков, которые в ней участвовали.

Говоря о том, что в конце 1956 г. «назревал сложный разговор с Никитой Сергеевичем», Андрей Бакланов, очевидно, имеет в виду подготовку попытки свержения Хрущёва, предпринятой в июне 1957 г. бывшими соратниками Сталина, которых после поражения назвали «антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова». Объективно говоря, мы не знаем, каким был бы внешнеполитический или внутриполитический курс страны в случае их успеха, так как в группу входили самые разные по взглядам люди, которых объединяло лишь недовольство Хрущёвым. Однако о возврате к сталинской политике говорить не приходится, её время ушло. Ведь теперь хорошо известно, что даже ближайший сподвижник Сталина Лаврентий Берия, свергнутый за два года до этого, в короткий период пребывания на вершине власти предлагал даже более далеко идущие изменения во внешней политике, чем Хрущёв. А Георгий Маленков готов был пойти гораздо дальше в экономических реформах. 

Кроме того, Хрущёв принимал внешнеполитические решения не единолично, они одобрялись Президиумом ЦК и партийным консенсусом. Особенно важна здесь чётко сформулированная на прошедшем в феврале 1956 г. ХХ съезде КПСС концепция «мирного сосуществования», проводившаяся в жизнь советским руководством и после свержения Хрущёва. В ней фактически была отвергнута ленинско-сталинская идея о неизбежности войны с империализмом, которая в условиях наличия у сторон ядерного оружия становилась крайне опасной. Основанное на этой концепции стремление улучшить отношения с Токио также вовсе не было личной инициативой Хрущёва – проведение этого курса поддерживало большинство высших советских руководителей того времени: Николай Булганин, Георгий Маленков, Анастас Микоян. Сомнения высказывал только Вячеслав Молотов[1].

В-третьих, при подписании декларации советская сторона вовсе не пошла на односторонние уступки, её текст был, как и положено в дипломатии, результатом взаимных компромиссов. Достаточно сказать, что в качестве первоначальной позиции японская сторона требовала передачи Японии южной части о. Сахалин и всех Курильских островов[2].

В-четвёртых, автор неверно излагает текст Декларации, утверждая, что в ней «говорится о возможности возращения Японии двух островов – Хабомаи и Сикотан (Шикотан)». В действительности в ней сказано, что СССР соглашается не на «возвращение», а на «передачу» этих островов, «идя навстречу пожеланиям Японии и учитывая интересы японского государства». Это означает, что СССР при определённых условиях (заключении мирного договора) может не вернуть то, что ему не принадлежит, а передать то, что ему принадлежит. Непонимание этого тонкого момента приводит автора к утверждению о мнимой двусмысленности российской позиции, которая, с одной стороны, отвергает возможность пересмотра итогов Второй мировой войны, а с другой – соглашается вести переговоры на основе Декларации 1956 года.

В действительности никакого противоречия здесь нет. Об этом многократно говорил министр иностранных дел Сергей Лавров. Так, в декабре 2018 г., поясняя договорённость российского президента Владимира Путина и премьер-министра Японии Синдзо Абэ «придать дополнительный импульс переговорам о заключении мирного договора на основе советско-японской декларации 1956 года», он отметил: «В этой декларации сказано, что мирный договор должен быть заключён прежде, чем начнётся какой-либо разговор о чём бы то ни было. Заключение мирного договора означает ни много ни мало признание итогов Второй мировой войны»[3]. То есть, согласно российской позиции, схема должна быть такой: сначала заключается мирный договор, в котором говорится о признании итогов Второй мировой войны, в том числе и принадлежности всех Курильских островов России, а затем можно начинать переговоры о прочих вопросах. При этом договор, естественно, будет заключён на основе Декларации, так как именно в ней предусмотрена необходимость его подписания. Примечательно, что Андрей Бакланов критикует «некоторых политиков», у которых «трепетное» отношение к Декларации, «как будто речь идёт о тщательно, всесторонне продуманном продукте длительной политико-дипломатической работы», и которые предлагают её «в качестве основы для разблокирования тупиков в отношениях между Москвой и Токио». К этим политикам можно отнести Лаврова, а также Владимира Путина, который многократно заявлял о готовности России «выстраивать переговорный процесс на основе Совместной декларации СССР и Японии 1956 года»[4]. Но, как мы только что выяснили, ничего двусмысленного в этом нет, а документ этот как раз и является всесторонне продуманным продуктом длительной политико-дипломатической работы.

Теперь о необходимости продолжать переговоры с Японией о мирном договоре, которые неизбежно будут затрагивать и территориальный вопрос и которые автор фактически требует прекратить. Подписание Декларации 1956 г. вовсе не было вынужденным для Москвы шагом, вызванным какими-то трудностями, как это утверждается в заметке.

Это была тонкая дипломатическая игра, целью которой было приблизить Японию к нейтральному статусу по примеру Швейцарии или Австрии (чего в отношении последней советскому руководству удалось успешно добиться за год до этого).

Из-за давления Соединённых Штатов этот план не удался, но такой исход вовсе не был предрешён. В нынешних условиях, когда против России фактически складывается единый санкционный фронт, вести подобную дипломатическую игру не только можно, но и необходимо.

И она ведётся. В этом плане характерна не вполне верная трактовка Андреем Баклановым последних российских инициатив по развитию Южных Курильских островов. Он фактически смешивает два процесса – российско-японские переговоры о налаживании здесь совместной хозяйственной деятельности и последние предложения о создании свободной таможенной зоны, выдвинутые во время визита на острова премьера Михаила Мишустина в июле 2021 года.

Совместную деятельность, действительно, наладить будет непросто. И не потому, что России нужно требовать от японских бизнесменов каких-то политических клятв, а потому, что желающие в Японии вряд ли найдутся, так как этой деятельности будет препятствовать японское законодательство, согласно которому острова должны ему подчиняться. Что же касается свободной зоны, то это предложение сделано не Японии, а любым государствам. По вышеуказанной причине им скорее заинтересуются не в Японии, а в соседних ей странах, особенно в тех, что имеют с ней напряжённые отношения, например, в Китае или Южной Корее. Япония же как раз этому плану будет всячески препятствовать. То есть то, к чему призывает Андрей Бакланов, уже сделано, только несколько менее прямолинейно.

Россия как бы говорит японским бизнесменам: если вы не хотите использовать острова на наших условиях, то сюда придут ваши конкуренты.

Этот подход довольно тонок, и в случае его реализации, может привести к позитивным экономическим и политическим результатам. Вспомним, что, например, китайская свободная экономическая зона Шэньчжэнь начиналась на пустом месте, а теперь представляет собой огромный индустриальный город с передовой экономикой.

К сожалению, все эти важные нюансы не были замечены автором заметки, что снижает её убедительность.